— За заработком гонитесь? — бросил кто-то.
— Монету зашибаете!
— Лишь бы с плеч долой, а там хоть трава не расти.
— Ребята, ей богу без умысла! — краснея, сказал Бугрин.
— Нам от этого не легче. Коллектив срамите. Все носились — бригада, бригада. Вот она бригада-то!..
* * *
— Я говорил, — норму прибавят, — так оно и вышло.
— Не в норме дело. Качество нужно дать. В нашем деле качество первое дело. Ведь аварий и так не обобраться. Тебе ведь не охота драное полотно носить. Небось начнешь обижаться, брак мол. Так и сам лучше работай.
— Ошибка вышла…
— Плохо дело, если так ошибаться будем.
Подошел Бугрин.
— Братва, как же так?
— Что?
— Осрамились. На всю станцию осрамились.
— Все спешка наша виновата! Даешь да даешь. Надавались вот…
* * *
Костя Павлов долго мерил длинными шагами свою комнату, от двери до печки и обратно.
«В чем же беда? Почему ребята так плохо работают? Вот и собрание не помогло. Сегодня опять Глазов заявил: с субботы больше не пущу бригаду. Накладно. И так дорого обходится, а тут еще брак. 2 аварии на протяжении месяца по 350 рублей за каждую. За заработком гонятся ребята. Рвачи. Эх, — усмехнулся — „себестоимость снизим“. А когда с ребятами о норме заговорили, — завопили. Уйдем из бригады. Даешь старые расценки. Прав был Митя, хоть 7 % бы снизить, где мечтать о большем. А ведь можно и больше, факт. Да не с рвачами. Вот Бугрин — этот свой. Подождать велел, мол, добьюсь, что поймут ребята, или… сам приду скажу, распускай бригаду. Но понимают ребята, в чем дело. Все со своей, с „карманной“ точки зрения подходят. Надо разъяснить. Ах, это „разъяснить“ надоело. Говоришь, говоришь. Ясно, что их этим трудно взять. Показать нужно самим. Поговорю с Митей и Шалькой. У нас в трансформаторской сейчас легче стало. Вот уж месяц, как по 30 процентов выгоняем. Увеличим сами себе норму. Вот стариков надо уговорить. Петров пойдет. Ему скажи только. „Товарищи, такой момент“, — усмехнулся Костя, вспомнив любимую позу Петрова, — а других тоже обломаем. Может, этим возьмем. Должны понять, ведь комсомольцы!»
В субботу перед выдачей нарядов в конторке за столом мастера расположился Парфен Сергеевич — артельщик.
Сегодня все говорили полушопотом. Торжественно прислушивались к бряканью костяшек, под проворными пальцами кассира.
— Сергеев!
— Здесь!
— Распишись. Пятьдесят восем семьдесят пять. Так. Заем шесть рублей, газеты рубль двадцать, кооперативный пай три рубля, за «Смычку» тридцать копеек. Сорок восемь двадцать пять.
— Максимов!
— Семьдесят четыре. Заем одиннадцать, газеты рубль шестьдесят. Шестьдесят один сорок.
— Следующий, Никитин!
— Тутотка.
— Ну, буржуй, расписывайся. Сто тринадцать. Займа нет. Стыдно, брат, стыдно. Газеты. Семьдесят копеек. Сто двенадцать, тридцать серебром.
— Митя, что у вас так мало? — спросил Бугрин, заглядывая через плечо в расчетную книжку. — Ведь прошлый месяц по сто шестьдесят выгоняли.
— На наш век хватит, — сурово ответил тот.
— Здорово вам снизили, — отозвался Смирнов. — Почти на тридцать процентов.
— Никто нам не снижал. Сами снизили.
— Как сами?
— Да так и снизили. Норму выше взяли.
Кабельная наполнилась гулом голосов. Голос кассира, обыкновенно звонко раздававшийся в конторке, был на этот раз едва слышен.
— Сами снизили?! Вот дела!
— Своею собственной рукой, можно сказать.
— Есть дураки…
— Нет не дураки, — раздался голос Петрова.
— Не дураки, повторил он, — а хапать не хотим. Надо снижать.
— А кто хапает-то?
— А вот те, кто по двести монет зашибает. Кто гонит. Рвачи наши.
— Ты поосторожней на поворотах.
— Чего осторожней? Ясно, рвачи. Как же иначе.
— Побольше сделать, побольше в карман положить.
— Не треплись, браток, если не знаешь!
* * *
Вечером в завком на заседание бюро коллектива пришел Бугрин.
— Ребята, распускай бригаду!
— Решил таки? — спросил Костя Павлов. Бугрин отвернулся, махнул рукой и так, не глядя на ребят, вышел из комнаты коллектива.
Бригада была распущена.
* * *
Больше всех над Костей измывался Шалька.
