по воздухоплаванию» надо сказать, что оно, спустя много лет, превратилось совсем в другое пособие под названием странным и мифологическим – «Необычный случай с Петром Палычем». Приобрести его пока еще нигде нельзя, но говорят, что скоро будет можно.
Жизнь художника
Художник умер в четверг. За год до кончины он поселился в маленькой, как сундук, комнате с овальным окном, в самом конце коридора.
Фамилия художника была Печенкин.
Ни в одной книге Клюев не мог найти такой фамилии. Молчали о Печенкине газеты. В тот год Клюев впервые в жизни попросил маму выписать несколько газет. Она согласилась:
– Ну, ладно, давай выпишем. А вдруг не повредят?
Тем временем в мире творилось всякое. Какие-то вооруженные до зубов заграничные бандиты напали на страну вековых пальм и гигантских глиняных изваяний. Это отразилось в длинной квартире всплеском тоски и безверия. Всплеск оказался настолько сильным, что огромные фиолетовые штаны, висевшие на веревке в кухне, с этой веревки куда-то пропали. Соседи стали говорить, что это новый жилец их упер: «чтобы использовать в творчестве».
Правдой это было или нет, Клюев мог только догадываться. Однако из газет он уже знал, что талантливому художнику штаны не нужны: и так может жить.
Однажды Печенкин вошел в квартиру и, некоторое время походив в молчании по коридору, произнес:
– Совсем раздевают, сукины дети!
И с размаху ударил кулаком по тазу на стене.
На следующее утро он привел домой натурщицу. Точнее, какую-то тетю в телогрейке. В тот день Клюев хотел что-то нарисовать на бумаге, но вышло что-то странное. Он так и не смог определить, что у него получилось, и с чувством надежды на лучшее лег спать. Ночью кто-то брал его за руку и говорил:
– Не покушайтесь на страну изваяний!
Натурщица, которую привел Печенкин, кого-то ему напоминала. Кажется, он видел ее в кино. Или в жизни. Она представляла из себя женщину упитанную, жизнерадостную, но без передних зубов. Она мыла стаканы из-под томатного сока в кафе под тентом. Этот сок имел привкус железа. Мама запрещала Клюеву его пить. Она утверждала, что от этого сока в желудке могут появиться гвозди.
Волею судьбы Печенкина звали Василием, отчество у него было Иванович. Внешне он напоминал известного красного командира, большого друга революции. На этом сходство заканчивалось и начиналась разница. Эта разница состояла в том, что Печенкин наверняка бы стал академиком искусств, если бы написал эту натурщицу классически. То есть в грязном халате и без передних зубов. И заключил бы холст в золоченую раму размерами с парадную дверь. Тогда бы Печенкина выставили в музее, и, чтобы поглядеть на его картину, стояла бы длинная очередь, как за советским ситцем, и, если бы дело было зимой, то у всех бы замерзли ноги. Об этом бы написали в газетах, снабдив сообщение заголовком:
«Событие в стране человеческих грез!»
Но он почему-то ее не написал. Он стал пить с натурщицей водку, запивать ее томатным соком и есть отдельную колбасу, лежавшую на серой бумаге. Выпив, они громко говорили про Египет, причем в это слово натурщица вместо «г» вставляла «б». Страна, которая получалась в результате этого превращения, Клюеву известна не была, но он подозревал, что и она существует. Причем где-то рядом. Подтверждением этой догадки явилось то, что ночью в комнате художника упали трое: он сам, его натурщица и деревянная табуретка.
На другой день из кухни исчезли огромные фиолетовые штаны. А вместе с ними и натурщица в телогрейке.
Печенкин после этого двое суток не показывался из своей комнаты. Из-за двери слышен был только его голос: «Эх, товарищ Сталин, вы хоть и большой ученый были, а Клаву мою уберечь не смогли!»
Вышел он из комнаты на пятый день, бритый и в белой рубашке с воротником значительно менее белом. Одеколоном пах, как автоматический пульверизатор в ГУМе. В кухне всем сказал, что пошел оформлять государственный заказ, и ушел. А вечером привел натурщика: высокого сутулого дядю в бороде и сапогах. Этот дядя натужено кашлял, а Печенкин кричал, что он теперь напишет серию портретов для праздничной выставки на Центральном телеграфе. Но поразительно то, что он так и не сделал набросков с этого дяди.
Прошло еще два месяца. За это время мимо Клюева прошла в комнату художника толпа натурщиков и натурщиц, и все они были похожи на тех, самых первых.
Потом четверг наступил, так и не отмеченный в прессе, и Клюев, по своему обыкновению, ходил в кино. Наверное, он пришел домой слишком поздно. Печенкина уже вынесли. То место, куда его вынесли, называлось странно: «погост». Клюев думал, что туда все рано или поздно отправляются погостить. Будь ты художник или еще кто. Отличие только одно: за гробом художника всегда пойдет какая-нибудь натурщица в телогрейке. Ведь он завещает ей все, что не вышло создать. Загадочное и большое.
Приключение с рыбой
До сих пор очаровательна давняя каменная улица, на которой и теперь так много прохожих, что трудно их сосчитать. Эти прохожие, пихая друг друга, садятся в трамвай, и самое незабвенное, что поездка на трамвае когда-то стоила три медных копейки. Сохранилась и мягкая привлекательность пыльных листьев на деревьях, газетного киоска, небольшого памятника знаменитому Изобретателю Колеса и той непротяженной вывески на магазине, которую можно было прочесть, если влезть с ногами на подоконник.
Он влезал и читал:
«ЖИ…ВА…Я… РЫ…»
Остального он не мог прочитать, поскольку остальное из-за дефекта вывески куда-то пропадало.
Но очаровательней всего прочего казалось ему, что его окружают добрые люди. Соседи. А проще говоря, жильцы.
Вот как-то в субботу.
Один жилец, ходивший с начала весны до начала осени в калошах, купил длинную живую рыбу. Как это у него получилось, никто из соседей так и не выяснил, но факт, что рыба долго плавала в ванной. Настолько долго, что научилась говорить. Ясно, что говорила она исключительно несерьезно:
– Отцы родные! Чего ж вы по мне сапогами!
И, как покупное существо, не могла уточнить, о каких сапогах и отцах идет речь.
Соседям по разным причинам требовалось ванная комната и достаточно часто. Это теперь говорят, что ванная нужна исключительно для того, чтобы разводить в ней водоплавающих животных, а тогда нужна была, чтобы стирать и мыться.
Поэтому соседи подходили к двери ванной и удивлялись тому, что за запертой дверью кто-то постоянно есть и в воде плещется.
– Да, задача-то какая! – говорили друг другу лишенные ванной жильцы. – Там явно кто-то есть! Но кто?
Вместе с другими приходил под дверь поудивляться и розовощекий
