– Чему ты смеешься? – нахмурилась Ивления. – Бабушка моя при смерти…
– Не сердись, – Варяжка сразу стал серьезным, – я за тобой пришел.
– Одну ночь без меня провести не можешь?
– Дело не в этом. Ярополк Киев оставляет. Я уже все твои вещи собрал. Пойдем.
– Куда? – не поняла Ивления.
– В Родню бежим. Там крепость хорошая, новая, долгую осаду выдержит.
Сердце Ивлении замерло: вот оно, предсказание. А она еще доказывала бабушке, что настолько любит Варяжку, что готова разделить с ним любую судьбу. Оказалось – не готова.
– Нет, Варяжка, я не могу. Бабушка ведь умирает. Кто ей глаза закроет? Я же себе никогда не прощу, если уйду сейчас, не попрощавшись с ней.
– Бабушка. Бабушка. Бабушка! – разозлился воин. – Только и слышу, что об этой вредной старухе! Даже собственной смертью пытается мне навредить!
– Варяжка! – воскликнула пораженная жена. – Да как ты смеешь так говорить? Да она, может, из-за меня умирает? Я виновата. Не послушалась, против ее воли пошла замуж. Так будь же милосерден, позволь в последний путь ее спокойно проводить.
Ивления рассерженно повернулась, чтобы скрыться за дверью.
– Подожди, – Варяжка схватил ее за руку. – Прости, не в себе я. Думаешь, мне легко отца с матерью покидать? А без тебя я вообще жить не смогу. Ты должна идти со мной.
На глаза Ивлении невольно навернулись слезы, и она уткнулась в грудь мужчины, ощутив под щекой железные пластины кольчуги.
Только теперь дошел до нее весь смысл происходящего: ведь муж покидает Киев!
– Я бы тоже ушла с тобой, – всхлипнула она, – но не могу. Пойми, если бабушка умрет, я же всю жизнь потом и себя, и тебя укорять буду. Вы же не на век Киев покидаете. Ярополк скоро с победой назад вернется. А я тебя здесь верно ждать буду.
– Любимая, что же ты делаешь? Как я без тебя? – Варяжка еще сильнее сжал жену в объятиях.
Боль разлуки захолонула сердце, но Ивления взмолилась:
– Варяжка, ну не заставляй меня бежать с тобой. Не могу я сейчас покинуть бабушку.
С улицы раздался свист.
– Все, пора мне, – произнес Варяжка с горечью, крепко впился в рот жены поцелуем, потом оттолкнул ее, страшась, что не выдержит и потянет за собой. – Прощай!
Он вышел. Ивления постояла, затем опомнилась, выскочила на улицу, но мужчины уже и след простыл. Лишь где-то невдалеке поскрипывали телеги и бряцало оружие.
Ивления чуть не расплакалась: прощание получилось нехорошим, на сердце остался осадок недосказанности и печали. Еще мгновение, и женщина бросилась бы догонять мужа, но появилась сенная девка.
– Боярыня очнулась!
Ивления спешно вернулась в покои.
Бабушка тяжело дышала, хватая воздух ртом.
– Ивления, внученька, иди ко мне, – простонала она.
Девушка склонилась над больной.
– Ивления, все тебе достается: усадьба, скот, земля, рабы. Рухлядь сама знаешь, где лежит. Все тебе, и еще – сними с моего пальца кольцо.
Женщина осторожно взяла в руки худую костлявую ладонь старухи, бережно сняла с пальца кольцо с бирюзой.
– Мне его бабка Ярина перед смертью дала. Оно твое по праву. Говорят, счастье приносит.
Старуха часто задышала, покрылась испариной, закрыла глаза и вдруг вытянулась, безвольно уронив руки.
– Умерла, сердечная, – всхлипнула девка и накрыла хозяйку покрывалом вместе с головой.
Ивления села в изголовье и уткнулась в колени лицом. Слезы душили ее, и, не сдержавшись, она разрыдалась.
* * *Утро принесло проснувшемуся Киеву печальное известие: князь бежал. Горожане поняли, что бравая дружина Ярополка покинула их, отдав во власть неприятеля. Все попрятались по домам и погребам и неистово молились своим богам, прося милости себе и близким. От князя Владимира, въезжавшего победителем на тихие безлюдные улицы, ждали только одного: погрома и избиения.
Владимир же, хоть и занял киевский стол без кровопролития, понимал, что добился лишь половины успеха. Киевляне приняли его лишь потому, что Ярополк сбежал. Надо было добиться от них окончательного признания. Поэтому, когда варяги, нанятые им за морем, потребовали платы и предложили разграбить город, Владимир отказался от их услуг. Он знал, что не должен настраивать горожан против себя.
Вскоре большая часть варягов покинула Киев, отправившись на службу в Царьград к византийскому императору.
Время шло, ничего страшного не происходило, и горожане, успокоившись, потихоньку стали выходить из своих убежищ. Мало-помалу жизнь в городе налаживалась: ожили мастерские ремесленников, рыбаки стали выходить на промысел, вновь открылось торжище.
