Книга Песен с обнаженным бюстом вселяла в меня чувство умиротворения. Я знал в совершенстве ее груди, их форму, цвет, размер, мягкость и вкус. Они не слишком большие, ее грудки, но у них совершенные очертания. Они, точно две чаши, всегда сохраняют форму — наклоняется она вперед или откидывается назад, встает или садится, — они остаются теми же.
Я в совершенстве изучил и все остальное тело Книги Песен. Она старательно ухаживает за волосами — не найдешь и волоска, забытого, торчащего в сторону, случайно выпавшего. Разделив свою шевелюру на пряди, она сворачивает каждую по отдельности, свивает, как лозу или круассан, и укладывает к корням Поэтому ни волоса у нее не выбивается из прически, и все растет в нужную сторону.
Белки ее глаз поразительной белизны.
Иногда они чуть отливают голубизной, точно глаза трехлетнего ребенка.
Мне знакомы моменты, когда лепестки ее ноздрей начинают трепетать, когда ее губы пунцовеют и набухают, увеличиваясь, а тонкие ключицы замирают, как будто дыхание прекращается вовсе.
Я знаю черный и гладкий островок ее лобка и все, что под ним.
Но я ничего не знаю о душе Книги Песен. Я совершенно незнаком с ней. Я даже не знаю собственную душу.
Возможно, и нет такой субстанции, как душа. Я не представляю, для чего она предназначена, какой цели служит, даже если у нас и есть эти самые пресловутые души. И вообще, мне кажется, что если собираешься поцеловать кого-то, то лучше сделать это губами, чем душой.
И я поцеловал Книгу Песен.
5
Приоткрыв щелочкой глаз во время поцелуя, я заметил, что «Генрих IV» устал от размышлений, водка привела его в размягченное состояние и он свернулся в клубок и захрапел.
— И-и-и-и, — всхрапывал он во сне по-лошадиному.
— Бе-е-е-е, — тянул «Генрих IV» по-козлиному.
— Ему снится, что он козел, — пояснила Книга Песен.
«Генрих IV» снова пробормотал нечто во сне, что я счел совершенно невозможным перевести. Тут уж и Книга Песен потерялась в догадках. Нет, действительно, даже самых пустячных предположений у нас не возникало, что это могло быть.
6
Над шестым этажом располагался седьмой.
Говорили, что там находится больница, школа и детский сад. Туда я еще не забирался, так что точнее сказать не могу, что именно там находилось.
Еще говорили, что и сама больница не совсем больница, и школа не похожа на обычную, и детский сад как бы не сад.
7
Теперь я в «Поэтической Школе», жду прибытия своих учеников. Здесь всего один учебный кабинет. Всего один класс.
Кабинеты «Поэтической Школы» обыкновенно занимали весь уровень подвального этажа.
Десятки тысяч людей проходили тут обучение. И десятки тысяч голосов звучали в унисон, читая стихи Джона Берримена и Эмили Дикинсон. Невероятно. Представляю, каково это было.
Я люблю Джона Берримена и Эмили Дикинсон.
8
Поэзия вышла из моды.
Вот почему теперь у нас всего один кабинет.
Почему бы не описать, что это был за кабинет.
Идеально квадратный по форме, ровно дюжина шагов в длину. Я специально измерил его шагами.
И стены почти в два раза выше стандартной тюремной камеры.
Что означает объем классной комнаты примерно в шесть раз превышает размер обычной, широко распространенной камеры-одиночки, продиктованный кодексом, и чуть больше, чем камера коллективного содержания.
Прославленный философ-юрист Густав Рэдбрах рассмотрел проблему габаритов изолятора, предусмотренного законом для преступника. Отчего, задался он вопросом, член конгресса Соединенных Штатов, уличенный в коррупции, сторонник перманентной мировой революции, то есть по сути политический узник, и, наконец, помешавшийся на любви к Джуди Гарленд юнец, пославший Бетти Хаттон письмо якобы от поклонника вкупе с бритвенным лезвием, когда последняя отобрала у Гарленд главную роль в «Энни, бери пистолет», заключаются в камеры одинаковых измерений? Слушайте, я это не выдумал. Сами можете найти в собрании сочинений Рэдбраха.
Ученый юрист честно признался, что не может найти ответа на этот вопрос.
Далее цитирую:
Должен признать, что некоторые аспекты, юриспруденции темны и запутанны.
Пятеро дали ответ на Проблему Пространства:
Кант
Пашуканис
Достоевский
Я
Мишель Фуко.
