— Ну, а что в самом деле делать?
— Ты наобещал там наверно, работники мол — во.
— Ничего не обещал. Говорю, придем, поможете, коли не справимся. А предсельсовета схватился. Вот, говорит, дело?
— Понимаешь, есть две семьи, одни бабы, да ребята маленькие. Мужики на войне погибли.
— Бедняки, значит?
— Не кулакам же помогать, я к кулаку и не пойду, — заявила Гладышева.
— Пошли, ребята.
— Нет, я договорился на завтра. Если мы сейчас пойдем, пока то да се, пока дойдем, это уж больно по городскому времени выйдет. Завтра и начнем с утра. В четыре часа пойдем. К шести будем там.
* * *
Неделю прожили ребята в Василино. Уходить не хотели, настояла Анька.
— Не для работы я вас сюда привезла. До отъезда три дня осталось. Отдохнуть надо, а то вдруг, в весе убавитесь? Мне нагоняй будет.
— Анюточка-голубушка, ну еще денек, — упрашивали ребята.
— Анька — вырви глаз. Чорт с ним, что вес потеряем, зато делов-то.
— Делов — падежов не знаешь. Да и не чертыхайся. Нет довольно. Отдыхать так отдыхать.
Вся деревня, бабы, девки, ребята бегали смотреть, как работают «городские».
— Встанут и глазеют, — смеется Бугрин. А нет того, чтобы помочь.
— Им это, видать, в диковинку.
— Работаем мы ребята, араписто. Посмеяться, видно, хотят.
А когда вечером шли с полей в деревню, в избу-читальню на ночлег, их провожали приветливые взгляды мужиков. А деревенский балагур дед Семен стал по середине дороги, снял шапку и бросая ее в пыль кричал:
— Ай да помощнички, старых вдов защитнички… Ай да работнички… Земно вам кланяюсь… Дай вам бог невест хороших, а мне внучат пригожих.
И, сменяя шутовский тон на серьезный, говорил:
— Умаялись, чай. Заходи чайком побаловаться. Чайку-то нет. Тю-тю. Так малинки попьем. Лучше пропотеем.
— Глашка, куда запропастилась девка? Шурка-а, скажи Глашке пусть ставит ведерный.
Изба-читальня вечерами была набита битком… «городские» были веселый народ. Песни, шутки, да и газетку почитают. Тихонов учил двух молодых ребят, как обращаться с радиопередвижкой.
— Как накал упадет, лампы станут гореть темнее, значит, пиши нам. Вышлем новые батареи. Да не перепутай, когда ставить их будешь. Анод к накалу не приключи.
— Не перепутаем, поняли.
Провожали комсомольцев всем селом. Перед частоколом, что окружало село, процессию догнал предсельсовета.
— Стой, мужички, дело есть.
— Выкладай.
— А вот, слушайте.
Вытащил из кармана кучу бумаг, долго искал, а потом:
— Вот дурак-то, да я ее на столе оставил.
— Что, что оставил?
— Письменную благодарность. Вот дурак-то, дурак.
— Ладно, и так обойдемся. Прощайте товарищи, — сказала Аня. За ней стали пожимать всем руки и остальные ребята.
— Спасибо, вот уж спасибо. Вот уж пособили то, — причитала одна из вдов, которой помогли ребята.
Вторая молча утирала слезы краем передника.
Версты три провожала крестьянская молодежь комсомольцев, а когда распрощались, в сотый раз обещая писать, когда скрылись спины провожавших за поворотом дороги, Шалька строго взглянул на отпускников и сказал:
— Ну, ребята, нашу, кимовскую, — и первый затянул:
«Вперед заре навстречу,Товарищи в борьбе…»
«Письменная» благодарность, за подписями с «приложением казенной печати», через неделю была прислана в коллектив.
«Прощайте, братишки»
— Товарищ Григорьев, а товарищ Григорьев, верно, что ребята наши во флот собираются? — обратился к секретарю цехячейки трансформаторной, партприкрепленный к коллективу комсомола слесарь Петров.
— Кто куда, Петров. Есть и во флот. Сахалинский в райком идет на оргработу, Якимов в Электротехнический институт.
— Мы тут, понимаешь, уж говорили об этом, наши хотят им проводы устроить, — заявил Петров.
— Проводы? А стоит ли? — с усмешкой произнес Григорьев — шпана ведь ребята.
— Ну, брось-ка. Вон Иона первый о проводах вопрос поднял, спроси его, — указывая на подходящего Иону сказал Петров.
— Твоя идея, Иона?
— Надо Александр Сергеевич, надо ребятам приятное сделать. Мы уж тут кое-что начали. Ты помоги нам. Чертежникам хотим адрес заказать. Ну, и на подарки соберем. Портсигаришко, часы, — что выйдет.
