За раскрытым окном стоял тёплый вечер. Неподалёку бухали взрывы. Тёмное небо бороздили прожекторы. Всюду вспыхивали ослепительные огни электросварки. Там будто рождались и гасли новые звёзды.
И вдруг Андрюша услыхал долгий свист. Он выглянул в окно и ничего не увидел. Кругом была непроглядная темень.
Свист опять повторился — тихий, настойчивый, будто свистом человек кого-то подзывал к себе.
Андрюше стало любопытно: кто же это всё-таки там ходит? Он на цыпочках прошёл через комнату и, выскочив в коридор, побежал на улицу.
Возле дома стоял Афоня. Он держал под мышкой какой-то ящик.
— Это ты? Вот не ожидал! — обрадованно воскликнул Андрюша. — Как же ты меня нашёл?
— Я кого хочешь найду, — уверенно ответил Афоня. — Сообразительный. А книжечки почитать у тебя нет какой-нибудь?
— Книжечки? Есть, — сказал Андрюша. — Я привёз. Только, знаешь, я тебе завтра дам. Ладно? А то сейчас неохота в чемодане рыться.
— Ладно. Ну, а как живёшь-то?
— Ничего, спасибо.
— А девчонка как? Дома сейчас сидит?
— Дома.
— А знаешь чего? — вдруг тихо сказал Афоня. — Вы одно дельце не поможете мне сегодня сделать, а? — Он похлопал ладонью по ящику. — Кирпичей надо набрать. Трубу себе отстраиваю, чтобы лучше жить было.
— Поможем! — охотно согласился Андрюша. — И Майка пойдёт, я знаю. Вон её окно, видишь — где свет горит. — И он закричал: — Майка, выходи! Пойдём за кирпичами!..
Тут Афоня заткнул Андрюше рот рукой:
— Тихо! Не ори! За кирпичи по загривку дадут!
— А почему?
— Заводская собственность!
— Но ведь ты же на заводе живёшь!
— А это неважно. Они — для строительства, а я — для себя.
— Ну, я тогда пойду у отца спрошу…
— По блату хочешь устроить? — усмехнулся Афоня. — Ну давай, давай! Я не возражаю.
Андрюша взбежал на крыльцо дома. Но вдруг остановился: а стоит ли отца тревожить по такому пустяку? Люди делом занимаются, а он — кирпичи…
Через час Майка, Андрюша и Афоня подошли к широкой трубе, валявшейся на земле. Майка несла три кирпича. В ящике у Андрюши и Афони — они несли его вдвоём — их было штук десять.
— Стоп! — сказал Афоня. — Вот моя хата. Складывай у входа!
В трубе было страшно. Почему-то казалось, что сюда вот-вот должна хлынуть вода…
Афоня громыхнул железной коробкой — и труба вдруг озарилась желтоватым светом карманного фонарика. Потом он нащупал на ящике маленькую коптилку и зажёг её.
Труба была широкая. Взрослый человек мог бы ходить не сгибаясь. Афоня перегородил её кирпичами, и она имела вход только с одной стороны.
Пол сначала был вогнутый, и ноги на нём косолапились, но потом Афоня выровнял его. Натаскал землю и накрыл её досками. Из двух ящиков была составлена кровать, на которой теперь лежали подушка и одеяло, из третьего — стол.
Новые кирпичи нужны были Афоне для того, чтобы у начала трубы выложить узкий вход и навесить на него двери.
Впоследствии он хотел свою комнату побелить, электрифицировать и даже предложить своей тётке переехать сюда.
— Не труба, а настоящая квартира! — восхитился Андрюша.
— Ну, до квартиры ещё далеко! — сказал Афоня. — Но мне и так хорошо. Ни забот, ни хлопот. А я считаю, что все дети так и должны жить — закаляться! Завидуете небось мне?
— Завидую, — по-честному сказал Андрюша.
— А хочешь — можешь переехать сюда. Поставим новую кровать и обеды сами на костре будем готовить — картошку печь.
— Но меня папа, наверное, не отпустит…
— А ты у него не спрашивайся. Переезжай — и точка! Знаешь, как заживём! Скоро тут на бахчах кавуны созреют, так в этой трубе у нас целый склад будет! — И Афоня подмигнул Андрюше.
— А что ж, сюда можно переехать, — сказала Майка. — Только на столе скатерти не хватает.
Андрюша и Майка уселись на кровать. И тут под ними что-то шарахнулось. Майка подскочила.
— Не бойся, — засмеялся Афоня, — не укусит!
Откинув на ящике дощечку, он вытащил беленького кролика. Тот в ужасе отмахивался лапками.
— Хорошенький ты мой… — нежно погладила его Майка. — Перепугался!
— Ты что, для еды его? — спросил Андрюша, кивнув на кролика.
— Нет, — ответил Афоня, — просто так держу. Одному-то скучно. У меня и ужонок был. Смешной такой! Высунет морду из-за пазухи и язычком — раз-раз-раз! — молока просит. Уполз, чертяка…
Засунув кролика обратно в ящик, Афоня, не вставая с коленок, заглянул под стол и вытащил из-под него какую-то здоровую гирю.
— Вот, видали, что у меня ещё есть? — сказал он. — Ровно полпуда весит. Я её по утрам поднимаю. — И правой рукой он свободно выжал гирю два раза. — Могу и ещё.
— А дай-ка я! — загорелся Андрюша.