Как это ни удивительно, меня озарило так же, как и Фуко в его книге «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы».
Нет, кроме шуток.
Считаю случившееся результатом нашего разделенного критического сознания. Тут что-то из ноосферы.
Причина одинаковости тюремных камер, вне зависимости от степени виновности наказуемого, вне зависимости от личности преступника и наказания, назначенного судом, в том, что
КОГДА ВЫ НАЧНЕТЕ СТРОИТЬ КАМЕРЫ РАЗНЫХ РАЗМЕРОВ, ВЫ УЖЕ НЕ СМОЖЕТЕ ОТЛИЧИТЬ ЗАКЛЮЧЕННЫХ ОТ ОХРАННИКОВ.
Кант и Мишель Фуко приблизились к проблеме теоретически.
Мы с Достоевским подошли к ней экспериментально.
Пашуканису и вовсе повезло: после теоретического рассмотрения проблемы у него появилась возможность поэкспериментировать. Лиха беда начало, как говорится.
Незадолго до того, как Пашуканис был расстрелян, он послал Верховному Суду список вопросов.
(1) Хотелось бы заранее узнать точную дату и час исполнения моего приговора. Распространилась практика присылки уведомлений после приведения приговора в исполнение. Как я уже сообщал, в судебных органах царит расхлябанность.
(2) По какой конкретно статье уголовного кодекса мне вынесен приговор? И есть ли вообще такая статья в уголовном кодексе? Только не пытайтесь провести меня на этот раз. Я сам написал половину уголовного кодекса, как вам известно.
(3) Еще один вопрос, имеющий непосредственное ко мне отношение: слышал, что на процессе Пятакова судьей, обвинителем и защитником выступало одно и то же лицо. Если то же повторится и со мной, не соблаговолите ли распорядиться, чтобы этот субъект хотя бы надевал маску или приклеивал бороду, усы или бакенбарды и вообще как-то трансформировал внешность, меняя роли? Окажите хотя бы минимальное уважение фундаментальным процедурам закона.
(4) Я только что получил копию обвинительного акта. Однако дата, с которой, полагаю, начался мой тайный сговор с контрреволюционерами, идет более поздним числом, чем дата начала моего взятия под стражу. Или это тюрьма Белой Армии? Не пеняйте же, когда сами окажетесь под стражей все, вплоть до Комиссара Юстиции.
(5) С прискорбием вынужден констатировать, что назначенный мне прокурор оказался полностью некомпетентен. Подобный болван, превративший процесс в балаган, сам заслуживает строжайшего наказания. Не будет ли лучше поручить мне вести процесс самому, где я готов выступить собственным обвинителем, не посрамив при этом чести юриста? Уверен, у меня не дрогнет рука довести дело до обвинительного вердикта.
Согласно Пашуканису, факт, что все камеры заключения одинакового размера, ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ ОСНОВАН НА СТОИМОСТИ ИХ КОНСТРУИРОВАНИЯ.
Настал день исполнения приговора.
Красноармеец, повязавший на глаза Пашуканису черную повязку, обратился к нему во время данной процедуры с вопросом:
— Евгений Брониславович, что скажете насчет последней статьи «Три приветствия товарищу Сталину»?
— Вы что — идиот? — ответил ему Пашуканис.
Пашуканис отвел голову в сторону в момент, когда прозвучал выстрел, так что пуля пробила висок.
Вот какой величины наша классная комната. Надеюсь, что я объяснился.
9
В кабинете висит доска Вообще-то у нас есть даже мел. Слово «мел» вызывает ассоциацию со словом «белый». У нас же есть и белый, и красный, желтый, синий, зеленый, розовый мелки и даже мел цвета берлинской лазури.
Когда я писал «Озарения» Рембо на доске, я выбрал кремово-желтый.
Для «Песни ветра» Хаусмена — травянисто-зеленый.
Мелок кофейного цвета я взял для опуса Тракля. Это была идея Книги Песен, она мне ее подсказала.
Строки Тракля, написанные желтым мелом, начинают терять сходство с ним самим и его стилем. Его стихи ненавязчивы; кажется, они просто ускользают.
Стихи Рильке единственные не работают ни в каком цвете. Его произведения относятся к тому разряду вещей, что не поддаются написанию на доске.
10
Еще имеются стулья и парты. Маленькие деревянные стульчики и небольшие парты.
Располагаются они подобным образом:
Окон нет.
Сейчас, рисуя это, вспомнил, что был и столик, на который я ставил термос, книжки и прочую дребедень.
