Я очень любил читать книжки. Они уносили меня в мир забвения от тяжелой и темной жизни, — в сияющий, сказочный мир, в котором смелые и сильные люди побеждали жизнь, идя сквозь море испытаний и лишений.
Особенно я любил читать о «сыщиках».
Конечно, у нас никакой библиотеки не было, и я, в маминой кофте и отцовских сапогах, от горшка три вершка, встречая более-менее хорошо одетого человека, спрашивал его: «Дядя! Нет ли у вас чего-нибудь о сыщиках?»
Одни ничего не отвечали, другие смеялись, а то и ругались и прогоняли меня.
Но были и такие, что давали мне читать книжки о «сыщиках» и другие интересные книги. Как-то я обратился с моим вечным вопросом «Дядя! Нет ли у вас о сыщиках?» к заведующему заводской библиотекой, учителю Сергею Лукичу Зубову, и он позволил мне брать бесплатно (плата там была 5 коп. в месяц) книги для чтения в заводской библиотеке для рабочих и служащих. Так я вошел в сияющий свет человеческой мысли и фантазии.
В столовой для рабочих открылся «иллюзион», где за 20 копеек показывали «живые картины». А где мне, маленькому, взять такие деньги? И нас, мальчиков, сторож всегда прогонял, когда начинался сеанс.
«Иллюзион», вернее помещение для него, арендовала жена начальника нашей станции Переездная, маленькая, худенькая, с бледным интеллигентным лицом.
Часто она проходила мимо нас, мальчиков, которые, как стайка воробьев, сбивались возле заветных дверей, и, наверно, прочитала в моих глазах такую отчаянную мольбу, такое безграничное желание, что спросила меня:
— Мальчик! Хочешь смотреть картины?
— Хочу, тетя! — радостно ответил я.
И она позволила мне бесплатно посещать «иллюзион», где душа моя то обретала золотые крылья осуществленных надежд, то плакала над разбитыми надеждами любимых героев.
Когда кончался сеанс, мне было грустно и тяжело возвращаться в свою убогую и беспросветную жизнь, идти в темную дождливую ночь, где одиноким глазом в чужой и равнодушный мир мерцал ночник в окне нашей хворостянки…
Так прошло мое детство.
После окончания двухклассного министерского училища (5 отделений) я поступил в ремесленное училище на слесарное отделение, но потому, что больше железной пыли я любил природу, я сдал конкурсный экзамен в низшее трехлетнее сельскохозяйственное училище, которое открылось у нас возле станции Яма.
Во время моего перехода во 2-й класс мой отец умер (ему было 37 лет) от истощения. Я вынужден был оставить учебу и стал работать в шахте, чтобы помочь матери.
Проработав год в шахте, я увидел, что ничем не могу помочь матери. Шла война, все дорожало с каждым днем, и моей зарплаты не хватало даже на хлеб.
И я опять начал учиться в сельскохозяйственном училище. Тут я по-настоящему познакомился с классиками русской литературы, которые стали для меня учителями жизни.
Стихи я начал писать с 14 лет. Писал потому, что стихи писали мой дед и отец, по-русски и по-украински.
Как-то, уставившись в стенку, я замечтался, слагая первое в своей жизни стихотворение — что-то про змею, которую рифмовал «я ее убью»… Проходила мимо меня бабушка. Видно, ее поразило мое лицо, и она сказала мне:
— Брось писать стихи, а то сойдешь с ума.
Я испугался и долго не делал новых попыток. Но когда началась первая империалистическая война, волна патриотизма охватила мою душу, и я снова начал писать стихи, начал и уже никогда не бросал.
«Пусть я лишусь ума, но все же буду поэтом», — подумал я.
И я стал поэтом.
Но для этого пришлось мне еще много испытать в жизни, пройти сквозь огонь гражданской войны и вынести оттуда сердце, наполненное отзвуками отгремевших битв за царство свободы…
Крылатые багряные кони революции принесли меня, как и тысячи таких, как я, на таинственные вершины, к которым сквозь огонь и дым невиданных битв на земле жадно стремились наши души.
В Одессе, где стояла наша дивизия, с мая 1920 года я стал коммунистом. Будучи курсантом военно-политических курсов при 41-й стрелковой дивизии, я познакомился с Юрием Олешей, с поэтами Шенгели и Багрицким, которые в светлые и добрые руки взяли мое сердце и показали ему дорогу в голубое небо поэзии. Когда в кружке поэтов я в первый раз читал свои стихи, в которых были такие слова, как «хлопці», «дівчата», «половники», я спросил:
— Я поэт?
Юноша с орлиными глазами и соколиным профилем отозвался с подоконника:
— Да, поэт, украинский поэт.
Это был Эдуард Багрицкий.
Я стал украинским поэтом. Потом, после гражданской войны, в Харькове я познакомился с поэтами Куликом, Блакитным и другими, но встречи с Шенгели, Багрицким и Олешей навсегда остались в моем сердце. Багрицкий говорил: «Нужно развивать свой художественный вкус», а лозунгом Юрия Олеши было: «Слово должно светиться».
Багрицкий первый познакомил меня со стихами Василя Чумака. До него я, конечно, уже читал и безгранично любил стихи великих поэтов — Шевченко, Франко, Леси Украинки, Олеся. Я еще маленьким переводил на русский язык «Кавказ» Шевченко.
