И я вновь строил замки, и море вновь разрушало их…
Так вот – когда я услышал от Евгения вот это: «меня сглазили, Нильс. Но теперь это ничего не значит. Она мне сделала приворот на удачу и на деньги. Так что теперь дела пойдут в гору. А Джанибекян пусть себе отсосет», перед внутренним взором у меня возникла картина из детства: волны накатывают на песчаный берег, постепенно подбираясь к моему замку. Рушатся башни и башенки, оседают стены, обваливаются карнизы и балконы, расползается огромной алчной пастью расположенный рядом колодец – и поглощает остатки замка. Двадцать минут, и от «величайшей в мире» крепости остается только пологая ямка, на дне которой глупо синеет перевернутое ведерко.
* * *
Я очень хотел дать Евгению в морду, именно в «морду», потому что в тот момент у моего товарища лица не было. В детстве я не мог избить море, да, собственно, и во взрослом возрасте это было невозможно, хотя древний персидский царь Ксеркс и повелел в свое время высечь Дарданеллы. Еще по его приказу в море кидали цепи и кандалы, чтобы таким образом «сковать» стихию.
Я не древний перс. Но и Евгений не был морем. Теперь тупая и бессмысленная разрушительная сила имела персонификацию. Она стояла и улыбалась. И – каюсь – я не смог сдержаться, особенно представив, какое лицо будет у Джанибекяна и что он обо мне подумает.
Мой кулак пролетел в улыбку Евгения, как снаряд. Женя повалился на пол – все же я «неслабый такой дяденька, шланг двухметровый», как однажды сказала Арита.
– Ты что?! – обиженно завопил Евгений, зажав рукой разбитый рот. Сквозь пальцы сочилась кровь. – Охренел?!
– Это ты… охренел! – с трудом удерживаясь от того, чтобы начать пинать его, процедил я. – Ты хоть понимаешь, что… меня подставил? Я за тебя ходил! Просил! Я договорился!
– «Я» – последняя буква в алфавите! – рявкнул Евгений. Кажется, он тоже разозлился.
– Это в вашем, а у нас последняя буква – «сэд»! – прорычал я в ответ. – И на нее начинается такое слово, как «zero», что переводится как «ноль»!
– Нильс! – Евгений начал вставать, одновременно шаря по карманам в поисках платка.
– Да пошел ты! – кинул я, перешагнул через его ногу и вышел, хлопнув дверью.
В то мгновение я решил, что больше никогда – вообще никогда! – не буду общаться с хорошим специалистом Евгением Кравцовым. И не стану никому помогать, ибо благими намерениями вымощена дорога в ад не только для того, кому оказали помощь, но и для дураков-альтруистов вроде меня.
* * *
Вечером, вернувшись домой, я, видимо, все еще выглядел мрачнее тучи – по крайней мере Арита именно так охарактеризовала мой внешний вид.
– Что-то случилось? – спросила она, усаживая меня ужинать.
Я уныло поковырял вилкой запеченную рыбу, хмыкнул и пожал плечами. Говорить не хотелось. Хотелось выпить стакан виски и лечь спать.
– Ни, у тебя неприятности на работе?
– Ари, не начинай. Просто мне… нездоровится.
– Ты заболел? – Глаза Ариты округлились. – Температура? Вирус?
Я спохватился – не хватало еще расстроить беременную жену из-за этого придурка!
– Все нормально… голова побаливает. Скоро пройдет. Отличная рыба!
Но моя неуклюжая попытка переменить тему провалилась.
– Так! – строгим голосом произнесла Арита. – Нильс Хаген, немедленно рассказывай, что произошло!
Пришлось сдаться и пересказать, опустив подробности, последний разговор с Евгением.
– Надеюсь, ты не стал его бить? – Арита внимательно посмотрела на меня из-под челки. – Ни, ведь не стал?
Я вздохнул.
– Ясно. – В голосе Ариты явственно прозвучало разочарование. – Отлично! Ты решил помочь человеку, а все закончилось тем, что ты его избил!
– Да не избивал я никого! Ударил один раз… не сильно. Ты же понимаешь – я договорился, я…
– «Я» – последняя буква в алфавите! – отчеканила она, невольно повторив Евгения.
Отложив вилку, я задумался. Видимо, мне так никогда и не будет дано понять этих русских. Казалось бы, я уже далеко не первый год живу здесь, знаю язык, бывал в разных ситуациях и, что немаловажно, успешно выходил из них, но вот произошло то, что произошло, – и я в тупике!
Да хуже того – в ловушке.
Обратного пути нет. Говорят, что мудрые люди не попадают в безвыходные ситуации, умные всегда находят из них правильный выход и только дураки бьются о запертые двери. Дураком мне быть решительно не хотелось. Мудрым я быть никак не мог, поскольку уже влез в этот капкан всеми четырьмя лапами. Значит, требовалось приложить все усилия, чтобы остаться хотя бы умным. При всем при этом мне не следовало, видимо, забывать и любимую присказку дедушки Гуннара: «Взялся за весло – греби или вылезай из лодки». Вылезти я не мог. Оставалось только следовать совету.
