— Так что ж по-твоему, уничтожить «мертвые души», новая система работы, это — самоцель комсомольской работы. Займемся мы этой самой новой формой, мелочами, а за ними можем прохлопать и большие политические дела. Ведь наше дело не только организовать этих самых «мертвых душ», а и влить во все эти начинания определенное содержание. И здесь, пожалуй, кое в чем прав Шалька. Пересмотреть надо нашу работу, а то что-то уж делячеством пахнет.
Не соглашался с этими доводами Якимов. Свыкся он с мыслью, что дела, которые делают сейчас комсомольцы, — эти дела наиболее нужные. Туго укладывались в его голове мысли, высказываемые Сахалинским. И только после прихода инструктора райкома, когда на собрании актива разгорелись горячие споры, только тогда понял он, что не прав. Понял и заявил:
— Верно ребята, не прав я был. Мелкого делячества много у нас. Надо и кружки и все конкретные начинания подчинить нашим политическим задачам. Мы коммунистическая, политическая организация. Мы должны знать не только, как это делать, но и что делать. Мы должны знать, куда мы ведем молодежь.
Письмо
Весна в этом году была дружная. Солнце пригревало спины и грудь пробегающих по тротуарам людей, растопляло снег, и, причудливо извиваясь, бежали ручейки. Наполнились сточные люки, впитывая в себя все новые и новые потоки воды.
Еще зимой на электростанции заговорили о создании фонда для молодежной дачи в Гатчине. Сейчас инициаторам этого дела много беготни.
Нужно собрать членские взносы, нанять дачу, договориться о питании. Заключить договор. Наметить первую партию отпускников.
Кто поедет первый?
Ведь первая партия должна показать пример остальным завоевать авторитет среди жителей.
Отсюда понятны особые хлопоты и разговоры ребят.
И 15 мая первая партия, под председательством Феди Летуна с вещами, чемоданами, с шутками, песнями заняли места в поезде, отходящем с Варшавского вокзала.
Гатчина встретила ребят листьями только-что распустившихся тополей.
Грудь высоко вздымалась, вбирая в себя свежий, так не похожий на ленинградский, воздух.
В приподнятом настроении ребята вошли внутрь дачи. Чисто вымытые полы… В ряд на веранде скамейки. Две комнаты с четырьмя окнами на улицу, с кроватями, манили, звали к себе: «Давайте, мол, отдохнем». И одна большая по середине, окрещенная ребятами в «гостиную», с большим столом и табуретками вокруг. Вот и вся обстановка, в которой ребята проведут свои очередные двухнедельные отпуска.
* * *
На другой день, встав спозаранку, ребята разбрелись по Гатчине. И тут же разбились по группам.
Федька Летун, с неизменной балалайкой, а с ним еще два парнишки скоро отделились и пошли на гору к парку.
Широкая, посыпанная песком дорога вилась между деревьями, теряясь где-то вдали.
Руки сами заходили по грифу:
С одесского кичманаБежали два уркана,Бежали два уркана вдалеке…
И эхом отдалось протяжное «ке».
После часа хождения устали ноги. Бухнулись прямо на траву, и завязалась задушевная беседа.
— Эх, теперь бы рюмочку…
— Рюмочку мало. И мараться не стоит.
— А и верно, ребята. Сейчас бы бутылочку на троих, да девочек на придачу. Эх, и весело бы было…
— Да, не плохо. Ну, а если нет, так давайте лучше и не вспоминать, — предложил Летун, — да, кроме того, я всетаки отвечаю за вас всех. Мне Оська строго заказал не пить самому, да и вам воли не давать. А ежели что, так я имею права выгнать с дачи того, кто не будет подчиняться правилам нашего дачного распорядка.
— Брось, Федя… Сахалинский далеко. Нам его не видно…
— Не видно-то не видно, а все ж.
— Чего там, все ж. До города не далеко. Пускай вон Мишка сбегает. Принесет бутылочку, а мы подождем.
— Брось, ребята, нельзя. По запаху узнают.
— А он в аптеку зайдет. Облаток купит. Вот по запаху и не узнают.
* * *
— Ну ладно, шут с вами… Вали, Мишка…
Отпечатанный на машинке лист бумаги лежал перед Сахалинским.
Два раза он его успел прочитать и все-таки еще до сих пор не мог притти в себя. Написано было следующее:
г. Ленинград.
Коллектив ВЛКСМ Электростанции
Ответств. Секретарю.
Дорогой Товарищ!
Около недели тому назад, к нам в Гатчино приехала группа членов вашего коллектива. С первых же дней своего приезда они проявили себя с самой плохой стороны…
Дела, которые они творили, никак не похожи на дела, которые, по нашему мнению, должны делать комсомольцы.
