- Всем родам войск, смирнаа! Зиг коллегам!
При этом вытянулся в наигранном раже, давая возможность остальным оценить ловкую на нём импортную "тройку".
- Так ты, стало быть, теперь подсобляешь моему "земеле" Тальвинскому? Говорят, его вот-вот нашим боссом назначат.
- А что ж ему, век в следопутах сидеть? - решительно вступился Рябоконь. - Это мы, старые ищейки, на другое не годны. Или сдохнешь здесь, иль сопьёшься, иль какой-нибудь Муслин соберёт компру, да и вышибет за чрезмерное рвенье. Слыхали, чего опять этот замполит вшивый отмочил? Говорят, в Ленкомнате политзанятия с агентурой проводить собрался. О, курвы какие лезут! Не милиция, а помойка стала. Кого ни попадя родная советская власть пихает. Но таких духариков не припомню!
Надо сказать, что фамилию Муслина в оперативных и следственных кабинетах Красногвардейского райотдела милиции "полоскали" с особым, мстительным наслаждением. Полгода назад заместитель заведующего отделом горкома партии Валерий Никанорович Муслин, погорев "на личных связях", был направлен на усиление в милицию, как раз на вакантную должность заместителя по политической работе Красногвардейского РОВД. В отличие от прежнего замполита, бывшего председателя районного Комитета народного контроля, который за десять лет службы так и не удосужился заглянуть в Уголовный кодекс, зато слыл тихим, порядочным человеком, новый зам оказался службистом рьяным и, на беду, безудержно инициативным.
Собственно, недобрые опасения овладели отделом еще до его появления: когда стало известно, что, отдыхая в Прибалтике, замполит на собственные деньги приобрел полное собрание сочинений Маркса и Энгельса.
Опасения, увы, сразу стали сбываться.
Работу свою Муслин начал нетрадиционно - со шмона в столах сотрудников. А ещё через два дня под утро отдел был поднят по тревоге. Злые, небритые, с полузакрытыми глазами, в ожидании известия о дерзком побеге, взбирались сотрудники по крутой отдельской лестнице и утыкались в живот торжествующего, с иголочки замполита с секундомером в руке. " Три минуты опоздания! А если бы за это время началась бомбёжка? На Западе вон опять оружием бряцают. Будем тренироваться". Тренировались до изнеможения, по два - три раза в неделю. Самым страшным ругательством в эти дни стало слово "курвиметр"- какая-то неведомая никому загогулина, которую надлежало найти и засунуть в "тревожный" чемоданчик. Поскольку показатели раскрываемости резко упали, вмешался замначальника УВД по оперативной работе, и тренировки, несмотря на сопротивление Муслина, были прекращены. Но и замнач УВД отступился, когда на отдел обрушилась новая инициатива беспокойного Муслина и ужасом предчувствия сковала весь городской гарнизон. А именно: в преддверии праздника Великого Октября задумал замполит сколотить милицейскую "коробку" и в торжественном марше пройти во главе её перед гостевой трибуной на площади Ильича. Дело серьёзное, политическое. И вот уж третью неделю, с трёх до пяти, потея от духоты и злости, молотили каблуками городской асфальт следователи, гаишники, опера из ОБХСС и уголовного розыска. Неявки, объясняемые работой по раскрытию преступления, приравнивались к идеологическому саботажу.
Страдающий плоскостопием следователь Чугунов, отчаявшись, сделал официальный запрос в областной психоневрологический диспансер. Долго в полном отупении вертел он поступивший через секретариат ответ: " Сообщаем, что гр-н Муслин Валерий Никанорович на учёте в диспансере не состоит".
- Представляешь, не состоит, - пожаловался Чугунов подвернувшемуся Рябоконю.- Кого ж там тогда вообще держат?
- Сам ты козёл, - с привычной безапелляционностью отбрил Рябоконь. - Да этот малый хитрожопей нас всех вместе взятых. Давай на "пузырь" побьёмся, что через неделю после парада он будет сидеть в Политуправлении, а мы с тобой, как всегда, в дерьме.
- Ну, с последним-то чего спорить, - уклонился от пари прижимистый Чугунов.
Сам Рябоконь, а за ним и Лисицкий от занятий на плацу увиливали, объясняя причину коротко и неоригинально: "Ухо болит". Но всё явственней и настойчивей становился нажим Муслина, и всё больше вырисовывалась перед последними фрондёрами дилемма: либо натянуть сапоги и встать в общий злорадствующий строй, либо...
При одной мысли об этом "либо" Рябоконь заходился.
- Несчастная всё-таки наша ментовка. За семьдесят лет - ни одного министра с юридическим образованием! Один Федорчук, курва, чего стоил - последние профессионалы при нем сгинули, - и Рябоконь ностальгически глянул на висящую фотографию - в маленьком подразделеньице громогласно поддерживался культ погибшего Котовцева.
