29. «В окошко ветвь стучится…»
© Перевод Н. Полякова
В окошко ветвь стучится,качается иль нет.И, как печаль на лица,ложится первый снег.
Заснежены трамваи,рисунки на окне.Я Ленина читаю —светло и ясно мне.
Пускай летит снегамии холодом земля,и нэпманские гаммысквозь стены слышу я,—
мы бурями до краямиры зальем совсем…Про это твердо знаюя, член ЛКСМ.
Звучат шаги рассвета,их сосчитать нельзя.И маленький с портретаглядит Ильич в глаза.
192430. ИЗ ОКНА
© Перевод Э. Багрицкий
И. Днепровскому
В глазах лошадиных кровавые слезы,—трамваем хребет перебило с налету.Трамвай на минуту… и вновь за работу —он дальше бежит, он звенит на морозе.
Кто слышал, как стонут и плачут колеса,когда переедут хребет или ногу?..Так конь одинокий хрипел безголосо,тянулся неистово к конскому богу.
И в луже вишневой, густой от мороза,кружились, метались снежинки устало.Конь плакал… И мерзли тяжелые слезы…И рядом нежданная женщина встала.
Стройна и тревожна, в буденовском шлеме,она подошла — и в упор из нагана…И очи погасли, и звякнуло стремя,а в небе снежинки, летящие пьяно…
А в небе заря разлепила плакаты,и двинулись в песнях колонны с вокзала.Коня повезли. Лишь на камне щербатомгорячую лужу собака лизала.
192431. СНЕГА
© Перевод А. Кушнер
Мохнатая шапка, гадюкою шлык…А в сердце: «Констанция, где ты?»Вчера на расстреле — к смертям я привык —я снял с офицера штиблеты.
На станции хлопцы гуляют давно,и сотник меж ними патлатый,рябой и курносый, ему — всё равно:за деньги полюбят девчата.
Блестит за дверями заснеженный путь,как выстрел сухой и короткий…Уж близко Махно… им не страшно ничуть,танцуют гопак и чечетку.
Я вышел: волшебный и сказочный вид,под снегом поля и овражки,и ясень под месяцем тускло блестит,зачем же здесь ружья и шашки?
То — стража. С горящей цигаркой рука,—всю видно, от ногтя до шрама.Узнал по нему своего казака —дружок мой со станции Яма.
На западе — яркие вспышки огня.«Дежуришь?» — спросил я Егора.Ему восемнадцать, он на год менямоложе. Донецкие горы —
вот родина наша. Засыпаны мыснегами, и память, и души.Что это за грохот мне слышен из тьмы,уж не броневик ли, послушай!
Поехали хлопцы за сеном в село —назад привезли нам их трупы…И сеном в санях, как на смех,замело их мертвые синие губы…
Сегодня идем на отчаянный шаг:нашивки сорвем и погоныи к красным бежим через поле, овраг,сквозь все патрули и заслоны.
Сменили Егора. И вот мы идем(а может быть, всё это снится?)на дальние вспышки, на пушечный гром,на яркие в небе зарницы.
Я счастлив, я снова — поэт и шахтер,сдаваться, пожалуй, нам рано.Жены фотокарточку вынул Егор,чтоб мне показать, из кармана.
«А сыну два года. Какой он теперь?Как он улыбается чудно!..»Прорвемся ли, выживем? Сколько потерь!И смерть нам грозит поминутно.
Идем. И не видно уже казаков.А ветер нам стелет тревогу.А жители сала вчера, огурцови хлеба нам дали в дорогу.
Смелее, товарищ! Винтовку бери,сражайся за правое дело.Идем. А над нами — сверканье зари,лес в золоте заиндевелый.
Смелее, товарищ! Ты дымом пропах,и кровь запеклась на шинели.С тобою в восстаньях, любви и бояхузнали мы жизнь и взрослели.
Вот мы на Лимане, и солнце встает,снега озаряя в округе,и кто-то, как плуг, его крепко беретв надежные, сильные руки…
«Володька!» Я вздрогнул. Он крикнул: «Беги!»Подкрались откуда-то с краюпетлюровцы тихо, сверкнули клинки,что было потом — я не знаю.………………………………На западе — хмурые тучи в огне,быть может, Донецкие горы…Разрубленным ртом улыбается мнезастывшая маска Егора.
Лежало, оборванной тише струны,Егора холодное тело…А карточка сына его и женыпрощальным укором чернела.
1924–192532. МАРИЯ («Зеленеют хлеба, отцветает любовь…»)
© Перевод Л. Лавров
Зеленеют хлеба, отцветает любовь,васильки поднялись полевые.Мак с дыханьем моим осыпается вновь,словно грустное имя — Мария…
Мы с тобою одни, среди поля одни,ты стоишь предо мною, как вечер,я смотрю, как заплаканы очи твои,как покорно опущены плечи…
В небе тучи бегут… Может, будет гроза?Заблистали над лесом зарницы…Я не смею сказать, я боюсь рассказать,что с тобой я решил распроститься…
Что могу я?.. скажи… Мои дни — как кресты,я, как встарь, ничего не имею.Ты стоишь и молчишь… только ветер хрустити вздыхает под шалью твоею…
Зеленеют хлеба, отцветает любовь,васильки поднялись полевые.Мак с дыханьем моим осыпается вновь,словно грустное имя — Мария.
<1925>33. ТРАУРНЫЙ МАРШ
© Перевод В. Цвелёв
Сегодня не с нами наш вождь, наш Ильич,остались одни мы в дороге.Но звучен, как прежде, призывный наш клич,и враг наш, как прежде, в тревоге.
Учителя славным заветам верны,мы все — не сироты на свете:мы поля, завода и шахты сыны,Коммуны мы звездные дети!
На желтом Востоке народы встают,ломают ярмо капитала;и черного Юга орудия бьют,и черное пламя восстало…
Волнуйся, рабочих голов океан,мы дело вождя продолжаем.Звучите, оркестры, греми, барабан,мы телом и духом мужаем!
Был день этот траурный полон тоски,товарищи горько рыдали.Рыдали рабочие, пушки, гудки,когда мы вождя провожали…
На наших знаменах был поднят призыв:«Мы ленинцы, он — наше знамя!»Лежал недвижимый Ильич наш, но живв сердцах был навеки он с нами…
Прислушайтесь, други: всё явственней гром,он вскоре над Западом грянет…Туда — наши взоры. Мы терпим и ждем,когда там рабочий восстанет.
Наш красный маяк, неустанно сияй!Земля наша будет Коммуной.Мы смотрим вперед на столетия, в крайидем электрический, юный…
И звезды над нашим челом расцвели,и звездная наша дорога.А там, в стороне, в придорожной пыли,руины разбитого бога.
Сомкнемся! Ведь цвет мы земли трудовой,мы все от станка и от плуга.Сегодня — день памяти, вечно живой,вождя и товарища, друга.
16 декабря 1925, 195734. «Боль печали…»
© Перевод Н. Сидоренко
Боль печали,раны дней…Крик прощальныйжуравлей…
Луг усталый,голый лес…Алый, алыйкрай небес.
Синь во взоре,дрожь руки…И на взгорьеветряки.
В мир далекийвьется шлях…Стынут щеки,все в слезах…
192535. КОЛЫБЕЛЬНАЯ