В Харькове мою судьбу в украинской поэзии определил Иван Юлианович Кулик, который обратил на меня внимание как на молодого поэта и через ЦК КП (б) У отозвал меня из армии.
Руками Кулика партия дала мне путевку в поэтическую жизнь, и ей одной я благодарен своим поэтическим существованием. В тяжелые минуты сомнений и колебаний ее могучая рука поддерживала меня, не давала мне упасть, помогала идти по правильной дороге. Как же не любить ее и не петь о ней! Не петь о людях, которым гений партии дал крылья для полета в озаренное будущее!
Во время Великой Отечественной войны я работал в штабе украинского партизанского движения, был военным корреспондентом фронтовой газеты «За честь Родины».
С 1944 года живу в Киеве и продолжаю литературную работу.
Награжден орденами «Знак Почета» (1939), Красного Знамени (1943, 1958), Ленина (1948).
За сборник стихов «Чтоб сады шумели» я получил Государственную премию первой степени.
Книги мои переведены на русский язык и на много других языков народов Советского Союза, на языки братских народов социалистического лагеря, а также на другие языки мира.
Всего вышло в свет около сорока сборников моих стихов и поэм.
5 октября 1953 г.,
Киев
СТИХОТВОРЕНИЯ
1920–1933
1. О, HE НАПРАСНО!
© Перевод Н. Ушаков
О, не напрасно, нет, гремели пушки в поле,и наша кровь лилась, и шли мы умирать.О, не напрасно, нет, сама, по доброй воле,иконки и кресты с детей снимала мать!..
Гул на шоссе шагов… машины перебои…С трибун приветствуют задымленных бойцов…Всё — как чудесный сон, возникший предо мноюв забое, в полутьме, под песню обушков…
И девушки идут, и жены выступают,и детвора бежит, — восторг в глазах горит…И ночь скрипит, скрипит, промозглая, слепая,и поднят мрак ее на лезвиях зари…
О, не напрасно, нет, гремели пушки в поле,и наша кровь лилась, и шли мы умирать.О, не напрасно, нет, сама, по доброй воле,иконки и кресты с детей снимала мать!..
19212. К НАМ
© Перевод Б. Турганов
Идите к нам в ряды все, кто живет борьбою,кто солнце полюбил и на вершины горспешит — встречать его, душою молодоюпровидя сквозь века зари багряный взор!
Гремят осколки скал под нашими шагами…В былое горе бей нещадно, коммунар!На смену мы идем, вступаем в бой рядами,—урочный близок час… решающий удар…
Трепещет черный враг, на сполох бьет трусливо,—но замолкает звон… редеет ночи муть…Мы — дети звездных снов, мы — новых сил приливы,нам златотканый май устлал цветами путь…
Серп Революции…Знамена Первомая…Лишь власть Советов нас к вершинам приведет.Прочь отступает боль докучная, былая.Настал урочный час… Бойцы идут вперед!
19213. РАСПЛАТА
© Перевод Н. Полякова
Мы в солнечной тоске веками вам служили,из крови и костей вам строили дворцы,с издевкой, с хохотом из нас тянули жилывы, паралитики и мертвецы!
Мы злато с серебром из-под земли долбалидля вас во мгле сырой, во мгле глухой для вас,с культурностью своей вы нам такое дали,—не пожелаю я врагу в недобрый час.
Красоткам вашим мы брильянты добывали,а сестры шили им наряды для балов,а после по ночам под окнами стояли,где в танце плыли вы по зеркалу полов.
Вас с детства, как цветы, лелеяли, любили,привыкли вы от жизни всё без боя брать,за наши деньги вас панами быть учили —златые кандалы душе своей ковать.
Мы матом в рудниках учились крыть неволюи водкой свою грусть в получку заливать,искать свою по свету долю,а сестры — тело продавать.
И поп с крестом в руке ножи совал нам в руки,и за объедки с панского столана брата брата слал он под молитвы звуки,морями наша кровь в слепой борьбе текла.
А бог на небе спал. Темнели, молча, дали.И падали века в бездонность, как свинец…Мы на крестах своих пророков распинали,плели пиявкам мы в болотных снах венец…
Но вот настали дни! Сошла с очей полуда,и увидали мы, где враг, а где наш брат.Возмездия огонь исторгли наши грудив дни долгожданных красных дат…
Лакеи зла и тьмы! Уже Коммуны звоны,как реквием для вас, гудят, гудят, гудят,и падают, как дождь, дворцы, короны, троны,в проклятиях борьбы тревоги бьет набат.
Покрыли небосвод всемирные пожары,и там, где мы пройдем, лишь прах прошелестит…На головы врагов обрушим мы удары,—ваш мозг среди руин, как студень, заблестит…
Отплатим вам за всё — за слезы, кровь, за муки,где бедный люд века тернистой шел тропой…за это душим вас, ломаем ноги, рукии топим мы в крови наш вечный гнев святой.
А в поле — солнце, май… Гудят Коммуны звоны,в полях и городах последний бой идет…И падают, как дождь, дворцы, короны, троны…То мы идем… Расплата ждет!
1920. 1957 Одесса4. РАЗДУЛИ МЫ ГОРН
