— До свидания. Иди с миром — куда угодно.
Мерси подошла к двери и сказала сквозь сетку:
— Вам ничего не нужно? А то я пойду домой. Уже пятнадцать минут десятого. Хорошо?
— Конечно. Ради бога.
— Жара, как в аду. Такой не было с тех пор, как мы поджаривались в девяносто втором.
— Да. — Джейн обернулась через плечо: — Мерси?
— Что?
Джейн сдержалась и ничего не сказала.
— С вами все в порядке?
— Да.
— Может, хотите, чтобы я осталась? Пожалуйста, я не против.
— Да нет. До завтра.
— До завтра.
— Уилл в постели?
— Читает. Нам скоро потребуется новая книжка.
— Хорошо.
— Вы же хотите мне что-то сказать. Я чувствую.
Пауза.
— Нет. Ничего. Увидимся утром. Не забудьте, завтра простыни и полотенца.
— Разве я когда-нибудь забывала?
— И вот еще что… В пятницу утром я иду к доктору Фабиану. И всю неделю на работе.
— Ничего. Я привыкла. А как насчет обедов?
— Завтра в любом случае дома. Я постараюсь приехать к полудню.
Джейн слышала, как Мерси взяла свои ключи, вышла и села в машину. Заработал мотор, урча и вопя: «Не та передача — задняя!» И машина попятилась.
Дню конец.
Не совсем.
Джейн вошла в дом.
Вылила в раковину остатки синего мартини, открыла бутылку «Вальполичеллы», удалилась в гостиную, включила телевизор и устроилась в уголке дивана.
Ты слишком много пьешь, дорогая.
Оставь меня в покое.
Она выпила.
Суд в Мэриленде объявил решение большого жюри провести расследование относительно того, нужно ли предъявлять иск Линде Трипп за то, что она записывала телефонные разговоры Моники Левински. По закону этого штата (а именно там все и произошло), для записи требовалось согласие обеих сторон. Настал уникальный в американской истории момент. Две зловредные бабы — и затравленный президент. Интересы всей нации отошли на задний план перед его любовными похождениями. Полная безнадега.
Джейн грустно улыбнулась потолку. Так что нас ожидает в будущем?
8 июля 1998 года.
А об остальном человек может только гадать. Предсказать ничего невозможно. Разве можно было предсказать появление телефониста — застенчиво улыбающегося, в рваных джинсах, с голыми коленками?
Мужчина, словно доброе, но неприрученное животное, позволил дотронуться до своей руки. Мир, похоже, все еще способен дарить нам чудеса.
3
Четверг, 9 июля 1998 г.
Гриффин пришел домой только в два, и Джейн уже спала.
«Может, и к лучшему, — подумал он. — Учитывая…»
Он разделся, устроился в постели подле жены, откинул одеяло и лежал, уставившись в темноту, — сначала на левом боку, лицом к отвернувшейся в другую сторону Джейн, тоже голой, затем на правом, потом на спине.
Рука — это казалось неизбежным — потянулась к чреслам.
Ты самый желанный в мире мужчина, вспомнил он. Так ему было сказано несколько дней назад. Самый желанный в мире мужчина.
Он улыбнулся.
У меня, по крайней мере, хватило совести покраснеть.
Во что я вляпался? Действительно ли я хочу того, чего так сильно хочу? Господи, что я творю? Зачем?
Мысли затуманились.
И вскоре сперма брызнула ему на живот. Впервые за несколько недель. Не то чтобы он мастурбировал каждый день, но в период репетиций у него снижались сексуальные потребности. Джейн от этого страдала. Он знал.
Гриффин пошевелился и спустил ноги на пол. Жена не проснулась. Он поднялся, вошел в ванную, закрыл за собой дверь и зажег свет. Посмотрел в зеркало, оглядел всего себя и пробормотал:
— Наверное, это правда, — затем ухмыльнулся и покачал головой.
Никогда не верь своей рекламной славе, дружок. Как только поверишь в это дерьмо, тут же сам превратишься в дерьмо. Ему не раз приходилось наблюдать, как это случалось даже с «лучшими» из людей. Вот Кевин — сделал себе подтяжку лица ради успеха на телевидении. Господи! Двадцать пять лет — и уже подтяжка!
Он вытерся влажным банным полотенцем.
Потом понял, что проголодался, и отправился на кухню.
Ржаной хлеб, сладкая белая луковица, лимонный сок, латук, белое вино.
Он сделал себе сэндвич, налил вина и сел на высокий стул.
