И не поспорить.
— А вот животные и чудовища в лесу гадят. У меня был друг-эльф, говорил, что это часть механики охоты, — выслеживать зверя по запаху, которым он метит территорию. Этот парень мог различить тридцать два вида мочи…
— И я изящно закрываю данную тему.
Кусок Леонтия зашкворчал на раскалившемся камне. Пока мясо жарилось я колотил другими камнями друг об друга, придавая форму будущему топору.
С начала своего заточения мне удавалось есть только сырую плоть, потроха, кости, свежее или тухлое, но никогда — приготовленное. Гули не нуждались в готовке, наши желудки переваривали даже самые толстые жилы… даже волосы, возможно. Однако же сегодня, насыщаясь, пока Лиззи вела топтер, я думал о её стремлении к удовольствиям. Возможно, это вывих моей собственной морали, измена убеждениям, но я собирался научиться радоваться даже в заточении.
Пока я был здесь, каждый день, час, минуту, пока я не мог сражаться на свободе Анкрец и его клика побеждали. Пока я тратил свою жизнь на иллюзии, они одерживали верх и, не стоило отрицать, ввергали меня в уныние. Не постоянно, однако, всякий раз, когда выдавалась свободная минута в тишине, я думал о реальности. Анкрец побеждал, и, для начала, я намеревался отнять у него часть преимущества, — сделаться хоть немного более счастливым. Если жаренное мясо поможет этому, то можно и с огнём поиграть.
Отложив незаконченный топор, поддел мясо когтями и стал дуть, язык гуля был слишком чувствителен. Мякоть разошлась на зубах, горячий сок всё-таки обжог, и я долго жевал. Мясо потеряло многие оттенки вкуса, а его запах стал менее зовущим. Вдобавок ко всему, доев кости, я не ощутил ожидаемого насыщения, голод притих, но и только.
В нос ударил запах краски, жёсткие руки обвили мою шею.
— Кушаешь?
— Уже нет. Что случилось?
Эти объятья были очень неловкими, моя броня ничего не чувствовала, да и мумифицированная плоть Лиззи плохо передавала человеческое тепло. Но она продолжала обнимать меня со спины.
— Мне очень хорошо, хочется кого-то обнять. Могу обнять то дерево, или опору топтера, но почему бы не обнять тебя?
— Это мудрый выбор. Я рад, что тебе понравился подарок.
— Он, как говорили Древние, классный! Прямо как ты. Посмотришь, как я украсила кабину?
— Позже, у меня чуткий нос, от запаха краски наизнанку выворачивает, прости.
— К утру высохнет! — она села рядом, уставилась на огонь, а он стал сверкать на золотой маске. — Мне этого не хватало.
— Я догадывался.
— Не только рисования! — воскликнула она. — Вот этого, посиделок у костра, ночью, под приглядом звёзд! Когда я играла сама, это было моей любимой частью. Не бои, добыча и достижения, а вот это. Мы сидели у костра, рядом стоял походный фургончик, зимой, летом, осенью и весной, мы грелись, готовили пищу, маскировали лагерь, несли стражу, а ещё пели песни и разговаривали. Вот, ради чего стоит здесь быть, Антон, в этом самая суть.
Я осторожно положил лапу на её забинтованную, испачканную в краске ладонь.
— Скучаешь по прежним соратникам?
— По некоторым. У меня их много было, не все игроки держатся в одном отряде, хватает одиночек или блуждающих вроде меня. Но все они были славными, и я любила петь для них.
— Может, споёшь и для меня?
Из-под маски послышался глухой клёкот, — мумия смеялась.
— Я всегда пела ужасно, а с мёртвыми голосовыми связками даже пробовать не буду. Давай просто посидим немного, чувствуя, что вокруг бесконечно огромный мир, но всё самое хорошее сейчас здесь, в этом маленьком пятнышке света.
Возможно, мне следовало отправиться в лес и попытаться добыть еды, пока голод не превратился в боль, но, подумав, решил задержаться. Возможно, удастся установить более крепкую связь с Лиззи и вытащить её из этой тюрьмы. Не насилием, не обманом, а убеждением, как я действовал всегда.
— Эй, Антон?
— М?
— Мы друзья?
Странный вопрос. Друзья — это большая редкость.
