— Чего дерёшься? Я же играю!
Андрюше стало совестно.
— С тобой уж и пошутить нельзя, — сказал он. — Ну ладно, давай помиримся.
Минуту спустя мальчик снова возился с опилками. Потом он поманил ребят в сарай.
— Там курица несётся, — указал он на тёмный угол под крышей. — И яйца уже лежат. Берите сколько хотите…
— Это дело. Яичком перекусить неплохо, — сказал Афоня и полез в гнездо. А вытащив три яйца, сказал: — Теперь надо всем чокнуться. У кого раньше всех лопнет яйцо, тот и помрёт раньше всех.
Первым лопнуло Афонино яйцо. Тогда он засмеялся:
— Всё это враки! Я никогда не помру!
Перепилив дрова, принялись за колку. Сырая берёза поддавалась плохо, но зато сосна разлеталась с одного удара.
Работал Андрюша с удовольствием.
Куча свежих поленьев увеличивалась. Наконец Афоня расколол последнюю берёзу и крикнул:
— Тётка, принимай работу!
Тётя Фрося была рада. Она попросила уложить дрова в сарайчик, а потом позвала в дом.
На столе дымились жирные щи из свежей капусты. В Андрюшиной тарелке плавал кусок мяса.
У Андрюши никогда не было такого аппетита, как в эту минуту. Он ел впервые свой трудовой хлеб. Тётка подливала самой густоты.
— Уж и не знаю, чем вас отблагодарить! — говорила она. — Дров мне на месяц хватит. Муж-то мой, клепальщик, на грязь поехал в санаторию. Позвонок у него на войне перебит, столбом ходит. Ну, а я-то одна бы не смогла перепилить. Помучилась бы. А в следующий раз позову — придёте, хлопчики?
— Придём, — пообещал Андрюша. — Вы прямо ко мне заходите, как что потребуется. Я в доме инженеров живу.
Ему очень нравилась эта простая, гостеприимная тётка. И за один этот вкусный обед он готов был перепилить хоть ещё полную машину дров.
— А что, хлопчики, — вдруг поинтересовалась тётя Фрося, — вы не из тех ребят, что стадион строят? Говорят, у вас даже инженер есть какой-то молодой, из ремесленного. Это правда?
— Уж не Грицай ли? — спросил Афоня и, улыбаясь, добавил: — Грицай — наш самый хороший друг. Только ему до инженера ещё сто лет ждать. Там и без инженера обойдутся…
— Ты гляди какие! — с уважением произнесла тётя Фрося.
Покончив с едой, Афоня сказал:
— После обеда, по закону Архимеда, треба закурить, — и полез в карман за кисетом.
Он сидел на стуле довольный, усталый, в клубах дыма. Потом встал;
— Ну, тётя, до свиданья! Табачку-самосаду у вас не найдётся?
— Чего нет, того нет! — с сожалением сказала тётя Фрося. — Муж-то мой не курит.
— Жалко. Табак у меня кончился, — сказал Афоня. — Хотел бы я у вас тогда… — он замялся, — денег попросить. Не дадите?
— Денег?
— Нам немножко, — смутился Афоня.
— Да не надо! Зачем они? — покраснев, сказал Андрюша.
— Как зачем? — удивлённо спросил Афоня. Он уже справился со своим смущением. — Это такая вещь, что везде пригодится.
— Ну и сколько же вам? — сказала тётя Фрося.
— Да сколько не жалко!
— Мне для вас, честное слово, и тыщи рублей не жалко, только вот скажите точно…
— Ну дайте четвертную — и достаточно.
— А это как понять — четвертная? — поинтересовался Андрюша.
— Двадцать пять рублей, — ответил Афоня.
— Двадцать пять, хлопчики, — это много. У меня у самой денег в обрез. Давайте чуток меньше.
Андрюша готов был провалиться сквозь землю при этом торге. Но Афоня был неумолим.
— Ну и сколько же тогда? — спросил он.
Тётя Фрося вынула из комода десять рублей и протянула их Афоне.
Держась за материнскую юбку, на ребят весело поглядывал толстоногий малыш.
Выйдя за ворота, Андрюша раздражённо сказал:
— Афонька, и зачем ты у неё взял эту проклятую десятку? И не стыдно!
— Хм, стыдно! — ухмыльнулся Афоня. — Она же сама дала — не видел, что ли? Деньги за детский труд. Или обратно отнести?
— Но мы же бесплатно должны были сделать. У тётки, слыхал, муж инвалид!
— Инвалид?.. — вдруг остановился Афоня. — Вот не сообразил… Ну да ладно, что поделаешь! Десятка — деньги небольшие. Сейчас на базар пойдём — и нет твоей десятки…
— Э-эх! — с сердцем сказал Андрюша. — А всё-таки зря мы так…
На поселковом базаре торговля шла бойко. Здесь было много рабочих, пришедших после дневной смены поесть чего-нибудь свеженького. Они покупали себе хлеба, помидоров, масла, колбасы и, усевшись в стороне от прилавков, торопливо принимались за еду. Ели они быстро, запивая молоком прямо из бутылки.