- Скоро останутся одни Муслины, - подвел он итог выступления. Неодобрительно присмотрелся к бесстрастному новичку. - Да вот еще желторотики.
- Звонил нам Андрюха, - перебил впавшего в желчь приятеля Лисицкий. - Так что немножко в курсе проблемы. Тем паче сами эти излишки на свою голову и вывернули. Уж кому-кому помочь, а Тальвинскому-то...
- Да! - согласился Рябоконь. - С ним еще сам Котовцев работать любил. Этот, если на след встанет, не сбивался. За то и пострадал в свое время. Но не пофартило вам в этот раз, ребята.
- Мы уж меж собой вопрос этот обхрюкали, - растекся в обаянии Лисицкий, и Мороз понял причину щедрой его улыбчивости: своей обходительностью он как бы компенсировал угрюмую недоброжелательность нелюдимого соседа. - Есть такой Тариэл среди нацменов. И даже в авторитете. Крутится при властях. Теперь вот кооператив организовал... Как это? - Лисицкий припоминающе пощелкал пальцами, заглянул в ящик стола. - Да вот! По доставке на дом обедов ветеранам войны и инвалидам.
- О, дает, курва! - и Рябоконь коротко, от души снецензурничал.
- Ну, ветераны его, понятное дело, заждались, а вот на продаже шашлычков с "паленой" водочкой мы его через недельку прихватили. Оформили актом и в исполком - на ликвидацию. А они ему предупрежденьице, вежливенькое такое. Де - нехорошо, гражданин нацмен, бяка.
- Все они схвачены, - у Рябоконя аж челюсти свело.
- Ладно, принялись пасти, - продолжил Лисицкий. - Цветочками они под крышей кооператива приторговывают.
- Ну, приторговывают, ну, кооператив, - решился перебить недоумевающий, по правде сказать, Виталий. - Криминал-то в чем? Или вы, ребят, вообще против кооперации?
- Еще один раздолбай на нашу голову! - отреагировал на реплику Рябоконь.
- Да не мы, - упреждая ссору, поспешно вклинился Лисицкий. - А те, кто их такими выдумал. Тут ведь все с точностью до наоборот выходит. Водку ящиками в магазинах закупали и перепродавали вдвое. Да и говядину там же, по два-двадцать. Навар подсчитать не хитро. Тебе рассказать, какое у нас в магазинах за водкой и за мясом смертоубийство? То-то что. Вот если б они коров да баранов этих сами выращивали, тогда вперед, без вопросов. А то ведь они за баранов остальных держат. А цветы что? Нужен же повод, чтоб за вымя взять. Хотя даже на такой туфте как цветы не зацепишь. Они ж, хитрованы, все больше через наших же бабок торгуют. Да, Тариэла на чем прихватить - это заманчиво! Богатая бы информация пошла, - Лисицкий разве что не облизнулся. - Только вот уж месяца два как он с горизонта исчез.
- Хотя в принципе все можно найти, ежели умеючи, - Рябоконь прикрыл один глаз и стал похож на подбитого ворона. - Сколько у Андрюхи сроков?
- Нет сроков. В понедельник дело должно быть или на продлении, или в суде, - буркнул безнадежно Мороз.
- Хо! - даже Лисицкий поперхнулся.
- Нет сроков, нет разговора. Я не шаман, чтоб за полчаса любую черную задницу из-под земли выдернуть, - с готовностью сгрубил Рябоконь.
- Сам вижу, кто ты, - огрызнулся Мороз: миссия его не задалась. - Концы там серьезные проглядывают, мужики. Жалко такое дело и - на тормозах.
- На тормозах - это нам очень даже знакомо, - сочувственно кивнул Лисицкий. - Но при всем уважении к Андрюхе...
Мороз поднялся.
- И вообще, - Рябоконь протянул руку на прощанье. - Ты передай ему, чтоб не дергался. Не пацан ведь вроде тебя. Получил раз по сусалам, ну, и умойся. Слава Богу, опять в гору пошел. Так и - дуй, пока фарватер чистый.
- Тогда лучше вообще ничего не делать, - съязвил Мороз, откровенно вызывая желчного Рябоконя на ссору.
- Лучше, - неожиданно миролюбиво согласился тот. - Но нельзя. Положено шевелиться. "Палки" строгать. ( сноска - "на милицейском жаргоне "палка" - поставленное на учет раскрытое преступление. Работа сотрудника оценивалась в зависимости от количества выявленных преступлений. Поэтому обэхээсники, как правило, сосредоточивались на выявлении незначительных одноэпизодных преступлений, что не требовало кропотливого труда").
Тут он кого-то увидел и нехорошо оживился:
- А кстати!
В предбанник вошел и под недобрым взглядом Рябоконя смущенно затоптался сдобный мужчина лет пятидесяти. Он собирался что-то сказать, но сбился, вопрошающе глянув на незнакомца.
