Я тут же снова набрал номер. Он ответил сразу же.
— Что ты хочешь? — крикнул он.
— Позови мне Сильвию!
— Иди к черту, ничтожество!
Я в третий раз набрал номер. К телефону подошла она.
— Это я. Что случилось?
— Ты нужна мне, Сильвия! Я умираю!
Она не ответила.
— Сильвия? Я хочу тебя видеть! Я хочу слышать твой голос. Я задыхаюсь. Если ты не придешь ко мне сейчас, я сам приду к тебе!
— Успокойся.
Я не знал, кому она это сказала — ему или мне. Я слышал, как они громко ругаются. Хлопнула дверь. Потом ее голос приблизился ко мне.
— Он вышел в сад. У меня будет веселая ночь.
— Он тебя ударил?
— Ты с ума сошел — звонить мне сейчас! Который час?
— Да, я сошел с ума, со мной никогда такого не было. Ты сводишь меня с ума, Сильвия!
— Ложись спать.
— Уже сколько ночей я не сплю!.. Я жду тебя по вечерам, я жду тебя днем, я жду тебя ночами. Не проходит ни одной секунды, чтобы я не ждал тебя! А ты посылаешь мне черную кошку. Кто я для тебя — тип в аквариуме, который смешит рыб? Я хочу спать рядом с тобой, Сильвия, хочу ощущать твою кожу. Когда я представляю тебя обнаженной, рядом с ним, я схожу с ума! Я не могу больше выносить, что ты спишь рядом с ним, что его пальцы прикасаются к тебе! Если ты не придешь, я его убью.
— Отдохни, ты совсем измучен. Завтра вечером я приду пообедать с тобой.
— Ты останешься на всю ночь?
— Все очень сложно, я сама не знаю, что со мной. Мне нужно подумать, прийти в себя. И главное — побыть одной. До завтра. Спи!
Меня окутал огромный платок тишины. Я так и сидел рядом с телефоном до тех пор, пока черная линия горизонта над морем не озарилась огнем и золотом первых лучей солнца.
Поверх крыш я видел всю нашу пристань. Огромные лайнеры из Африки огибали острова, прочерчивая всю медную гладь моря.
В девять утра я приготовил две чашки кофе. Одну я отнес Тони. Я принял решение.
— Я оставляю тебе ресторан. Я бросаю работу. Найми другого официанта. Через какое-то время сходим к нотариусу, я уступлю тебе свою долю, я тебе ее дарю. Если я останусь еще на месяц, мы лишимся всех клиентов, я отпугиваю людей. Я тебе уже говорил, Тони, мне надо остаться одному, я буду писать роман. Когда я прихожу сюда утром, меня тошнит.
— Ты сам готовый смешной роман. Если бы ты только мог описать себя таким, каким вижу тебя я… Эта женщина тебя околдовала, Поль, заворожила. Если бы мы с тобой могли написать роман, мы бы не возвращались домой в час ночи, пропахшие горелым жиром вплоть до волос и с распухшими ногами. Спустись на землю, Поль! Остановись! Я видел ее два раза, эту девку, и я ее боюсь. Она представляет опасность для общества. Вот уже двадцать лет, как я общаюсь с шулерами, мошенниками и психопатами. У меня наметанный глаз, Поль, эта женщина — убийца. Выкинь ее из своей жизни сию же минуту! Вышвырни ее вон, она сожрет тебя! Ты — хороший, добрый. С такими, как ты, она расправляется в два счета.
— Мне наплевать, Тони, что ты думаешь о ней, если бы ты хоть раз обнимал ее ночью, тебе бы больше не захотелось вонять горелым жиром. Иди, проигрывай свою рубашку и носки в рулетку, если тебе так нравится, и не учи меня! Ты всегда только проигрывал! Ты злишься потому, что она слишком красива! У тебя никогда не будет такой женщины! Если бы она тебе пару раз улыбнулась, ты бы тут же растаял! Когда я смотрю на нее, ты думаешь, мне хочется идти в казино? От взгляда на нее голова кружится больше, чем когда проигрываешь и выигрываешь всю выручку. Ты ставишь на 23 и 32, браво! Если для тебя этого достаточно… Я же спрыгиваю с парашютом и не знаю, что у меня за спиной. Может быть, я заколдован, как ты говоришь, заворожен, но я живу, живу так, как никогда не жил! Я страдаю, и я живу так, как я даже представить не мог! Я буду писать роман, потому что благодаря этой женщине теперь я на это способен. Два месяца назад я не мог найти нужных слов, чтобы написать письмо поставщикам, сегодня же я чувствую, что могу написать роман, десять романов!
— Иди! Иди пиши свой роман! Я не разговариваю с сумасшедшими! Я даже не сержусь на тебя, Поль, я уже забыл все, что ты мне сказал. Я дам объявление в газете и буду ждать, когда ты поправишься. Если проголодаешься, тебя здесь всегда накормят. Однажды ты поймешь, что спагетти под томатным соусом — здесь, а не в трусах этой стервы и истерички.
