Клэр была в платье своего любимого «грибного» оттенка: она вообще предпочитала мягкие коричневатые и сероватые тона — за одним исключением. Не признаю бежевого, говорила она. И эти цвета, как бы они ни назывались, всегда удачно сочетались с ее маленькой фигуркой, слегка веснушчатым личиком и огненно-рыжими волосами (Джейн как-то в шутку обвинила Клэр, что та каждый день рисует себе веснушки — так они напоминали умело расположенные соблазнительные мушки). Сколько Джейн ее знала, Клэр всегда была с элегантной короткой стрижкой и каким-то образом умудрилась сделать ее символом своего «хайлендского» происхождения. Она часто повторяла бабушкину присказку: «Помни — ты дитя хайлендских лордов». Уже поэтому она по праву носила свою теперешнюю фамилию. А происходила Клэр из рода Макдугалов.
Хью был высокий, худощавый и очень энергичный. Его руки редко оставались в покое, и, разговаривая, он имел обыкновение покачиваться с пятки на носок, словно подчеркивая значимость своих слов. До отставки, читая лекции по современной литературе, он буквально завораживал студентов этим танцем под музыку речи.
Джейн познакомила Клэр и Хью с Зои Уолкер.
— О да! — встрепенулась Клэр. — Мы вас видели в «Много шума из ничего». Вы были очаровательны.
Джейн улыбнулась: она помнила, что в лексиконе Клэр слово «очаровательно» означало «интересно».
— И кого же ты убил сегодня, Джонатан? — с ехидцей спросил Роберт, наполняя рюмку Кроуфорда.
Зои хмыкнула. Ей уже приходилось пару раз присутствовать при том, как Роберт и Джонатан скрещивали шпаги, и ее это восхищало.
Джонатан хотел конкретного актера на роль Бенедикта, но Роберт — достаточно категорично — отказал. Он не годится, абсолютно не годится.
Актер, о котором шла речь, с точки зрения Роберта, был невыносимо манерным и англичанином до мозга костей. Последнее в особенности являлось тем качеством, с коим Роберт считал своей миссией бороться. Прошли дни, когда на все главные роли мы импортировали англичан. Я с этим покончил. У нас, черт побери, канадская труппа, и мне нужны в ней канадцы. Конечно, если бы можно было предложить парочку ролей Полу Скофилду, я бы ни секунды не раздумывал. Но Пола не так-то просто заполучить. Он артист. И этим все сказано.
Конец спору. Джонатан на какое-то время сник. Роль получил Джоэл Харрисон — актер, которого Джонатан терпеть не мог. Позже Джонатан сумел отомстить, совершенно отравив жизнь Харрисону, хотя тот, по мнению большинства, оказался великолепным Бенедиктом и постоянно вызывал смех и аплодисменты зрителей. В роли Форда в «Кумушках» он тоже выступал с большим успехом. Чего и добивался Роберт.
Джонатан осушил и снова наполнил бокал и только потом ответил на вопрос, который, конечно, касался его манеры обращения с актерами.
— Я не привык обсуждать свои преступления за столом, — сказал он. — Но завтра вы, возможно, увидите Харрисона, висящим на дереве.
Все расхохотались.
— Во всяком случае, — продолжал Джонатан, — утром я уезжаю в Филадельфию, так что присутствующие могут чувствовать себя в безопасности. Никаких новых жертв — пока, — он улыбнулся и выпил.
— Коль скоро речь зашла о жертвах, — Клэр поставила свой бокал на стол. — Я сегодня смотрела заседание по делу Клинтона. Кто-нибудь еще видел?
— Я, — отозвался Джонатан. — Захватывает. Эта Трипп[13]… Как ее имя?
— Линда.
— Да… давала свидетельские показания, вываливала абсолютно все, представляю, сколько ей заплатили. Интересно, кто бы ее мог сыграть…
— Неужели уже собрался ставить фильм?
— Кто-нибудь когда-нибудь соберется. И я хочу быть готовым к режиссуре. Жаль, что Джейн Фонда стареет.
— Джейн Фонда в роли Линды Трипп? — изумилась Клэр.
— Нет, нет и нет! В роли Хиллари.
— Мне казалось, идет подбор актрисы на роль Линды.
— Идет подбор на все роли.
— Глен Клоуз — она превосходно играет негодяек, — предложила Джейн.
— Справедливо, — согласился Джонатан. — Но проблема в том, что у нее есть подбородок. А у негодяйки Трипп его нет.
— Нельзя издеваться над внешностью людей, — упрекнула его Клэр. — Она не виновата, что родилась без подбородка.
— Вы что же, на ее стороне, миссис Хайленд?