— Эх, вы горе-рационализаторы. Бригада, бригада. Себестоимость снизим.
— Ошиблись, Шалька. Ничего, выправим.
— Понадеялись на «любителей» своих. Они вам показали.
Костя не падал духом. В тот же вечер собрал ребят, старых производственников в завком побеседовать.
Долго совещались ребята. Решили в стенной газете отдел открыть: «В чем беда молодежной бригады».
* * *
Поздно вечером на квартиру к Косте пришел Максимов, молодой монтер кабельной сети (Макс — прозвали его не скупые на клички ребята). Макс всегда немного сторонился ячейки. Больше к старикам тянулся. Выпить, зайти в пивнушку «сорокушку» расколоть — первое дело. А производственником, был хорошим. Глуховат был Макс, стеснялся этого недостатка, а потому чаще других под зеленую вывеску заглядывал.
Пришел, уселся на стул венский и молчит.
— Чего, Макс?
— Пиши, я подожду, — кивнул тот головой на тетрадь, лежащую перед Костей.
— Да это терпит. Успею.
— Я по делу.
— Разве тебя без дела затащишь, — подумал про себя Павлов и вслух: — Ну, давай займемся, — повернулся к Максу и впервые внимательно взглянул на того.
Начал говорить Макс о своей девятилетней работе на кабельной сети, Костя смотрит на него, а в голове мысли: «Перевода просить пришел… или разряд хочет… Кончал бы скорей. Зинка обещала к одиннадцати притти…»
— Свинец крадут почем зря… инструмент тянут… каждый день для себя в мастерской по часу, а то и по два работают…
— А ты мастеру говорил?
— Я не доносить тебе пришел. Дело не в этом. Донос не поможет. Крадут открыто, потихоньку красть станут. Изменить все это надо.
— Что изменить?
— Все. И наряды изменить. Рационализация нужна. Нужно с другими электростанциями связаться, как у них дело.
— Мы хотим перекличку проводить.
— Я потому и пришел к тебе. Нужно нам всем поучиться. Вон на Бельгийской лучше нашего работают. Третьего дня я на Лештуковом муфту менял. Я, землекопов трое, помощники. А у них всего трое, и раньше нас справились.
— У нас муфты другие. У них все на зажимах. А у нас пайка. Вот и долго.
— Надо и нам на зажимы перейти.
— Надо все менять.
— Что же ты предлагаешь?
Вместо ответа Макс вытащил из бокового кармана груду записок, сплошь заполненных корявыми чертежами и колонками цифр.
От поражения к победе
Уже вторую неделю не видел Павлова коллектив. Даже собрание ячейки пропустил. Факт невиданный. Милютина удивилась даже, ведомость проверяя. Первое «НБ» против фамилии Павлова появилось.
Шалька в ответ глубокомысленно уперся пальцем в лоб.
— Логично. Вчера я его с Максом видел. Запил парень, видать, от «бригадных» потрясений.
Макс был задержан в проходной с пакетом. Раскрыли и рассмеялись.
— Барахло, — сказал комендант.
А в пакете, шейка от тройника лопнувшая, пробка чугунная, болты ржавые, ключ разводной весь сточенный.
— Пропусти, — сказал комендант милиционеру. — Ты что, в переплавку понес, что ли?
— Нет, груз себе на шею собираю, топиться скоро буду, — засмеялся Макс.
В комнатушке Макса, на столе, на полу, стульях, были разложены катушки от трансформаторов пережженные, болты, зажимы, предохранители, молотки разных размеров, зубила, ключи разводные. Даже тройники и муфты, несмотря на то, что в них по пуду веса.
Сеня Калачев сидел у стола и выводил витиеватым почерком на небольших кусочках картона, то, что ему диктовал Павлов.
«Ключ разводной „французский“.»
Вес — 2 кг 300 г
длина — 360 мм
диам. ручки — 68 мм
состояние — сбиты зубы, бьет по резьбе.
Недостатки: тяжел.
не подходит по величине.
велик диам. ручки.
Непригоден.
* * *
В обед возбуждение охватило всю станцию. Со всех цехов собрались рабочие в помещение бывшей столярной мастерской. На старых верстаках, прикрытых газетами, лежали экспонаты. Стены были завешаны снимками, рисунками, диаграммами, схемами.
«1-Я ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ВЫСТАВКА»
гордо красовалась надпись на стене.
Около верстаков стояли Павлов, Макс, Калачев и еще несколько ребят из группы постоянных участников производсовещания.
— Мой молоток! — закричал Степан Рудакопов. — А я ищу, где мой ручник!
— Ты прочти, что написано-то, — обратился к нему Петров.
«Молоток 31/2 фунта, с короткой, круглой рукояткой, сбитыми краями, к работе не пригоден!»
— Да я привык уж, 10 лет им работаю!
