Тем более что Степан Петрович, несмотря на свое глубочайшее почтение ко всему правильному и основательному, очень любил также все необыкновенное. Прямо скажем – тянулся к нему с детским задором. Он загорался радостью, когда жена привозила с дачи этакий помидорище или морковку, формой напоминающую нижнюю часть женского силуэта, или когда обнаруживал он на книжной полке книгу со склеенными листами, которую никто до сей поры не прочитал. И он кидался читать фолиант – к слову сказать, книгой был справочник мастера холодильных установок – и приобретал неожиданные теоретические познания.
В его организме любовь к порядку и тяга к удивлению ничуть друг другу не противоречили. Даже напротив, чем больше узнавал Тетенька удивительных вещей, тем более крепла в нем привязанность ко всему правильному. И наоборот, чем более размеренную и четкую жизнь он вел, тем больше удивлялся посторонним вещам. Увидит дерево в лунном свете или кота на заборе, который смотрит на него, Тетеньку, будто человеческим взором, – и неделю ходит под впечатлением красот и чудес. Тягу к чудесному Степан Петрович всегда подкреплял научным фактом, со всяким трудным вопросом лез в мировую паутину…
Самой большой и неразрешимой загадкой на протяжении долгого времени оставался для Степана Петровича один природный факт: почему же слоны, огромные, неповоротливые, так хорошо плавают. Как же они загребают воду такими ногами-тумбочками? Непонятно. Степан Петрович изучал этот вопрос, но нигде не мог получить достаточно убедительного ответа. То есть ответы у научного сообщества имелись, но по сравнению с масштабом проблемы, которую развернул для себя Степан Петрович, все они казались какими-то ненадежными. Например: у слона много жира, вот он и плавает или – ноги у слона широкие, вот он и загребает ими как следует. Ну что это?! С одной стороны, слон, гигант суши, величие животного интеллекта, а с другой – жир. Тьфу что такое, а не ответ.
Разочаровавшись в научном объяснении, Степан Петрович устраивал народные опросы, мучая знакомых и родственников. Увы, никто не имел сколько-нибудь оригинального объяснения слоновьей плавучести. Въедливый натуралист однако ж не оставлял надежды проникнуть в тайну.
Дело жизни Степана Петровича было ничуть не удивительным и даже более чем прозаическим – он охранял склад готовой продукции. Не то чтобы ему это как-то особенно нравилось. Но охранять, по кодексу Тетеньки, было настоящим мужским делом. Склад имел правильную квадратную форму, что тоже приносило Степану Петровичу некоторое удовлетворение – его обязанностью было обходить территорию по периметру. Он выискивал дыры в заборе и забивал их дощечками, что также давало ему право честно смотреть в будущее. Да, признавался он себе, временами здесь скучновато, даже более того, от скуки выть хочется. Но духом не падал. Тем более что жизнь умудрялась и на службе преподносить Тетеньке удивительные вещи. Раз, прогуливаясь по периметру охраняемого объекта, он заметил в небе необычной формы облака. Они напоминали лежащие и сидящие фигуры. «У природы удивительное чувство юмора, – рассуждал Степан Петрович. – Как смешно видит она нас, людей. Ну ясно, мы для нее ничтожества, и больше ничего». Ему было так приятно думать о величии природы, что он забыл охранять объект. На следующее утро начальник потребовал написать объяснительную, потому что в дежурство Степана Петровича кто-то спер целый ящик готовой продукции. Степан Петрович очень расстроился, ведь железные внутренние правила предписывали держать слово – а исполнение служебных обязанностей (равно как и супружеских, общественных и других прочих) в его кодексе было записано под пунктом: «выполнение обещания». С тех пор Степан Петрович утроил бдительность, не позволяя себе отвлекаться на службе.
Но все же вернемся поскорее к тому дню, который, по нашему мнению, сулил Тетеньке необыкновенные происшествия.
Итак, день выдался ясный и грозил к полудню сделаться жарким. Когда Степан Петрович проснулся окончательно, близилось уже к десяти часам. Он навел посредством компьютера справки о погоде, надел бодрые и аккуратные джинсовые шорты, майку, кепку козырьком назад, повесил на тело маленький цифровой фотоаппарат, замкнул обитую черным дермантином дверь и постучал к соседке. Соседкина дверь робко приоткрылась, на стук просочился на площадку вихрастый курносый мальчик. Степан Петрович решительно взял его за руку, и они зашагали вниз, на улицу. Пошли прямо к автобусной остановке, а выйдя из автобуса, зашагали и дальше. Было воскресенье, и Степан Петрович шел воплощать свою заветную мечту.
