Непредсказуемый зигзаг мысли Степана Петровича мы оставим на его совести. Хотя, к чести Степана Петровича, стоит сказать, что подобная нелепая чудаковатая мысль, как обычно, подстегнула в нем волю к порядку и он решил на обратном пути непременно купить жене цветов – то есть поступить так же, как на его месте поступил бы любой приличный муж Он видел, как бабушка возле оградки зоопарка продавала крупные садовые ландыши.
Когда Тетенька отлепил Славика от обезьяньей оградки, воздух в зоопарке уже начал закисать от испарений и солнца. Мужчина и мальчик пробирались мимо тигров, волков, бегемотов. По дороге отправили в пасть живой цистерне по маковой булке, поскольку моркови поблизости не нашлось. Потом Степан Петрович прочел надпись «Кормить животных строго воспрещается», покраснел и потащил Славика подальше, в глубь зоопарка, где было значительно меньше народу. По дороге мальчик наслаждался видами, дразнил хищников и пакостил, писая в утиный водоем, Степан Петрович находился во власти стыда. Он был буквально выбит из колеи своим проступком, хотя и совершил его по неведению. Незнание закона, однако ж, не освобождает от ответственности – это Степан Петрович знал как дважды два. Он пытался дать оценку своим действиям, определить степень своей вины, в нем работал внутренний следователь – даже два, классических: один хороший, другой плохой. Один его порицал и призывал раскаяться, другой твердил, что все-таки преступление не велико и надо бы себя простить. Славик шнырял под ногами и мешал работе внутренних следователей, снова и снова требуя мороженого.
* * *
Степан Петрович, впрочем, так и не успел принять сторону того или другого следователя, поскольку уткнулся носом в огромный вольер с низкой загородкой. В глазах его помутнело – так он досадовал на себя за опрометчивость: ведь мог же, мог догадаться, что кормить зверей нельзя, что питаются они строго по рациону! Это ведь государственное и научное учреждение! Что если, не дай бог, кто-нибудь задумает отравить бегемота! Или… или слона! Боже, боже! Степан Петрович поднял глаза к небу. На него плыло серое облако, дождевая жирная и дряблая туча и помахивала перед собою длинной серой кишкой, а по обеим сторонам этой кишки трепыхались неровные, оборванные кожистые крылья. Тетенька не сразу понял, что перед ним.
И вот в этом месте, именно в тот момент и произошло то самое, что мы с полной уверенностью могли бы назвать необыкновенным происшествием: сознание Степана Петровича, так же как и его глаза, замутилось – и вновь прояснилось. Обычно так протирают очки – подышат, а потом протрут рукавом или платочком, у кого что найдется. Вновь проясненное сознание Степана Петровича фантастическим образом искажало действительность. Мир потерял обычную геометрию, деревья стали кривее – но красивей, выше и зеленее, небо разлилось безграничной кляксой, но стало синее и глубже. Звери смотрели на Степана Петровича разумно и узнавающе, вот, мол, ты, Степан Петрович, какой, а мы тебя ждали, ждали, а ты все не приходил, приятно теперь познакомиться. И теперь не отдельные вещи питали удивлением душу Степана Петровича, а самое существование вещей. Ведь раньше он, например, не задумывался, что оно такое – небо, а только увлекался рассматриванием на нем замысловатых облаков. Про деревья он раньше никогда не думал, насколько стары они и что могут помнить чьи-то прикосновения, а только удивлялся прямизне веток, вычурности листвы. Теперь он будто видел на коре отпечатки рук живших когда-то людей. А ногами боязно переступал – парк раньше был кладбищем, и под землей клубились неведомые энергии телесного распадения. И все камешки, и все песчинки и лучики слились в бесконечное движение, и от этого Степану Петровичу сделалось с непривычки дурно. А может, его хватил обыкновенный солнечный удар.
Конец ознакомительного фрагмента.
