и мама говорила, что там как раз его не хватает. Туда не ходят трамваи, но зато отправляются поезда, летают самолеты и плавают корабли. Все они бывают самые разные. Кроме поездов. Они те же самые, которые во сне гудят на далекой неизвестной станции. И вот если Петру Павловичу разрешат… Он спросит разрешения у своего начальника по фамилии Борзой… Так что, если он купит туда билет, то это будет справедливо. Ведь в Италии, как утверждают жильцы в их густонаселенной квартире, в наличии имеется все самое замечательное. Там теплые ночи, много фонтанов и монахов. Там никто не работает, но зато все поют.
И со временем, несмотря на всю наивность представлений, Клюев тоже захотел поехать в эту страну. И во все другие страны, о которых по радио говорили, что все они есть на обычном географическом глобусе и вместе с ним умеют крутиться. Он ведь пока никуда не ездил, разве что в гости к бабушке. У бабушки он ел суп, пил чай, а еще разглядывал в окно маленьких птиц. Так что в Италию он поехать очень захотел. И не в Италию. Ему стало казаться, что он больше всего на свете любит бывать там, где поют. Громко и хором. Как в опере. Или в кино. А что до фонтанов, то он и их давно любит. Особенно их веселые разноцветные струи. Ну, и монахов. Он, правда, не видел их никогда, поэтому спрашивал у мамы: «А кто такие монахи?» Мама ему отвечала: «Это такие приезжие во всем черном». «А шляпы?» «Конечно, и шляпы!» И Клюев думал, что монахи – это такие приезжие в черном, которые когда-то (до революции) жили на одном хлебе и воде, не ездили на трамваях и прятались от посторонних глаз за высокой каменной стеной. Там они с огромной пользой для всех мастерили воздушных змеев, водяные мельницы, глиняных свиней, а также еще придумывали бумагу и порох.
Такие незримые нити протягивал Клюев к Бочкину, а дальше – в какую-нибудь теплую страну громких оперных песен.
И вот наступил тот день. Месяца через два после августа. Тот самый день с дождем на всех остановках и низким серым небом. Фонари тогда зажглись рано, а окна в домах еще раньше. К вечеру пошел большой мокрый снег.
Но почему-то в тот вечер Бочкин с работы долго не приходил. Он давно уже должен был прийти, а все никак не приходил. Ну, а когда пришел, весь мокрый и прохладный, то встретил Клюева. Тот стоял у двери соседа и ждал. Покосившись на него, сосед о чем-то задумал, затем объявил:
– Сегодня в двадцать нуль-нуль. Заходи, юный хозяин страны. Жду!
И скрылся в кухне жарить яичницу.
Клюев пошел к себе и стал исправно дожидаться двадцати нуль-нуль.
…Когда он пришел к соседу, то прямо от двери увидел Бочкина, стоявшего в пальто у комода. Сосед глядел куда-то вдаль, где не было за окном ничего, кроме огромных электрических букв, бежавших по крыше большого темного здания.
– Ну, юный, молоток принес? – скорбно спросил Бочкин.
– Нет, не принес, – сказал Клюев.
– Тогда бегом к бабе Дусе, – трагически сказал сосед. – Она даст. Даст, старуха! Даст…
Минуты через две Клюев вернулся с молотком и застал соседа в ином положении, чем до ухода: тот лежал на кровати и неотрывно глядел на потолок.
– Теперь назад его неси, юный, – проговорил он, покосившись на инструмент. – Неси его назад к чертовой матери. Вон его из моей комнаты! Я передумал… Два года надрывался… Два года копил… Жизнь тратил, силы, энергию. Жалко!
Вот тут-то Клюев и вспомнил, что знает, сколько денег в глиняной свинье. Там ровно шестьдесят два рубля 20 копеек. Как раз на билет до Италии. А может, и до Страны Теплых Грез. Туда! Чтобы жить в огромном коммунальном мире было еще теплее, еще удачней!
Но тайны своей не открыл. Хватило того, что ее знал. Или казалось, что знает. Тем более что мама ему говорила: «Не всем же в другие страны ездить. И у нас здесь тоже люди живут. Одни из них поют, другие деньги копят, а третьи изобретают бумагу и порох…»
Пособие по воздухоплаванию
Эта книга так и называлась: «Пособие по воздухоплаванию». Но так как это было слишком давно, то в силу мало известных причин, она со временем превратилась совсем в другое пособие.
А Клюев немного подрос, хотя по своему пронзительному любопытству все тот же: огромные глаза и бескозырка с надписью «Речной флот».
Нашел он эту книгу в чулане, где в пыли и сумраке находилось все, что душе угодно, а что не угодно не находилось. Так что это была достаточно старая книга, которая пришлась ему по душе. Да и была она напечатана неизвестно где и неизвестно кем. Он же при попадании в чулан не сразу сообразил, как он в нем оказался. Так это и осталось для него загадкой, о которой спустя много лет он мог сказать: «Так, наверное, получилось». А мог не сказать.
Несколько дней он приходил в чулан, но книгу не открывал: дела другие были с другими старыми вещами и все такие же неотложные, как и его попытки привести в действие бездействующий механизм с рычагами и зубчатыми колесами. А после того, как этот механизм перестал окончательно действовать, он из чулана хотел уйти из-за потери к нему интереса, но увидел книгу. Читать он уже немного умел, поэтому прочитал: «Пособие по воздухоплаванию». И тут же ощутил непреодолимое желание ее открыть. И открыл. И увидел в ней много картинок. Эти картинки были не такие образные и талантливые, как его деревянный конь с оторванным ухом, но зато отражали все знаменитые попытки человечества научиться летать.
Их оказалось от 150 до 200 штук, если хорошо уметь считать. А если хорошо считать не уметь, то, наверное, столько же.
По-настоящему ему понравились все, но в особенной степени одна. На этой картинке некий мужчина с крыльями, привязанными прямо к пиджаку, пытался вылететь из окна большого пятиэтажного дома.
Честное, круглое лицо воздухоплавателя, его выходной серый пиджак с расческой в нагрудном кармане и сложенные на груди руки напомнили кого-то из соседей, вполне готового к полетам над городом.
Клюев летать не умел. Во сне, как другие дети, летать он, конечно, умел, но всякий раз с первыми лучами солнца оказывался в своей кровати за шкафом и не сразу понимал эффекта приземления. Только что парил в воздухе, неподалеку от звезд, а теперь уже