— Ни в коем случае. Она мне отвратительна. Но не в ее воле изменить свою внешность. Господи, на лекциях я рассказываю о жизни многих исторических личностей, которые были страшны как смертный грех. И пишу о них статьи. Однако ни один автор, из тех кого я читала, не ставит знак равенства между отталкивающей внешностью человека и его ролью в истории. Очень часто все бывает наоборот. Вспомните Сэма Джонсона, вспомните Вольтера.
— Все это так. Однако писатели странные люди… Обычно они приберегают сарказм для личной жизни… Лиллиан Хелман, Трумэн Капоте, Мэри Маккарти, Эрнест Хемингуэй — хорошие примеры. А в пьесах и романах они расточают сострадание, сочувствие и зовут к примирению. В вашем же случае, мадам, все как будто наоборот.
— Мэри Маккарти в жизни не написала ни одного доброго слова. И Лиллиан Хелман тоже. А о Хемингуэе и говорить нечего. Ваша теория не проходит, мистер Кроуфорд.
— А вы? Вы в жизни написали хоть одно доброе слово?
— Не помню, но не исключено. А вы сказали хоть одно доброе слово?
Хью негромко кашлянул и предупреждающе поднял руку:
— Клэр, не забывай, мы на празднике.
— Хорошо, дорогой.
— Может быть, не стоило говорить о Линде Трипп? — предположила Сьюзи. — От нее одни неприятности.
Возникла недолгая пауза, во время которой наливали шампанское, закуривали сигареты и поедали оливки. Потом Клэр снова нарушила молчание:
— Сегодня утром по радио сообщили об ужасной аварии. Человек заживо сгорел в своей машине. Чудовищно!
— Что-что? — переспросил кто-то.
Джейн отвернулась. Заживо сгорел?
— Миссис Хайленд, если это так чудовищно, зачем вы нам об этом рассказываете? — поинтересовался Джонатан, поднося оливку ко рту.
— Такова моя работа, мистер Кроуфорд, — распространять новые сведения. Особенно насчет прошлого. Это и есть история.
— Даже самые плохие?
— Даже самые плохие. Они заставляют нас сохранять жизнерадостность в настоящем. А какова ваша миссия? Распространять хорошие новости?
— Эй, кто-нибудь, поверните штурвал, — вмешался Найджел. — Опять нужна новая тема.
— Вы видели «Гамлета» в постановке Браны? — спросила Зои. — Он вышел на видео.
Джейн извинилась и спустилась в туалет. На двери женской комнаты красовался женский торс, а на соседней — мужской. Раньше ей всегда приходилось пересиливать себя, чтобы не потрогать изображения. Но сегодня такого желания не возникло. Она вошла в первую попавшуюся кабинку и заперлась в ней.
Господи, что же мне делать?
Ничего. Забыть, и все.
— Забыть! — пробормотала она вслух и затем прошептала: — Шутишь? Как я могу забыть? Он мертв. Сгорел заживо. Я этого не знала.
Представь, что ты об этом не слышала.
Я слышала, что он погиб, и только. Зачем эта чертова Клэр стала рассказывать подробности?
Клэр не виновата. Она ничего не знала.
Клэр не знала? Зато я знаю. Разве этого не довольно?
— Боже! Боже! Боже!
Джейн!
— Что?
Ты говоришь сама с собой. Вслух.
— Кому какое дело?
Могут войти и услышать.
— Пусть.
Скажи на милость, что случилось плохого?
— Как ты можешь спрашивать? Что плохого… Не будь идиоткой — все плохо!
Тишина.
Джейн закурила. Она сидела на крышке унитаза, положив ногу на ногу.
Возвращайся наверх!
— Не могу.
Можешь! Не валяй дурака.
— Не могу. Они все поймут.
Не поймут, если по тебе ничего не будет видно. Снова тишина.
И затем: Это день рождения Гриффа. Ты хозяйка. Поднимайся наверх. Все думают, что ты ушла по нужде. Возвращайся.
— Мне плохо.
Ничего подобного.
— Плохо. Меня тошнит.
Джейн встала, подняла сиденье вместе с крышкой, и ее вырвало в унитаз. Она спустила воду. Теперь лучше?
— Лучше.
Прекрасно. Тогда вымой руки, прополощи рот и возвращайся к гостям.
— Да, мама.
Джейн улыбнулась своим словам и открыла дверь кабинки.
По пути наверх она положила в рот мятную лепешку.
— Мы опасались, что тебя смыло водой, — пошутила Сьюзи. — Все в порядке?
— Отлично. — Джейн наполнила свой бокал. — Так о чем мы говорим?
— О прежних временах, — ответил Найджел. — О театральном училище. О юношеских надеждах. И юношеских поражениях.
— Приятная тема.
— Ты не знаешь и половины, крошка. Как Грифф играл гиену в «Ноевом ковчеге». А мы со Сьюзи — медведя и волка. Вот потеха!