На длинных столах лежали горы снеди; зелёные огурцы, кочаны хрустящей капусты, варёные кукурузные початки, жирные шматки сала, белоснежный творог в эмалированных мисках, яйца, пышки, пирожки…
Афоня и Андрюша ходили мимо палаток с надписями: «Готовый одяг», «Продовольчи товары», «Овочi — фрукти», толкались в рядах.
Они пробовали у тёток с ложечек мёд, будто собирались купить его, брали из мешков по большой щепотке семечек на пробу — жареные ли, — приценивались к общипанным курицам.
Колхозницы торговали в белых косынках и передниках. А на некоторых были даже белые нарукавники.
Кругом было шумно: то тут, то там раздавались звуки баяна, ржали лошади.
Вспотевшие колхозники прямо с возов продавали мешки с овсом, жмых, сено, чечевицу.
— Табачок-крепачок, в нос шпыняет, с ног сшибает! — кричал какой-то старик, расхаживая по базару с ящиком махорки.
— Эй, Марьяна, здорово! — услыхал Андрюша в молочном ряду сзади себя радостный возглас.
Он обернулся. На прилавок перед какой-то дородной женщиной с лоснящимся лицом облокотился измазанный в мазуте рабочий.
— Не узнаёшь, что ли? В прошлый выходной мы в вашем колхозе работали.
— Ах, помню! — улыбнулась Марьяна. — Як тут у вас дила? Як домба… чи, бишь, донба?
— Домна, а не домба, — засмеялся рабочий. — Всё перепутала… Скоро её, родную, поднимать будем. Хватит, отдохнула… А как там у вас в колхозе — от яблок, наверное, сучья ломятся?..
Они разговаривали долго. Андрюша уже два раза обошёл базар, а они всё говорили.
— Чего тут только не увидишь, на базаре! Тут тебе и специальный ножик для чистки картошки, и зубоврачебные стальные клещи, и пепельница с электрической зажигалкой, и старые, ржавые замки с полкилограммовыми ключами. На фанерном домике фотографа висят разные национальные костюмы: черкески с газырями и папахой, украинская вышитая рубаха с шароварами… В каком наряде захочешь сниматься, в таком тебя и снимут.
Ребята шныряли меж прилавков около часа, пока не купили себе три стакана тыквенных семечек и по два пирожка.
У Афони ещё оставалось два рубля.
— А знаешь, Андрюшка, — вдруг предложил он, — давай Майке купим какую-нибудь штучку, а? Подарок… от нас обоих. И ты ей отдашь.
— А почему это я? — сказал Андрюша. — Ты ведь сам сможешь.
— Я-то смогу… Только ты ведь с ней давно знаком, тебе удобнее. Отдашь?
— Отдам уж, отдам! — хитренько улыбнулся Андрюша. У него было уже хорошее настроение. — А где мы с тобой были, ей говорить?
— Не надо. Она, знаешь, с норовом. Ещё разозлится, что её не взяли.
Они подошли к палатке — на прилавке блестели разные заколки, гребешки, пуговицы — и купили брошку на платье.
Стеклянная звёздочка на солнце переливалась всеми цветами.
Глава XI. Ссора с Майкой
Майка не понимала, куда делся Андрюша. Она стояла перед закрытой дверью с противнем в руках. На широком листе лежали матово-белые плюшки.
И всего лишь десять минут назад, когда она месила на столе пышный, пахучий ком теста, а Андрюша в звонкой ступке толок сахар, она попросила его затопить в кухне печку, и он согласился. А теперь его не было ни в коридоре, ни в комнате, ни в кухне. И печка была не затоплена.
Майка чуть не плакала. Она думала, что, пока сделает плюшки, на кухне будет уже жаркая духовка и она быстро разделается со своим печеньем. Но теперь всё затягивалось: надо печку затапливать самой.
«Андрюшка ни одной плюшки не получит, — думала Майка, стоя на четвереньках перед топкой и раздувая огонь. — Как сахар с корицей толочь — он первый, а как печку затопить — удрал. Куда же он пошёл?»
Но Майкина злость прошла сразу, как только она увидела на противне своё готовое изделие.
Плюшки вышли румяными, узорчатыми. Девочка взяла одну в руки, разломила её, дымящуюся, и надкусила. Тёплый ноздреватый комочек растаял во рту.
«Вкусные получились! — подумала ока. — Только нужно было в тесто побольше яиц положить».
Майка спрятала плюшки в сумку и пошла к отцу. Иван Васильевич работал на домне. Но к нему Майка направилась не прямым путём, а окольным, через прокатный цех. Она надеялась встретить здесь Андрюшу. Вчера вечером вместе с Афоней они договаривались зайти сюда и достать для ночного факела баночку смолы.
В цехе, высоко под потолком, стекольщики, привязанные стальными тросами к балкам, стеклили крышу.