По соседству, на втором этаже у миссис Арнпрайр, горел свет. Она стояла у окна — один лишь силуэт — и смотрела на его наготу.
Гриффин встал, продемонстрировав себя полностью, отсалютовал ей и поклонился. Затем снова сел.
Сучка. Почему женщины притворяются, будто им не нравится подглядывать?
В три часа он вернулся в спальню и мгновенно уснул. Джейн медленно поднялась, спустилась в кухню, придерживая халат на талии, и допила вино.
На орехе старая ворона, наверное, предводительница всей стаи, бормотала, словно во сне.
Пропали, подумала Джейн. Все. И я и вороны — затерялись в темноте.
В доме миссис Арнпрайр гасло одно окно за другим.
Чернота. Тьма.
Ни звезд.
Ничего.
Ничего.
Ничего.
До самого утра. А утром — доктор Фабиан.
Мне придется что-то говорить. Я хочу. Но не о Трое — о нем не буду. О другом — о том молодом человеке, о мужчине-ангеле.
Он коснулся меня. Я коснулась его. Кончиками пальцев…
Только кончиками пальцев. Говоря — давая понять: я здесь. А ты?
Единение.
А между тем она даже не знала его имени.
4
Пятница, 10 июля 1998 г.
Дом доктора Фабиана на Черч-стрит находился не очень далеко. Джейн могла дойти минут за десять. Но она хотела иметь под рукой машину — возможность немедленного бегства. Не исключено, что после этого приема она больше никогда сюда не вернется. Ей будет слишком стыдно, слишком страшно. Есть вещи, о которых нельзя говорить. Никто, никто, кроме нее, не узнает о Трое. Но юноша-ангел — совсем иное дело. Это начала она, и ответственность на ней. Сделала нечто такое, чего сама не понимала. Откуда все взялось? И что это означает?
Я коснулась его руки. Я сама протянула руку.
А он в ответ коснулся меня.
Она сидела, опустив стекло, курила и жалела, что не прикончила оставленную на кухне наполовину недопитую бутылку вина.
Наконец затушила сигарету.
Не могу идти. Просто не могу. И не хочу. Потом.
«Потом» может означать «никогда».
Это напомнило ей о бегстве из Плантейшна. Были времена — много лет назад, — когда Джейн мечтала об эмансипации, но боялась ее, не хотела, чтобы она стала абсолютной. Для Оры Ли Терри слово «эмансипация» подразумевало свободу от Плантейшна. Но поскольку Ора Ли была южанкой, родилась на Юге, выросла и впитала его представления об эмансипации как о чем-то запрещенном, она постоянно — в то время — говорила себе: «Только не сейчас — потом».
Джейн повернула ключ и завела мотор. К счастью, двигатель «субару» работал почти бесшумно. Если доктор Фабиан не видел ее в окно, он не узнает, что она приезжала.
Приеду домой, отменю визит.
Допью вино и лягу спать.
Джейн взглянула на часы: оставалось десять минут.
Доктор Фабиан поймет. Она и раньше отменяла визиты, правда, по другим, более разумным причинам — то надо было вести Уилла на спортивный праздник, то запарка на работе. Она придумает что-нибудь в этом роде.
Поскольку улица была с односторонним движением, пришлось делать большой крюк — очень неудобно, если спешишь.
А что она скажет Мерси? Можно соврать, что он заболел и не сумел меня принять… Но Джейн терпеть не могла лгать Мерси. И никогда не врала — разве что в мелочах.
Можно сказать: Я просто струсила. Не захотелось идти именно сегодня. Мерси поймет — ей приходилось принимать от мужчин всякое, от обожания до жестокости. Чем ее может удивить Джейн со своими убогими аристократическими переживаниями? А кроме того, после обеда Джейн все равно собиралась на работу — надо закончить или попытаться закончить свое окно. Ни к чему отвлекаться на Фабиана. Не сейчас. Может быть, через месяц.
Задумавшись, Джейн проскочила нужный поворот и проехала лишний квартал.
Где, черт возьми, она оказалась?
Сент-Патрик-стрит.
Джейн небрежно крутила руль и чуть не сбила пожилую женщину.
Господи, не отвлекайся.
Единственный путь обратно — по Эри-стрит и дальше за угол на юг на Камбриа-стрит. На полпути туда она затормозила.
Это произошло автоматически.
Перед ней рядом с тротуаром стоял фургон телефонной компании «Белл» с мигающими парковочными огнями.
Боже!
Неужели он?
Сердце начало колотиться.
Джейн остановилась за фургоном, но мотор не выключила.
