- Забыл?! - Лисицкий яростно подался вперед, и Тариэл, совсем было выкарабкавшийся из угла, кулем шлепнулся на насиженное место. - Ты не про деньги забыл, ты про советскую власть забыл. Авторитет органов подорвать пытался. Пресечем коррупцию! Серега, в камере места есть?
- Если и нет, любого выкину, но для этой мрази освобожу, - решительно пообещал, выбегая, Рябоконь.
Тариэл больше не пытался подняться. Всего час назад был он при деньгах, независим, с новой подружкой собирался "сгонять" в Сочи (школьница, правда, но больно бойка). А теперь возникло из ниоткуда и колотило в мозгу липкое, в проржавелых металлических прутьях слово - "камера". В глазах его застыл безнадежный ужас.
Стремительно ворвался Рябоконь.
- Все в порядке, - успокоил он вытаращившегося Тариэла. - С посадочными местами теперь трудно. Но для тебя "выбил". А ну подымайся, скот, не на Ривьере!
Тариэл тяжело поднялся и грузно возвысился над низкорослым Лисицким. Вид его после лежки был более не безукоризнен. Он провел языком по распухшей губе и, ощутив вкус крови, обрел утерянный дар речи.
- Николай Петрович! Сергей Васильевич! Поговорить хочу. Очень!
- Отговорила роща золотая, - Лисицкий пренебрежительно ткнул в лежащие деньги.
- Ну, извини, дорогой. Что хошь сделаю.
- Нет тебе прощения! - неожиданным фальцетом вскрикнул суровый Рябоконь. - Ты на неподкупность друга моего посягнул. Товарища по работе. В клетку гнуса общества!
Внештатники, забалдевшие от предвкушения того, как будут они сегодня рассказывать о происшествии в общаге, протянули было руки. Но тут как-то по особенному задумался Лисицкий.
- А что, Серега? Может, и впрямь поговорим? Попробуем спасти человека для общества. Может, просто оступился.
- Оступился, оступился, - гортанно запричитал Тариэл, крутясь меж оперативниками. - Давай поговорим! Зачем камера? Не убийца какой. Сергей Васильевич, любимый ты мой, ну давай присядем! Очень прошу!
Он осторожно потянул хмурого Рябоконя к свободному стулу, беспрестанно оглаживая за рукав.
- Отходчив ты больно, Николай Петрович, - недовольно пробурчал Рябоконь.
- Да что ты меня, как бабу в постель, тянешь! - раздраженно вырвал он руку. - Ладно уж, послушаем, может, и впрямь раскаялся. Хотя лично я очень сомневаюсь.
- А ты пока, - обратился он к Морозу, - возьми деньги, составь протокол, объяснения от понятых, - тебя ж, наверное, учили... Да, кстати, - он ткнул в утирающего кровь Тариэла. - Упал, потому что поскользнулся. Ну, да сами видели.
- А вам, деды, заранее спасибо, - Лисицкий, жестом предложив Рябоконю располагаться, увлек влюбленно глядящих на него студентов юрфака, а с ними и Мороза в дальнюю комнату. - Закончите и - свободны. Только отберите по букету побольше. Такие орлы, да с такими цветами - сегодня все крошки в общаге ваши будут.
- А может, подождем, Петрович? И с нами? Мы там для тебя свежий экземплярчик припасли.
- Не, не! - сконфузился Лисицкий. - Это по вашей части, по молодой. А наше дело стариковское - работать, работать и работать. Обеспечивать вам светлое будущее.
И без паузы, показывая, что сказанное - не более чем шутка, удрученно вздохнул:
- Хотя изредка и отдыхаем. Так что в другой раз подгребу. Да вот хоть с Виталием. Ну, хоп!
Заговорщицки подмигнув всем разом и оставив за собой шлейф обаяния, маленький опер захлопнул дверь лаборатории жестом капитана подводной лодки, задраивающего люк перед нелегким погружением.
Виталий же, спохватившись, глянул на часы и предвкушающе улыбнулся - он уже придумал спич, который произнесет по поводу утверждения Тальвинского в новой должности.
8. Хмурый Андрей Тальвинский вышел из здания УВД и остановился на крыльце, колеблясь, возвращаться ли в райотдел. Или - гори оно огнем - перейти площадь и накатить демонстративно сто пядьдесят в популярной среди ментов рюмочной - прямо под окулярами управленческих окон. За очередное несостоявшееся назначение!
От пережитого на аттестационной комиссии унижения и, главное, от краха надежд, которыми жил последний месяц, его то и дело потряхивало. А может, и вовсе пора написать рапорт на увольнение, да и закончить с этой незадавшейся милицеской эпопеей? В адвокатуре хуже не будет. Хоть деньги в кармане появятся!