Я хлопнул дверью и поднялся к себе. Еще не успеет зайти солнце, как она будет здесь, в каком-нибудь из своих маленьких платьев на бретельках, черном или красном, таком легком, таком коротеньком.
Я думал, солнце никогда не зайдет. Ближе к восьми, как и каждый вечер, сороки открыли охоту на голубей, они дрались на крышах, окружавших площадь. Я насчитал девяносто шесть сорок. Наверное, они укрываются здесь ночью, потому что на них самих на холмах охотятся вороны. Любовь и страх. Существует ли что-то еще?
Чтобы убить время, я принялся считать сорок, но это не мешало мне внимательно рассматривать площадь, которая виднелась сквозь листву. Дети, крича, стучали по мячу, они взбирались на статую в центре фонтана, вырывали друг у друга ванильные рожки итальянского мороженого, а за ними бегала стая собак, в надежде что им тоже что-нибудь перепадет. Я десять раз почистил зубы, десять раз принял душ, перемерил все свои рубашки. Ни одна не нравилась мне. Наверное, я все еще пахну горелым жиром.
В конце августа ночи наступают быстро. Я больше не мучился от жары, но весь взмок от ожидания. Когда она позвонила, я побежал в ванную облить грудь туалетной водой. Стук моего сердца рвал барабанные перепонки.
Закрыв глаза, я прижал ее к себе. Даже через ткань ее живот и ее грудь обжигали меня. Ее платье упало на пол, я хотел взять ее прямо здесь, стоя, на последней ступеньке лестницы. Она вырвалась из моих рук. «Не сейчас. Мне нужно сначала поговорить с тобой, отведи меня куда-нибудь пообедать».
Я с силой притянул ее к себе. Я был пьян от желания, пьян от нее, я был готов ударить ее за то, что мне пришлось столько ждать, прислушиваться к шагам, надеяться, сомневаться.
Она оттолкнула меня. «Потом!»
Она поправила одежду, подняла с пола сумку, и мы вышли из дома. Я так мучительно желал ее, что мне было просто нехорошо. Мы сели в машину, я путал слова, скорости, улицы. Мне хотелось нажать на тормоза и сорвать с нее платье, здесь, в центре города. Весь город ждал от меня только этого. Весь город пульсировал в моих руках, одержимый желанием.
— Остановись здесь, — сказала она вдруг, — я знаю маленький итальянский ресторан на другой стороне площади, я туда часто ходила, когда только приехала сюда.
Как и в нашем ресторане, на террасе было полно народа. Хозяин узнал Сильвию и вынес еще один маленький столик и два стула. Он устроил нас немного в стороне, у соломенной перегородки. Гирлянды цветных лампочек раскачивались среди платанов, освещая грустным светом конец этого лета.
Я несколько раз перечитал меню. Названия блюд плясали перед моими глазами. Я не знал, чего хочу, я хотел только ее. От этого у меня сжимало горло, вряд ли я сумел бы проглотить даже самое изысканное блюдо. Я заказал то же, что и Сильвия, и попросил лучшее розовое вино.
Вдруг ее лицо стало суровым.
— Ты его видел? — спросила она.
— Кого?
— Альтона.
— Где?
— Там, за детской площадкой. Он следит за нами.
Я обернулся. Он шел прямо на нас. Остановился перед нашим столом. Инстинктивно я положил руку на нож для мяса, которое нам только что принес официант. Подделка под «лагьоль»[3] с голубой ручкой.
— Иди домой, — пробормотал он сквозь зубы.
— Ты хочешь сказать, к себе домой, — ответила она ему очень спокойно, что было для меня так же удивительно, как и грубое вторжение этого мужчины. — Я не только поселила тебя в своем доме, я еще и кормлю тебя, а ты следишь за мной, преследуешь меня, а теперь еще и приказываешь мне.
Ревность исказила лицо Альтона.
— Иди домой, или я убью его, — выговорил он. Его нижняя губа дрожала.
Вся терраса застыла в гнетущей тишине. Все смотрели только на нас. Мне показалось, что на другой стороне площади даже останавливаются машины. Он сунул руку в карман брюк. В ту же минуту я отпрянул от стола, не выпуская из руки ножа.
— Ты не только никого не убьешь, — сказала она ему так же спокойно, — но ты сию же секунду уйдешь отсюда, а иначе можешь собирать свои чемоданы, ты ни на минуту не останешься в моем доме. Я провожу вечер с другом, мне нужно с ним поговорить. Убирайся отсюда и оставь меня в покое!
В эту минуту меня гораздо больше удивлял властный тон этой женщины, ее непреклонная решимость, чем смертоносное безумие этого мужчины, дошедшего до грани. Она шла прямо по пылающему огню, словно была сделана изо льда.
Он стоял не двигаясь. И молчал. Только его нижняя губа по-прежнему дрожала. Казалось, его загипнотизировал металлический блеск в глазах Сильвии.
