— Ну, что же ты, Сережа, Серенький мой! Заболел? Что же с тобой случилось, милый? Эх, такой номер пропал! Столько мы с тобой работали, и все прахом. Заболел ты, бедняга!
— Да не заболел он, не беспокойтесь, — проговорил Володька и шагнул из темноты в желтый круг света.
— А, это ты, джигит? — вяло удивился клоун. — Вкусные конфеты?
— Не знаю, не пробовал, — ответил Володька. — Я их обратно принес.
— Нет уж! Заработал честно — ешь! Просто Серый заболел!
— Никакой это не Серый! И заработал я нечестно. Этого осла Чако зовут! — закричал Володька.
— И-а! И-а! — трубно подтвердил Чако.
И тут же из темноты, будто эхо, раздалось:
— И-а! И-а! И-а!
И появился Таир. За ним бодро трусил артист Сережа, Серенький, двойник ишачка-трудяги Чако.
Ослики стали рядом, Володька снял с Чако соломенную шляпу, а клоун зажмурился и яростно затряс головой.
— Двоится! — прошептал он и открыл глаза. — Точно двоится!
Серый потянулся к клоуну, лизнул его шершавым языком в шею. Чако затрусил к Таиру.
— Погодите, погодите! — клоун хлопнул себя по лбу. — Вы что ж это, черти полосатые, вы, значит, моего Серого подменили?!
— Подменили, — сказал Таир.
— Конфет захотелось?
— Вот ваши конфеты. Забирайте, — ответил Володька.
— Ничего не понимаю! — воскликнул клоун.
Он был так счастлив встречей с Серым, что готов был простить всех мальчишек на свете.
— Для чего ж вы это все проделали? — спросил он.
— Дядю Арчила было жалко, — ответил Таир.
— Какого еще дядю? Не знаю никакого Арчила!
— А кого ваш Серый вчера сбрасывал? Над кем все смеялись? Не знаете! Он же вам сам сказал, мы слышали. «Я, — говорит, — Арчил Коберидзе». А он наш друг. Ему обидно.
— Но ведь это же шутка! Это старый цирковой трюк! Ребенку понятно, — закричал клоун.
— Нам-то понятно. — Таир грустно улыбнулся. — А дяде Арчилу обидно. Он целый день никого брить не мог. У него от обиды рука дрожала.
— Да-а! Дела! — клоун задумался. — Значит, он парикмахер? Ладно! Завтра же пойду к нему и извинюсь. Видно, это хороший человек, если у него такие верные друзья.
— Только вы поосторожнее, — предупредил Володька, — вы сперва извинитесь, а потом уж брейтесь. Дядя Арчил ужас какой горячий человек. Забирайте конфеты. Нам домой пора.
— Нет уж, — твердо сказал клоун, — вы их заработали честно. И многому меня научили. Может быть, и пора уже менять старые трюки. Особенно если из-за них хорошим людям — обида.
Глава восьмая
На следующий день весь шестой «а» лакомился конфетами. А на Володьку приходили глядеть, как на чудо, изо всех классов — от первого до восьмого.
Тяжкое бремя славы легло на Володькины плечи. Поначалу он смущался, потом развеселился и очень серьезно стал рассказывать о своих необычных способностях.
— Я, — говорил он, — его загипнотизировал. Я ему мысленные приказы передавал.
— Ой! — пугались девочки. — Значит, ты гипнотизер?
— Ага! — говорил Володька и прикрывал ладошкой губы — уж очень ему хотелось расхохотаться. — Я, наверное, и учиться брошу, — продолжал он, — в цирк пойду. Раз у меня такие неслыханные способности.
— Врешь ты все, — заявила Ленка Бородулина.
— Ах, так! — зловеще прошептал Володька. — Сейчас, сейчас… сделаю тебя черепахой… Сейчас узнаешь…
Ленка вдруг застыла, лицо ее стало таким испуганным, что Володька даже растерялся на миг.
Потом он расхохотался. Ленка ткнула его острым локтем в бок и выбежала из класса.
Таир в этих Володькиных развлечениях участия не принимал. Он ходил мрачный и все высматривал, не появился ли Родька. Странная сцена, разыгравшаяся у выхода из цирка, не давала ему покоя.
Но Родьки все не было. И только на следующий день выяснилось, что родители увезли его в Баку удалять гланды.
Несколько дней Родька пролежал в больнице.
И как раз в эти дни пропал любимый Володькин щен Филимон.
Еще утром Володька играл с ним, а когда вернулся из школы, Филимона и след простыл. Сперва ни Володька, ни Таир не беспокоились: характер у Филимона был независимый, и он частенько отправлялся разгуливать по городу, но к вечеру возвращался обязательно.
На этот раз Филимон не вернулся. Три дня Таир и Володька прочесывали город, расспрашивали прохожих, по очереди звали Филимона и прислушивались: не отзовется ли?
Все было тщетно. Филимон исчез. Володька осунулся за эти дни, глаза его запали и неестественно блестели. А на четвертый день, когда все уже не сомневались, что Филимон пропал окончательно и только один Володька не желал этому верить, Филимон явился.
Был он взъерошенный и решительный, на шее его болтался обрывок веревки, а хвост вилял победно и радостно.
Захлебываясь лаем, он бросился к Володьке, тот подхватил его на руки, и Филимон мгновенно облизал своему хозяину лицо. Обычно такие телячьи нежности Володькой не допускались, но в тот миг он был так счастлив, что позволял Фильке все. Он сам целовал щенка в холодный влажный нос и приговаривал:
— Филька мой, Филимон, Филимоша…
Володькина мама принесла бульон и куриную ногу. Филимон с такой жадностью набросился на еду, что стало ясно: пес не ел несколько дней.
— Да какой же это злодей тебя голодом морил, псина ты моя милая?! — возмутилась мама.
— Гляди, Володька, — сказал Таир, — видал, как конец веревки замусолен? Она не оборвана, ее Филимон перегрыз.
— Вот бы найти этого гада, который Фильку мучил! Я не я буду, если не найду!
— А что?! — загорелся Таир. — И найдем! Нас Филька отведет.
Филимон внимательно глядел ребятам в глаза и всякий раз, услышав свое имя, с готовностью вскакивал.
— Мальчики, может, подождете, пока отец с моря придет? — сказала мама. — Наверняка тот, кто морил Фильку голодом, человек плохой.
— Да что, мы в лесу живем? Не бойся ты, пожалуйста!
— Филька! Вперед! Веди! — закричал Таир, и Филимон бойко побежал, поминутно оглядываясь на мальчишек.
Миновали одну улицу, другую, свернули в заросший травой окраинный переулок. В конце переулка дома кончались, узкая извилистая тропка вела в горы.
Таир и Володька недоуменно переглянулись, но Филимон с прежней уверенностью бежал вперед. Ребята припустили за ним. Тропинка петляла, змеилась, но упорно вела все выше в горы. Начался голубой грабовый лес. Голубым он был оттого, что стволы деревьев обросли густым синеватым мхом. Только на грабах бывает такой мох. Филимон вдруг свернул с тропинки, и мальчишкам пришлось продираться сквозь густые кусты орешника.
— Куда это он нас завел? — спросил Таир.
Володька только плечами пожал. Ребята были мокрые от пота, исцарапанные; они тяжело дышали, но упрямо продолжали ломиться сквозь густые переплетения гибких веток.
Неожиданно орешник кончился, и мальчишки выскочили на небольшую полянку, покрытую высокой, сочной травой.
Полянка упиралась в отвесный склон горы, и в этом склоне зияла треугольная дыра.
— Вот это да! — прошептал Володька. — Пещера!
Рядом с входом в пещеру чернел след от костра, чуть поодаль в землю был вбит кол, а к нему привязана веревка.
Филимон уселся рядом с колом и уставился в лицо Володьки своими умными и преданными глазами.
— Видал? — Таир подошел, поднял замусоленный конец веревки. — Вот здесь его кто-то и привязал.
— Зачем только ему это понадобилось? Непонятно.
Мальчишки говорили шепотом. Было жутковато. Глухая тишина висела над поляной, и ребятам казалось, что из черной дыры пещеры за ними наблюдают внимательные, холодные глаза.
Филимон вдруг вскочил и неторопливо вбежал в пещеру. Через малое время он выскочил оттуда и уселся перед входом — одно ухо торчком, другое, как тряпочное, болтается и голова набок — загляденье!
— Не лаял! — сказал Володька.
— Пусто там. Никого нет. Пойдем поглядим? — предложил Таир.
— Пошли!
Мальчишки осторожно протиснулись сквозь узкую дыру входа и замерли. После яркого, блистающего зелеными, голубыми, золотыми красками дня пещера, казалось, была залита до краев непроглядным мраком.
Таир первым сообразил, что они заслоняют собой вход.
— Давай руку, Володька, — сказал он, — отходи в сторону, пусть свет войдет.
Глаза постепенно привыкли к сумраку пещеры, и наконец мальчишки рассмотрели ее всю. Потом обстоятельно измерили. Пещера была невелика — восемь шагов в длину, шесть в ширину, зато свода ее разглядеть было невозможно.
У стенки напротив входа лежала груда веток с пожелтевшими уже листьями. Очевидно, кто-то спал на них.
Больше ничего в пещере не было, если не считать многочисленных окурков, разбросанных по каменному полу.
— Необитаемой пещеры не получилось, — Володька усмехнулся. — Хозяин был, но куда-то ушел или переселился.