Но Ивлению, хлопотавшую о похоронах, мало волновало, что творилось в городе.
По обычаю, погребли бабушку позади усадьбы. Ивления сделала все, чтобы бабушке в саду мертвых было хорошо: положила в домовину много еды, утвари, каменьев, любимую прялку покойной, ткани, шкуры, чтобы не знала она там нужды и бедствия.
Лишь по прошествии седмицы Ивления наконец вспомнила о родителях мужа и решила их навестить, удивляясь, почему они не пришли на похороны.
Казалось бы, многое в городе должно было измениться со сменой власти, но улицы, по которым ехала Ивления в повозке, остались прежними, лишь встречалось много людей в иноземной одежде, и простой, и богатой – из разных племен состояла рать Владимира. Воины прохаживались по Киеву как хозяева, демонстрируя превосходство победителей, но, впрочем, горожан особо не задевали и попусту не обижали.
Ивления вполне благополучно добралась до усадьбы мужа, вид которой привел ее в уныние. Она сначала подумала, что ошиблась и забрела не в тот ряд,[17] такие убогие и опустошенные стояли вокруг избы.
Ворота усадьбы были снесены с петель, одна створка еще болталась, под напором ветра готовая вот-вот сорваться. Первой, кого Ивления увидела, войдя внутрь, была свекровь. Она, какая-то жалкая, растрепанная, потерянно бродила посреди разоренного двора, наклонялась, поднимала кусочек какой-то ткани или разбитого предмета, рассматривала его, горько что-то шептала и отбрасывала прочь за ненадобностью. Сноху она не замечала, и той пришлось окликнуть бедную женщину.
На оклик свекровь затравленно оглянулась, но, признав Ивлению, поспешила к ней с распростертыми объятиями.
– Ах, девочка моя, ты жива. Род услышал мои молитвы и пощадил тебя.
– Да что же тут случилось? – воскликнула Ивления.
– А ты разве не знаешь? – свекровь скорбно развела руками. – Добро всех воевод и гридней, сбежавших с Ярополком, Владимир отдал своим людям на разорение. Погром они учинили знатный. Никого не щадили. А отца нашего удар хватил, лежит, ничего сказать не может, только мычит. Иди, навести его, может, увидев тебя, в чувство придет.
Ивления прошла в пустые покои. Наемники вынесли из дома все, что можно было: столы, сундуки, рухлядь[18] – оставив лишь несколько приколоченных к стене лавок и резные фигурки божеств на полках. На голой жесткой лавке лежал свекор. При виде снохи он попытался подняться, но не смог.
– Лежи, лежи, – замахала она руками, на глаза навернулись слезы, и она еле сдерживала их, чтобы еще больше не расстроить старика. Повернулась к свекрови, почти неслышно, как тень, появившейся сзади: – Как же это случилось?
– Да как, – женщина прискорбно вздохнула, – сначала у соседей крик и грохот раздался. Мы и не поняли ничего, выскочили из дома, а тут уж и наши ворота выбили. Что тут началось, страшно рассказать: холопок насиловали, рухлядь прямо на землю кидали. Отец не выдержал, старый ведь вояка, схватил первую попавшуюся дубину, кинулся на одного гридня, да тут же свалился без сил у его ног. Уж они, охальники, вдоволь насмехались над ним да потешались. Челядь вся попряталась да разбежалась кто куда. Теперь вот мы со стариком одни кукуем.
– Может, ко мне жить пойдете? – предложила Ивления, жалостливо глядя на свекра.
Старый мужчина что-то замычал, завертел головой.
– Нет уж, мы в своей усадьбе сына будем ждать. А я ведь молилась, чтоб ты с ним ушла.
– Как бы я бабушку бросила в предсмертный час? – с укором произнесла девушка.
– Я вовсе не хотела обидеть тебя. Прости уж, не смогли мы в последний путь ее проводить. Не до того нам было…
– Да разве ж я вас укоряю? – воскликнула Ивления.
Но свекровь будто и не слышала ее, продолжая рассказывать дальше:
– Многие воеводские жены в Киеве остались. За что и поплатились, всех их Владимир в рабство взял и, говорят, своим мужам раздал на потеху.
Ивления сморщилась, представив себе бедных женщин. С некоторыми из них она была знакома и даже кое с кем общалась, особенно с молодыми.
– Ну, раз не хотите ко мне перебираться, тогда я с вами останусь. За отцом особый уход нужен. Повариху, холопов своих приведу.
– Что ты, – старая женщина ужаснулась. – Я же радовалась, что тебя не было здесь. А теперь ты хочешь, чтобы я своими руками тебя в рабство сдала? Нет уж, живи у себя, там ты в бо́льшей безопасности, если, конечно, злодей какой не выдаст. Судьба к некоторым благосклонна, вот усадьба Блуда, говорят, невредима осталась.