— Хороший ты человек, Иона. Дело прошлое, поднасолили они тебе здорово в свое время.
— Знаешь пословицу «Кто старое помянет…» Да и не те времена теперь. Ведь они совсем иначе ко мне относятся. Да и ко мне ли одному, — все подтвердить это могут.
— Как знаешь. Я помогу. Можно в обед собраться, обсудить. Только насчет подарков, это вы зря. Лучше, что другое сделать, а подарки они сами не похвалят.
* * *
Мюд в этом году пришелся в теплый и солнечный день.
Ровно в половину восьмого, как и обещала еще с вечера, тетка разбудила Антона.
— Вставай, ваши вон уже собираются.
— Как… хм… рано еще.
— Да вон пионеры пошли. Барабанят под окном.
— Это с Халтурники. Центральный район сегодня первый идет. А вставать верно надо. Рубашку выгладила?
— Вчера еще готова была. Вон на стуле. И от Петрова тебе подарок.
— Какой?
— Сам увидишь.
Антон быстро спустил ноги с кровати, и, приятно позевывая, стал одеваться.
— А чулок рваный.
— Не одевай. Дай сюда, подниму петлю.
— Только не черными нитками, как прошлый раз.
— Ладно, ладно. Иди мойся ужо.
Причесывая перед небольшим зеркальцем свои неподатливые волосы, Антон все думал о подарке Петрова, но виду перед теткой, что он заинтересован, подать не хотел.
— Ну вот, осталось только форменку, и… Антон удивленно смотрел на стул, с которого снял проглаженную теткой рубашку. Внизу на стуле лежал широкий кожаный ремень, с двойной портупеей, широкой пряжкой из толстой латуни, свистком в чехольчике и витым ремешком, что обыкновенно пристегивают к револьверу.
Иметь такой ремень — давно уже было заветным желанием Антона. Часто говорил он об этом Петрову, с завистью поглядывая, когда тот снаряжался в форму (свою, красноармейскую) для торжественных собраний на заводе.
И вот исполнилась его мечта.
— Это мне? Верно? — обернулся он к тетке.
— А мне что ли? Тебе, конечно. Утром еще принес. Пусть только говорит, снимет лишнее, им ведь по форме только одна, эта, как ее — перекидка — штоль, полагается. Да уберет. Может, еще и понадобится.
— А ну-ка поправь сзади.
— Тебе уж нетерпится, — усмехнулась тетка, оправляя ремень.
День был особенный. Может, кто другой и не нашел бы, чем он разнится от других, редких ленинградских солнечных дней, но для Антона сегодня все было особенно.
В чистой форменке, подпоясанный широким ремнем, с красным бантом, заботливо завязанным младшей сестренкой-пионеркой, на рукаве и новом кимовском значком в портупее Смирнов чувствовал себя необычайно торжественно.
По набережной гулко отдавались шаги редких прохожих. По середине улицы носилась свора собак, длинношерстых, неуклюжих дворняг. По Неве быстро шел катер, разрезая острым носом серую поверхность воды.
Все было празднично. Празднично светило солнце, празднично выглядел завод и десятый номер трамвая, быстро пролетевший мимо Ильинского дома, тоже имел торжественно-праздничный вид.
Новая Городская постепенно заполнялась народом.
Вот спешат в красных платочках халтуринки. За ними степенно движется группа ребят — с «Пробки». Их легко отличить по забинтованным пальцам. Калечат руки ребятам сверло и ленторезка.[2]
Вытягиваются колонки: «Спиртоводочный», «Пробка», «Макаронная», «Электростанция».
Чувствует Антон, что не у одного у него празднично-торжественное настроение. У всех искрятся глаза, улыбки на лице.
Вот и станция. Вот и проходная. Ребята уже почти все в сборе. Вот Борька, Панька, Миша, Давид, Федя, Аня, Леня. Все свои. Комсомольцы. А вот и взрослые. Старики. Не узнать их сегодня. Разве признаешь, вот в этом, что в двухбортном черном пиджаке, с белоснежным воротником, пышным галстуком, заколотым толстой с эмалью булавкой и мягкой шляпе — Журавлевского? Или вот в этом — толстого сукна тужурка и фуражка «московка» — Степана Рудокопова?
Все иные сегодня. Не такие, как всегда.
Комсомольский праздник, видно, стал праздником и взрослых.
Почти весь коллектив партии налицо. Да, что коллектив. Вот и техперсонал. Шнейдер, Глазов — инженер и мастер. Вот и толстяк Вакулов, заведывающий кочегаркой.
В проходной, куда забежал Антон, на доске объявлений была вывешена очередная «стенновка». Около нее не протолкнуться.
Передовая была посвящена международному юношескому дню. За ней следовала статья, целиком посвященная проводам ребят во флот, на рабфак, на райкомскую работу. Она была озаглавлена так:
