Тот внизу заскулил. «Святые наставники!» – перевёл толмач. Я так спешил – сам чуть не сверзился с лестницы. Немудрено и грохнуться: три земных месяца ступени под водой; ещё шесть – то нырнут, то вынырнут; и только в тёмное время года просыхают при жиденьком свете Кербера.
Кого я надеялся там увидеть?
Ощущение, что всё вокруг – дурная инсценировка, чёртов собачий цирк, не оставляло меня, особенно в последнее время. Казалось, все они, даже старший Мастини, прилежно исполняли роли, один я нёс отсебятину. Мне хотелось глянуть в глаза режиссёру, а ещё лучше – зрителю. Я решил: внизу – зритель-безбилетник, из тех, что прячутся за портьерами и забираются на прожекторные мачты. Никому из подданных Мастини в голову не могла прийти такая глупость – прятаться. «Человека бы встретить… – думал я, выглядывая из-за сваи, обросшей морской какою-то дрянью. – Или хотя бы гомида… Должны же они здесь водиться… Техника вся для них… Мебель…»
Он жался возле двухметрового провала. Перекрытие в том месте обвалилось, остались источенные ржавчиной балки. Туда-то залез, а обратно – не вышло. Сорвался, нашумел, меня накликал. Мокрый, жалкий, смотрел на меня оттуда, как описавшийся щенок на хозяина. Не гомид, кинод. С мешковатой хламиды вода лила ручьём.
– Ну, что смотришь? – спросил я. – Лезь сюда, не трону. Или ты утопиться собрался?
– Свят-свят!.. Упаси меня Наставник! Наложить на себя лапы?!
Никак он не мог решиться, а мне лень было к нему прыгать.
– Лезь ко мне, говорю!
– Тише, господин Ёся!
– Откуда ты меня знаешь? – строго спросил я, соображая: «Никаких сомнений, он здесь нелегально. Но меня знает. А действительно – откуда?»
– Это долго рассказывать, – пробормотал он, пробуя лапой скользкую балку. – Не дай Наставник, явится кто-нибудь из шакалов Мастини.
– А ты не возись, прыгни с разбегу.
Всё-таки он перелез, цепляясь за балку, как ленивец за ветку. Хотел шмыгнуть мимо меня, но я поймал его за хламиду: «Стой! Ты куда?»
– Сюда, господин Ёся! Скорее!
Он тащил меня за собою.
– Ты же не хочешь, чтоб тебя видели! – возразил я. – Зачем…
Удержать его не получилось, пришлось поддаться. Я понял: он не собирается подниматься по лестнице. Где-то есть ещё один выход. Нора. Но зачем так спешить?
Зал, куда он затащил меня, в прежние времена служил багажным отделением. Когда-то на стальных стеллажах выстроены были разнокалиберные чемоданы, баулы и пакеты; расхаживал между стойками ленивый кладовщик, швырял на ленту транспортёра чужие вещи и они уезжали прочь – через багажный люк. «Теперь задраен наглухо, но не так давно его открывали. Струпья краски на полу. А на ленте транспортёра их нет. Смели? Нет. Вот они где – на пол посыпались. Кто-то недавно включал транспортёр, загружал что-то снаружи внутрь». Я огляделся. На стеллажах у стены штабели перекрещенных верёвками одинаковых пакетов. Какой-то груз. Рядом на упаковочном столе тряпьё – кучей, подушка. Кто-то спал там, как на нарах, его разбудили или проснулся сам, он вскочил, не заботясь о том, чтобы убрать за собою постель. Кто? Этот в мокрой рясе или есть с ним ещё кто-то? Что в пакетах? Любопытно…
Пока я озирался, мой новый знакомый успел переодеться в сухое. Промокшее тряпьё развешивал для просушки на протянутой между стойками верёвке с таким видом, будто свалиться с причала и вымокнуть до нитки – обычное дело. При этом он поскуливал, подвизгивал, поглядывая на меня искоса, но рыжей острой морды не поворачивал. Толмач бормотал чепуху: «Слава наставникам, вода тёплая… Слава наставникам, это Ёся… Кому ещё и быть… Шакалы… Думал, пронюхали… Свят-свят! К лучшему, к лучшему… Давно хотел поговорить…» Я не сразу понял, что не просто так он болтает – ко мне обращается. Прикидывает, как навести мосты. Давно хотел поговорить – это со мной.
– О чём нам разговаривать? – спросил я. Прямой вопрос хитрая штука, если правильно задать.
– Думаете, не о чем?! Сдадите меня своре Мастини?
– Ещё не решил, – с расстановкой ответил я, соображая: «Прячется от Мастини. Выдачи боится. Ещё чего-то опасается. Тянет время? Чего-то или кого-то ждёт. Напарника? Не подобрались бы ко мне с тыла».
Я уселся на стеллаж так, чтобы за спиною – глухая стена, а люк и дверь – в поле зрения, сказал:
– Сдать тебя я всегда успею. Решу, смотря по тому, как будешь отвечать. Хотелось бы узнать, кто ты и откуда знаешь, как меня зовут. Не припомню, чтобы мы встречались раньше.
– Фокс. Терье, как вы могли заметить.
«И как же я мог заметить? Терье… Фокс… Имя и фамилия? Впервые вижу кинода, у которого имеется то и другое. Впервые кинод говорит мне „вы“. Проявляет уважение из страха, что выдам?» Между тем Фокс Терье, увидев, что я настроен поговорить, успокоился, переспросил:
– Откуда знаю ваше имя? В Мастини-логе вас знают все.
«И твой пёс знает тоже», – подумал я, сообразив, чего боялся Фокс. У него на пирсе в Метизной бухте была назначена встреча. Я помешал, явился некстати, мог подсмотреть, что за шавка работает на сторону. «Вот зачем он тянет время. Его шпик сейчас там, на причале».
– Знают все, – возразил я, – но не все сейчас ждут тебя на причале. Не дёргайся. Я не хочу знать то, что легко узнать. Скажи лучше, что в пакетах?
Спрашивая, внимательно следил за Фоксом, но что можно понять по кинодской морде?
– Книга, – ответил Фокс Терье.
«Опять толмач взбрыкнул. Почему в единственном числе? Книга! В первый раз вижу, чтоб киноды интересовались книгами. Морочит голову?»
– Крутишь, Фокс. Не хочешь говорить – как хочешь. Пройдусь-ка я на пирс, подышу. Потом прямиком к Мастини.
Я встал.
– Святое слово, Книга! – Терье потянул меня за рукав к стеллажу, ободрал с пакета бумагу…
«Правда, книги. Не ожидал. Штук десять в каждом пакете. Чего он про святость через слово?»
– Почему тогда прячешься? – спросил я. – Мастини книгами не интересуется. Я думал, ты крысятничаешь, валишь налево его товар.
– Свят-свят! Чтоб Терье торговали!.. Упаси Наставник!
Он приставил лапу к уху, как будто подслушивал.
– Ты не ответил, почему прячешься от господина Мастини.
Нет, не понять мне кинодской мимики. Чего он скалится? Смеётся? Угрожает? Злорадствует?
– А что вы так печётесь про Мастини, Ёся? Думаете, он вечно будет держать вас при себе?
Нет, так я не думал и вечно торчать в «Борзой масти» не собирался, хотел поднакопить деньжат, чтоб хватило вернуться на пересадочную станцию. Три тысячи или что-то около того у меня уже набралось, пустячок остался – тысчонки две, чтоб хватило с избытком.
– Думаете, он всегда будет держать своих шакалов на сворках?! – горячился Фокс.
– Я вообще об этом не думаю. Деньги зарабатываю.
– Ничего вы не зарабатываете, брат мой.
– То есть как – ничего?! – оскорбился я, похлопывая себя по карману.
– Думаете, это ваши деньги?
– Думаю, да.
– Заблуждаетесь! Всё в этом нечестивом вертепе принадлежит Мастини. Вернее, он так думает в ослеплении.
– А вы сами так не считаете? – спросил я, подумав: «Он что, сумасшедший? Хотя… Резон в его словах есть. Если Мастини в любой момент может отнять у меня всё, что я заработал, это его деньги. Фокус в том, стану ли я дожидаться такого момента».
– Я не считаю, ведомо мне, – ответил Фокс, воздев лапу и приложив её к уху, – всё сущее принадлежит Наставникам и всё в их воле.
«Бесперечь поминает каких-то наставников и ухо теребит. У него блохи?»
– Ты хочешь сказать, что эти твои наставники в любой момент могут отобрать всё и у меня и у господина Мастини?
– Все представленные Наставникам равны перед ними. Слушайте Наставников, они упасут вас. Так писано в Книге.
Фокс Терье мягко наложил лапу на перекрещённый верёвкой пакет. Не поручусь, что правильно истолковал его гримасу, но если кинодская морда вообще способна выражать благоговение, выглядеть это должно именно так. «Угораздило нарваться на фанатика. К чёрту его. Или… Нет, сначала надо бы выяснить, что за наставники. Служители местного культа? Помнится, на альфе Южной Рыбы… Да, надо бы выяснить. Никогда не известно заранее, на чём поживиться можно».
– Я бы послушал Наставника, брат, – обратился я к Фоксу, – но где его найти? Как добраться?
Нет, никогда мне их не понять. Что означают выпученные как у лягушки глаза? Зачем он раскрыл пасть? Оскорбился? Удивился? Шокирован? С минуту Фокс Терье таращился, потом поставил глаза на место, спрятал язык и ответил, медленно поднявши лапу:
– Тому не надо искать Наставника, у кого он в ухе.
И снова брат Фокс лапу приложил к серебристому шарику в ушной раковине, будто прислушивался. Меня осенило: «Он толмачей называет Наставниками! Личный бог в ухе – это ново. Или где-то уже слышал? Но правильно ли понял? Может, опять огрехи перевода… Слушай, говорит, Наставника и он упасёт тебя. А я кого всё время слушаю?» Толмач в ухе соловьём разливался, переводя вдохновенную проповедь брата моего, Фокса Терье. Я слушал.