По сути, современный мир не поощрял и не стигматизировал дружбу, она просто была не нужна. Современный человек являлся ячейкой общества, самостоятельным индивидом, который мог позволить себе абсолютно все блага цивилизации, любые формы активности, любую работу и досуг. Полная гармония с самим собой, как говорила Мэдлин. Существовали, разумеется, разные формы взаимоотношений: рабочие и научные коллективы; сексуальные союзы, но каждый их член оставался самодостаточной единицей со свободным выходом из состава.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Разумеется, люди не являлись тотальными одиночками, им была присуща взаимовыручка, храбрость, сознательность, способность к самопожертвованию ради других, иные высокие идеалы гуманизма. Все люди являлись товарищами, объединёнными общей целью, помощниками и защитниками для собратьев. Но назвать кого-то другом в наше время — почти то же, что и признаться в любви и объявить о взаимной моногамии. Большая редкость.
— Пожалуй, да, Лиззи, хоть мы с тобой и не знакомы, здесь, в «Новом Мире», мы друзья.
— И Мэдлин тоже?
— Мне очень хочется в это верить, но говорить за неё не стану.
Мумия положила голову мне на плечо, обняла за руку. Хорошо, что она не чувствовала физического дискомфорта.
* * *
Мэдлин вернулась утром. Каспар сидел на посохе-полумесяце, вновь чёрный, слегка нахохленный, его хозяйка с тенью тревоги поглядывала на Лиззи. Не знаю почему, но шалость мумии неслабо её задела.
— Понимания и процветания. Как прошла ваша ночь?
— У костра! Ты многое потеряла!
— Не сомневаюсь, Елизавета.
— Теперь мы с Антоном друзья!
Ведьма замерла на пару секунд.
— Какое… интимное признание. Антон?
— Да. А ещё я очень проголодался.
— Значит, ничего необычного. — Она достала из инвентаря и протянула мне, держась за обёрнутую салфетку, чью-то прожаренную ногу. — Поскольку все деньги сейчас у меня, буду заведовать снабжением тоже.
— О, значит, ты будешь кормить меня?
— Именно так я и сказала, — заметила ведьма, на миллиметр приподнимая бровь.
— Кажется, у Древних был обычай, когда двое вступали в брак, женщина начинала кормить мужчину.
— Брак — это анахронизм первобытных времён, а голод всё ещё актуален. Я так понимаю, есть ты не будешь?
Прежде чем она успела спрятать еду, я впился в мясо зубами. Оно не было сырым, но оказалось вкусным, даже специи не слишком жгли пасть. Голод заметно ослаб. В чём секрет? Даже кость, в которой запёкся мозг, оказалась деликатесом, хотелось перемолоть и подержать её на языке подольше.
— Хороший гаргуль. Полетели.
Когда мы поднялись по трапу, увидели, что кабину теперь покрывал изящный орнамент. Ничего определённого, просто какая-то абстракция с любопытной игрой цветов.
— Очень красиво, Елизавета, пожалуйста, прибери краски.
Амулет зажигания лёг в гнездо и двигатели ожили. Я мягко поднял машину, убирая посадочные опоры, повёл на трёхтысячный рубеж. Мы продолжили путь в небесах, а я вспоминал вчерашний день и основы игровой логистики.
— Мэдлин, в Наиле ведь есть портал?
— И не один. Предвидя твой следующий вопрос: нам нужно туда, где нет портала. Учитывая обстоятельства, топтер намного удобнее.
— Какие обстоятельства?
Она помедлила секунду, ворон громко каркнул.
— Увидишь.
В течение дня Мэдлин следила за курсом и подкармливала меня. Полёт проходил над лесом, который никак не желал заканчиваться, над ним удивительно часто появлялись радуги. Изредка вдалеке пролетали другие транспорты, намного чаще — гигантские стрекозы с яркими панцирями; один раз показалось, что за нами погнался искристый дракон. Именно показалось, иначе, по заверениям ведьмы, пришлось бы очень непросто. До заката был проделан огромный путь, лес наконец-то кончился и приземлились мы на краю гигантского плато. Оно возвышалось над низинами приблизительно на треть километра и неровной линией бежало к горизонтам.
— Красиво, не так ли?
Мэдлин стояла на самом краешке, рядом с небольшим деревцом, чьи плоды напоминали бутылочную тыкву и распространяли тёплый уютный свет. Время от времени ветер трепал её плащ, открывая моему взгляду стройные ноги и круглую попку.