На второй день по приезде, вечером в парке группа гуляющих жителей Гатчины была в буквальном смысле тероризированна тремя какими-то молодыми ребятами. Один из них в руках держал балалайку.
Эта группа ребят приставала с непристойностями к девушкам. А когда за них заступались, то эти три паренька полезли с кулаками и драка не состоялась только потому, что в это время на шум подошли еще какие-то трое парней и они уже увели и тех первых трех.
После того, на другой день пошли по Гатчине гулять слухи: «так себя ведут Ленинградские комсомольцы, что приехали отдыхать на коллективную дачу»…
Мы решили проверить и эти слухи оказались правильными. Я, пишущий это письмо, вечером собрал ваших комсомольцев и с ними беседовал на эту тему. Они мне дали честное слово, что больше этого не будет, объясняя все происшедшее простой случайностью — «Воздух подействовал». Мы решили этим удовольствоваться.
И напрасно… На четвертый день, ночью, в вашей даче произошло, что то из рук вон выходящее.
Все четырнадцать человек «отдыхающих» были буквально в «дымину» пьяными. Не были исключением и девушки. Громкие, на всю улицу песни. Ругань… Визг. Вот, что выносилось через открытые окна. Около окон собралась толпа жителей и среди них был слышен смех и издевательство.
— Вот мол, как отдыхают комсомольцы. Ишь, какой вертеп устроили…
И последнее определение было очень верное… Творилось что-то безобразное…
А на утро, идущие на поезд служащие и рабочие были свидетелями, как двое ваших ребят издевались (вы наверное догадываетесь о чем я хочу сказать) над девушкой, тоже вашей комсомолкой.
И снова пошли разговоры и сплетни по всему поселку.
Мы обсудили этот вопрос у себя на бюро райкома и нашим решением является это письмо в ваш коллектив.
Товарищи! Примите меры. Иначе мы так опозорим комсомольскую организацию, что нам никогда не будет возможным восстановить ее авторитет.
С ком. приветом.
По поручению Бюро Троцкого Райкома, Агитпроп (подпись).
Вот это письмо и заставило так сильно встревожиться Сахалинского.
«Почему же так? Ведь Летун последнее время исправился… Не пил. Посылая его председателем первой группы, мы думали, что он сумеет как следует организовать отдых ребят. А он… не оправдал наших надежд. Чем же это объяснить? Почему?..»
Это не давало возможности сосредоточиться на чем-нибудь, и Сахалинский с нетерпением ожидал окончания работы, когда освободятся ребята.
* * *
В субботу, сразу же после работы, Якимов и Сахалинский поехали в Гатчину.
* * *
Когда на дачу приехали ребята, там было чисто, уютно. Было все, что необходимо для разумного проведения отпуска.
Это было…
Взору же Сахалинского и Якимова представилась совершенно другая картина:
Грязь. Окурки валялись везде, даже на обеденном столе.
Не чувствовалось, что здесь, в этом помещении живет культурная молодежь.
Вот Федька Летун спит одетый, сандалиями упершись в конец койки. К сандалиям прилипла глина. Напротив него, в такой же позе, только без рубашки, лежит и что-то тихонько себе напевает под нос Андрюшка…
Такая же картина была и в женской спальне. Правда, там относительно было чище. Сказывалась женская привычка…
— Ну, ребята, рассказывайте, в чем дело?
«Дачники» переглянулись. И, чувствуя вину, потупили головы.
— О чем говорить? Был грех. Попутал. Так и говорить-то не о чем.
— Что же молчать будете? — снова переспросил Сахалинский.
— Может быть, ты, Летун, начнешь? А?
— Чего начинать-то. Кончать нужно… Вот хорошо, что вы приехали, а то мы сами бы завтра в город вернулись. Надоело все… Во как осточертело. Житья нет…
— Почему житья нет? Почему осточертело?..
— Да скучно уж очень, Ося… Прямо время девать не знаем куда.
— Значит пьянствовать нужно? Афинские ночи устраивать? — вмешался до сих пор молчавший Митя. — Сволота вы, ребята!.. Опозорили-то как! Эх, вы, комсомольцы?
— Брось, Митька, ругаться-то. Пожил бы здесь, наверно не то бы запел…
— Подумай только, целый день одни. А день-то длинный. Не знаешь, когда он и кончится… Ждешь, ждешь, да и выпьешь. Глядь, время быстрее пойдет. Вы вот отправили нас. Мне ты, Оська, нотацию читал. — «Смотри, Федька, не пей». А как? Что делать? — Ты мне сказал? Все мы носились: — ах, у нас коллективная дача! Ах, мы отдыхаем. А наделе… Спровадили нас. Приехали мы сюда и были предоставлены самим себе. Что хотите, то и делайте. Вот мы и делали…