* * *
Может вы подумали, что заветной мечтой Тетеньки было украсть соседкиного мальчика? Тогда мы вынуждены вас разочаровать. Степан Тетенька был честным человеком и никогда ничего не крал. Более того, он был человеком законопослушным. Ни за что не переходил улицу на красный и даже на желтый. Ни за что не напивался вдрабадан и не хамил соседям. Ни за что не выплевывал жвачку на тротуар, а только в урну и считал, что за плевание жвачки в общественных местах нужно налагать на граждан крупный штраф. Некоторые вольнолюбцы даже сочли бы его слепым подчиненным государственной воли, деревянным, нерассуждающим человеком, заклеймили бы как врага свободы. Но и у Степана Петровича насчет этих вольнолюбцев тоже имелось свое мнение…
Так вот, Степан Петрович долго и спокойно мечтал о довольно простой вещи. Он мечтал сходить в зоопарк. Но простенькая мечта все никак не могла осуществиться – для этого у него не было детей. А идти в зоопарк без детей Степан Петрович считал нелепицей, стыдобой и кощунством. Потому что разве не безобразие – Степан Петрович гуляет по зоопарку в шортах, рассматривает зверей, дразнит мартышек, кидает булки и морковки в пасть бегемоту? Чудилось в этом Степану Петровичу что-то неестественное. Будто бы проявление чувств на людях, а этого он себе никогда не позволял. С ребенком – дело другое. Приставленный к ребенку взрослый как бы при деле, не праздный гуляка, пусть он даже легкомысленно одет в шорты. Такой взрослый может со спокойной совестью кидать морковку в какую угодно пасть (признаемся, Тетеньке очень хотелось это сделать), как бы показывая ребенку правила прицеливания.
Накануне вечером Степан Петрович разложил гладильную доску, распределил белье по кучкам – наволочки с наволочками, полотенца с полотенцами, аккуратно плюнул на подошву утюга. Слюна подпрыгнула мячиком, зашипела, испарилась. И вот тут-то мечта подкатила куда-то к горлу Степана Петровича. Бороться с нею не было никаких сил. Он сию минуту загрустил синей грустью, от которой негры поют высокохудожественные блюзы, а все прочие банально хандрят, заражая все вокруг болотом. Но тут в квартире отключили электричество. А потом включили. А потом заискрила вдруг розетка. Степан Петрович метнулся выдернуть шнур, но запнулся и упал. И тут его осенило!
Нам, со своей стороны, кажется, что это были сигналы из космоса, которые время от времени слышит каждый, но не каждый способен им внять. Степан Петрович оказался чутким приемником для космических сигналов. Организм его собрал весь возможный интеллектуальный ресурс – и родилось: сходить к соседке Анне и выпросить у нее ребенка взаймы. Тем более что жена Степана Петровича, которая ни в коем случае не одобрила бы такой поступок, еще в пятницу отбыла на дачу и до ее возвращения оставалось минимум часов десять. У нее были какие-то отдельные, не совсем понятные Степану Петровичу соображения относительно соседок репродуктивного возраста. Скорее всего, она ревновала ко всем женщинам, которые, по ее подсчетам, могли увести Степана Петровича, с тем чтобы родить ему ребенка. Она сама, кандидат в доктора каких-то технических наук, сделав достаточную карьеру в своем научном институте, начинала теперь иногда печалиться из-за отсутствия в их трехкомнатной благоустроенной квартире хотя бы одного ребенка – дабы оправдать социальный статус семьи для их со Степаном Петровичем долголетней связи. Но все же сама не спешила с решительными действиями. И завела пока что, на пробу, пекинеса.
А Степан Петрович был искренне увлечен своей жизнью – удивительными явлениями, шашками, книжками, пробежками, рыбалками. А еще – тайно и безнадежно, потому что в паспорте стояла отметка о данном им слове – Людочкой из соседнего подъезда. Из-за чрезмерной увлеченности жизнью дети так и остались для него малопонятной мелочью, сопливыми козявками. Когда во дворе выкатывался ему наперерез какой-нибудь представитель козявочьего племени, Степан Петрович сторонился – мало ли чего ожидать, вдруг укусит.
Таким образом если что в соседках и привлекало его, то меньше всего – способность к репродукции. Вот Людочка, например, нравилась ему из-за того, что в ее круглых больших глазах всегда удивительно четко отражались окружающие предметы и сам Степан Петрович – когда здоровался с Людочкой утром возле мусорного бака. У нее тоже была привычка выносить мусор непременно утром.