- Погодите! Вы Тальвинский? - остановил его выскочивший следом незнакомый капитан с повязкой дежурного по УВД. - Хорошо, что догнал! Начальник следственного управления Сутырин передал, чтоб вы срочно к нему поднялись.
- Какая уж теперь срочность? - буркнул, неохотно возвращаясь, Андрей. По правде, после случившегося никого из прежних своих руководителей видеть ему сейчас не хотелось.
- Разрешите?
Не услышав ответа, Тальвинский прошел по ковру и остановился посреди объемистого, обшитого мореной доской куба.
Сидевший за столом человек в штатском читал лежащий перед ним текст, увлеченно прочищая ухо остро отточенным карандашом.
- Ну, так в чем дело? - в голосе хозяина кабинета звучало легкое раздражение отрываемого от дела человека.
- Товарищ полковник, майор милиции Тальвинский прибыл по вашему приказанию.
- Прибыл - припрыгал, - забормотал, чиркая по полям, сидящий. - По моему, как я слышу, при - ка - занию.
Он с разлету поставил подпись и оторвался от бумаги.
- Ба, Тальвинский. А чего выстаиваешь? Не в очереди. Проходи, садись. Не чужой пока.
Его округлое, с широкими порами и оттого как бы промасленное лицо излучало доброжелательное любопытство.
- Как дела?
Андрей хмыкнул: за двадцать минут перед тем они виделись на аттестационной комиссии.
- Не жалеешь, что ушел тогда от меня?.. А, ну да, - Сутырин словно припомнил. - Сам, брат, виноват. Так говорю или нет?
И начальник следственного управления области испытующе осмотрел неразговорчивого посетителя. Что-то прикинул.
- Вижу, ничего ты так и не понял. Я думал, тебя хоть район пообтешет, приблизит, к слову сказать, к реалиям наших будней. Последняя фраза явно поразила его самого, потому что, подхватив карандаш, он принялся вписывать что-то в текст.
- К докладу готовлюсь. Такое, брат, занудство. А куда денешься? Первые люди будут. Надо, знаешь, показаться... Что ты на мне все разглядываешь? Блох, что ли, ищешь?
- Перхоть, - предплечья полковника Сутырина были густо обсыпаны жирным белым конфетти.
- Нахал ты, братец, - Сутырин легонько побил себя по плечам. - И появилась-то недавно. Пробую вот себарином.
- Говорят, банфи помогает. Венгерское.
- Поищу... Стало быть, все обиду вынашиваешь? А напрасно, между прочим. По справедливости получил. Самостиец! Повторись - и еще бы добавил!
- Не сомневаюсь. Товарищ полковник, у меня там срочная работа по уголовному делу.
- Подождет твоя работа, - Сутырин жестом приказал оставаться на месте. - А ведь не любишь ты начальство, Тальвинский.
- Товарищ полковник, сроки поджимают.
- Отставить! - Сутырин с неожиданной резкостью отпихнул из-под себя кресло. - Нельзя было то дело по горпромторгу в суд посылать. Политически нельзя. Нецелесообразно.
- В уголовно-процессуальном кодексе такого термина нет.
- Там много чего нет. Да, наконец, я тебя попросил. Твой начальник. Да что я? Генерал попросить не погнушался. И чем ты ответил?
- Черной неблагодарностью.
- Э-э! А знаешь, кто ты есть? - Сутырин будто только что сделал важное и чрезвычайно приятное для собеседника открытие и теперь приглашал оценить его прелесть. - Ты, брат, альфонс!
- Это в порядке служебной аттестации?
- Ну, точно! - Сутырин даже головой покачал: и как это такая очевидная мысль раньше не приходила? - И ведь что обидно? Сам же таким и взрастил. Ты сколько лет в управе просидел?
- Восемь.
- Во! И все подо мной. Я ж, как квочка, охранял вашу гребаную процессуальную независимость. Думаешь, на меня никогда не давили? Ого-го! - он постучал кулаками по столу. Вообще руки, да и все тело этого увесистого, с животиком человека непрерывно совершали такие быстрые финты, что только по ним и можно было угадать в нем бывшего дриблера баскетбольной сборной города. - Это для вас я фигура. А там!.. Об какие только ковры меня мордой не возили! А до вас разве докатывалось? Вот скажи, был случай, чтоб я кому-то диктовал?
- Не было.
Все, что говорил Сутырин, было правдой. Он мог бы сказать и куда больше. Например, когда против одного из следователей прокуратура возбудила уголовное дело о взяточничестве, Сутырин, несмотря на начичие косвенных доказательств, единственный из руководства не поверил и не отступился. Напротив, рискуя окончательно поломать и без того натянутые отношения с облпрокурором, бросился в Москву по старым связям и добился-таки своего: дело приняла к производству прокуратура республики, и через три недели все обвинения порушились, как костяшки домино. Кажется, после этого случая получил Сутырин лестную кличку "батяня".
- А было, чтоб?..