Он подхватил гирю, поднял её на плечо, но, как ни силился, выжать её не смог.
Майка тоже ухватилась за гирю, но даже на плечо не смогла её поднять, только оторвала от пола.
— Мало каши ели, — определил Афоня. — Тут надо тренироваться. Я читал про одного человека, что когда он был маленький, то стал поднимать каждый день маленького бычка. Залезет к нему под пузо и поднимает. А потом, когда бычок стал здоровым быком, этот парень взвалил его на плечи и пронёс несколько шагов.
— Целого быка? — удивилась Майка.
— Да! А что? Я тоже хочу где-нибудь бычка достать. Он бы у меня тут пасся, а я бы его каждый день поднимал.
— А купить его нельзя? — спросил Андрюша.
— Я уже приценивался на базаре — дорогой! Это тебе не кролик.
Пихнув гирю под стол, он привычным движением свернул цигарку и прикурил от коптилки.
— Ну что у вас нового? — спросил он.
— Ничего, — сказала Майка, — живём потихоньку.
— А мой папа хочет домну поднимать, — сказал Андрюша.
— Значит, новую не будут строить? — удивился Афоня.
— Нет. Папа говорит, что и старая будет работать не хуже. Только надо её поднять.
— Это как — поднять?
— Наклон выправить. Домкратами её будут поднимать. Ну, представь себе — дерево напополам согнулось и загородило дорогу. А распиливать жалко. Вот его потихонечку и поднимают верёвками, пока оно опять ровно не встанет. Но дерево — лёгкое дело, а попробуй-ка домну, которая весит восемьсот тонн! Вот папа мой и мучается…
— Один?
— Ну что ты! Тут одному не под силу. Он предложил только проект, а теперь будут думать все инженеры. А если ему одному браться — совсем, наверное, с ума сойти можно. Он и так у меня ночью, как лунатик, не спит.
— Про него на заводе говорят, что он деловой дядька, — сказал Афоня. — Тут один повар плохие обеды готовил для рабочих, а твой папаша пришёл, попробовал суп и сразу перевёл этого повара в истопники. А поварихой простую хозяйку назначил. Теперь там такие порции выдают, что еле-еле обед съедаю. А ещё он сказал, чтобы баню и парикмахерскую в три дня построили…
— И построили? — спросила Майка.
— Конечно. Андрюшкиного папашу все слушаются.
Андрюше тоже захотелось сказать Афоне что-нибудь приятное, и он, взглянув на фотографию бородатого старика в шинели и с пистолетом, стоявшую на столе, спросил:
— А это твой отец?
— Ну, сказанул! — ответил Афоня. — Отец у меня молодой был. Это мой начальник, командир партизанского отряда. Мы его Батей звали. Вот мужик толковый! Раз скажет — как отрубит! И попробуй только ослушайся его — сразу на гауптвахту!
— А что это такое? — спросил Андрюша.
— Солдатская кутузка. Тюрьма. Снимают с твоей шапки звезду, пояс снимают, и садись на пять там или десять суток. Кормёжка три раза в день, а махорки не дают. А если не «строгача» получил — можно дрова пилить или какие-нибудь ямы для нужников копать…
— А ты в партизанах разве был? — удивилась Майка.
— А как же… в самом тылу врага. В разведке бывал, одного фрица чуть не укокошил, пулю в ноге имею. Вот пощупайте…
Афоня приподнял брючину на правой ноге и указал на коленку. Там действительно был шрам, а под шрамом — твёрдый бугор.
— Хотели мне её вырезать, но я не дал. Не мешает. Мне даже лучше с ней; как заболит — значит, к дождю… А ты воевал?
— Не пришлось, — смущённо ответил Андрюша. — Я с мамой в эвакуацию уехал.
— А у нас тут почти все ребята с немцами воевали, кто не успел от них убежать. Мы у них сначала тащили всё, что ни попадалось. Фонарик видели у меня? Это я у фрица… А потом стали в их машины кирпичи из-за угла кидать. Я одному ихнему шофёру всю рожу раскровянил. А видал бы ты, как они жителей расстреливали! Ох, страх прямо! Люди ещё живые в яме, а они их уже заваливают. Посмотрел я на это и сразу ушёл с Витахой в партизаны.
— С кем ушёл? — переспросил Андрюша. — С Витахой? А это не тот, который с ребятами по заводу ходит?
— Обстриженный, — вставила Майка.
— Во-во, — подтвердил Афоня, — в тельняшке такой. Раньше он мне другом был, а теперь мы по гроб жизни разошлись. Тут я среди мальчишек вроде бы как за коновода считался, и все меня слушались. Потом начался призыв в ремесленные училища. Витаха поступил на сварщика учиться, а я не пошёл. Там, говорят, как в армии дисциплину надо, а я ещё погулять хочу… Ну вот, поступил Витаха в ремесленное училище, образования, значит, поднабрался, и стал он против меня ребят баламутить. Известное дело: получил фуражку с молоточками — самому охота командовать. Говорил, будто я организатор плохой и меня надо в шею гнать, будто толку с меня, как с козла молока, и я никакого хорошего дела не придумаю. В общем, личную обиду нанёс. А я разозлился, хотел было ему накостылять, а потом говорю: «Ладно, я плохой организатор, а посмотрим, какой ты будешь!» И я ушёл от мальчишек. Все ребята теперь на каникулах под Витахину дудку ходят, а я — держи карман шире! Я сам себе хозяин, без них проживу.