– Ари, – осторожно спросил я, лихорадочно размышляя, как теперь выстраивать отношения с Евгением. – А его жена, она вообще чем сейчас занимается, на что живет?
– О, не беспокойся, – махнула рукой Арита. – Эта не пропадет. Она так устроилась, что дай бог каждому. Чай будешь?
– Буду, – я машинально кивнул. – А конкретнее?
– Да чего там конкретнее… сняла деньги со всех карточек, украшения, часы все спрятала и еще про ячейку что-то говорила.
– Про банковскую?
– Ну не про ячейку общества, с этим-то у них как раз все понятно, – усмехнулась Арита.
– И что там лежало? Ценные бумаги, акции?
– Ни, откуда ж я знаю. – Арита поставила передо мной дымящуюся чашку с чаем. – Мы же с этой Жанной не то чтобы даже подруги. Так, сестры по положению. – Она засмеялась. – Встретимся у Прозерпины, поболтаем перед началом пару минут – и все.
«Прозерпина, – подумал я, размешивая чай. – Вот откуда растут рога у этого быка. Что там плел Евгений? Что его сглазили?»
Значение этого слова было для меня не очень понятно. Дело явно касалось глаза, но у русских все и всегда неоднозначно, достаточно вспомнить знаменитую лингвистическую шутку, которую рассказывают всем изучающим этот язык: «За песчаной косой лопоухий косой пал под острой косой косой бабы с косой». Поэтому я как можно небрежнее, как бы между прочим, спросил у Ариты, убиравшей со стола:
– А что такое «сглазить»?
Она засмеялась.
– Ни, с чего это ты заинтересовался бабскими забавами?
– Да вот про Прозерпину вспомнили…
– Ты давай не увиливай. – Арита согнала с лица улыбку. – Что ты решил с Евгением? Человек мало того что все потерял, так еще и по лицу получил, и от кого? От того, кто обещал ему помочь!
– Ничего я ему не обещал… – пробормотал я, но больше для самоуспокоения.
– Обещал, обещал, – закивала Арита. – И вообще – все мы в ответе за тех, кого приручили.
– Это тоже русская поговорка?
– Это Антуан де Сент-Экзюпери.
– Философ?
– Французский летчик. Погиб во время боевого вылета над Средиземным морем в конце Второй мировой войны.
Я допил чай, поставил чашку в раковину, поцеловал Ариту в затылок.
– Спасибо, милая. Все было очень вкусно.
– Ты поговоришь с ним? – Арита повернулась, посмотрела мне в глаза. – Ни?
Я пожал плечами.
– Только не сейчас. Я же тоже не железный. Немного успокоюсь – тогда.
– Ты – железный, – убежденно сказала Арита. – Железный дровосек.
Я промолчал. За окном внизу светофор на перекрестке переключился с зеленого на красный свет.
* * *
Весь следующий день я размышлял над словами Ариты. В чем-то – или даже во всем, хотя мне и было нелегко это признать, – она была права. А я – нет. Но прежде, чем говорить с Евгением, мне требовалось кое-что выяснить. И после обеда, ближе к четырем, узнав, что Людмилы Петровны нет в офисе – она работала через день, – я сообщил секретарше, что поехал в посольство, а сам отправился к Прозерпине в салон.
Меня встретила помощница, опрятная старушка в халатике, платочке и войлочных тапочках.
– Вы по записи? – спросила она.
– Я… старый знакомый Людмилы Петровны.
– А, так вы повторно? – Старушка кольнула меня острым взглядом маленьких глазок.
– Д-да… Конечно, повторно.
– Проходите в салон.
Впрочем, «салон» – это было громко сказано. «Ясновидящая Прозерпина», как было написано в ее визитке, принимала на дому, переоборудовав одну из двух комнат своей небольшой квартиры под логово волшебницы-шаманки.
Именно эта ассоциация – «логово волшебницы» – возникла у меня, когда я очутился в затемненном, мрачноватом помещении. В бронзовых канделябрах горели свечи, пахло травами, ароматическими маслами и почему-то корицей. На полках лежали диковинные предметы: рог горного козла, большой хрустальный шар, старинные ключи, карты Таро, человеческий череп, пучки сухих трав, корни и полированные палочки с непонятными письменами. Посреди комнаты стоял большой письменный стол, покрытый черной бархатной скатертью. Прозерпина, облаченная, по-другому и не скажешь, в шелковую мантию, расшитую рунами, восседала за ним, устремив свой обычно рассеянный взгляд на посетителя. Рядом лежал большой черный кот.
