— Позавчера осудили Роберта Вийупа, — начал он. — Он был моим лучшим другом и самым умным, самым способным из нас. Потому что первый на деле доказал, что может не только давать обещания и принимать на себя обязательства, но и выполнять обещанное. Дали клятву Ганнибала пятеро, но только один исполнил свой обет. Другие предпочли скулить и задирать нос, охотиться за тенями и копаться во взаимных обидах. У Роберта Вийупа были дела, вы же довольствуетесь словами. Вийупом руководила железная логика, устремленность к цели, а вами движет больное воображение и фантазия. Он был мужчина, вы же так и остались подростками. И если бы я не знал, что вы все же кое-чего стоите, что вас по-настоящему и глубоко тревожат существующие порядки, что вы испытываете чувство протеста против несправедливости, то мне вообще было бы стыдно даже разговаривать с вами, усатые мальчуганы.
Савелис с любопытством глянул на Илмара, а сдержанное покашливание Цауны говорило о том, что он слушает со вниманием.
Илмар продолжал:
— Вчера Анна Вийуп была у Роберта на свидании. Она спрашивала у брата, что он знает о своем провале и что думает о моей роли в этом деле. Нет смысла пересказывать вам его слова, — это сделает Анна, когда немного оправится от переживаний. Но несомненно одно: Анна, накануне ненавидевшая и презиравшая меня больше, чем вы трое вместе взятые, теперь мне верит и помогает идти по следу настоящего предателя. Я поставил своей целью найти его и отплатить за Вийупа. От вас я хочу только одного — чтобы вы отделались от страха перед привидениями, которым вы больны. Я не рассчитываю на вашу помощь, да и, честно говоря, даже побаиваюсь ее, потому что своими неуклюжими услугами вы скорей навредите, чем поможете. Главное — не мешайте мне. Но вовсе избавить вас от участия в этом деле я тоже не могу. Вчера мы с Анной перебрали все вещи Вийупа и нашли кое-какие мелкие зацепки, которые, возможно, наведут на правильный след, но могут и ввести в заблуждение. Мне надо кое о чем вас расспросить, хотя не знаю, станете ли вы отвечать до того, как Анна развеет ваши подозрения. Но, увы, время не терпит, дорог каждый день, и потому мне ничего другого не осталось, как побеспокоить вас преждевременно.
Он достал написанную им бумагу и протянул Руйге.
— На, прочти вслух и после этого скажете, согласны ли иметь со мной дело в дальнейшем.
Руйга сперва небрежно взглянул на бумагу, однако его безразличие исчезло, когда он ознакомился с содержанием. Он подозвал Савелиса с Цауной, и, сдвинув головы вместе, они прочитали странный документ. Прочитали и опешили. Как-то пристыженно покосились на Илмара.
Это было не что иное как беспощадное самообвинение Илмара Крисона в его злоумыслии против царской особы. По форме это было письмо другу детства, которого он посвящал в свои планы и сообщал, что тайно привез из Бельгии оружие.
— Что сие послание означает и кому оно адресовано? — спросил Руйга.
— Тому, кто больше всех во мне сомневается и хотел бы иметь в своих руках надежное средство защиты от меня. Если это письмо передать в соответствующее место, то со мной будет покончено, а податель письма еще получит положенное вознаграждение.
— Но оно без подписи и даты.
— Я подпишу его, когда договоримся о сроке, который назначите мне для приведения плана в исполнение. Если подписать сегодняшним днем, то получатель письма не сможет передать его в жандармерию через несколько недель, так как в нем увидят соучастника преступления и вместо вознаграждения он получит каторгу. Поэтому надо поставить другую дату, до наступления которой я постараюсь выполнить свой замысел. А если не выполню или сподличаю, то на следующий день вы сможете передать письмо в охранку и мне уже не спастись. Вы не только отплатили бы мне, но и оказали бы Российской империи ценную услугу. Вам понятно, что свою судьбу я отдаю в ваши руки?
— Сколько тебе надо времени? — спросил Руйга.
— Месяц. Возможно, управлюсь скорее, это на всякий случай.
— Хорошо. Тогда заканчивай письмо и адресуй мне, — сказал Руйга.
Илмар подписал и проставил даты. Руйга спрятал письмо в какую-то книгу.
— Я его переправлю в более надежное место. В тот день, когда твои слова подтвердятся, оно будет тебе возвращено. Но до того — нашего кружка больше не существует. Ты исключен, и все мы живем каждый своей жизнью. Ты даже при желании не сможешь причинить нам вреда.
— Понимаю. А теперь начнем, и для начала вы должны мне ответить на некоторые вопросы. Знаете ли вы человека с инициалами И. З.? Похоже, это женщина по имени Ирена…
Нет, среди их знакомых таких не было.
— Возможно, вам что-нибудь известно о связи Вийупа, дружбе или просто знакомстве с какой-то Иреной?
Им ничего не было известно об интимной жизни Вийупа.
— Быть может, вам знаком этот почерк? — Илмар показал стихотворение Лермонтова в альбоме. Нет, и в этом они тоже не могли помочь. Под конец он показал им портрет, и тоже безрезультатно. Они так же, как Анна Вийуп, ничего не знали.
— Еще потом подумайте, поройтесь в памяти — может, кого и вспомните. Как видите, известно мне весьма мало, да и эта малость может оказаться бесполезной, но с чего-то начинать надо.
Десять минут давно прошли, но никто не собирался напоминать об этом Илмару. Наконец он сам спохватился и, поняв, что тут ему больше ожидать нечего, дал Руйге свой адрес и встал, чтобы уйти. Старые друзья неловко и деревянно подавали ему руку, словно боялись совершить глупость. Он видел, что полностью они ему не доверяют. Но теперь они, по крайней мере, хоть засомневались в обоснованности своих подозрений, а это само по себе было большим достижением.
6
Следующий день был воскресенье. Если бы Илмар вдруг забыл, чем он в тот день собирался заняться, ему об этом напомнили бы два пестрых попугая и мартышка, суматошно резвившиеся в клетках. На судне они доставляли хозяину немало веселых минут, лопотанье попугаев и проделки мартышки скрашивали тоскливое одиночество Илмара во время многомесячных плаваний. А сейчас… Разве мог Илмар устраивать зоопарк в сданном ему на время жилище? С попугаями еще куда ни шло, они сидели в своих клетках и не трогали вещи. Но обезьянка — этот веселый сорванец, эта живая пародия на человека! На судне зверек привык привольно бегать по палубе, лазать по такелажу и дурачиться с матросами. Здесь обезьянку пришлось посадить в ящик и заботиться о чистоте, потому что у хозяйки квартиры был тонкий и избалованный нюх. Из комнатных животных она признавала только кошек.
Одного попугая и обезьянку Илмар решил подарить Анде, а вторую птицу отвезти в деревню. Сегодня он, таким образом, имел возможность большую часть бремени переложить на чужие плечи, так как Анда ведь приглашала его на дачу. В том, что попугая там ждет хорошее житье, он не сомневался, но как воспримут Балтыни второе экзотическое существо, он эгоистично старался не думать. Если не примут — отдаст какому-нибудь шарманщику или подарит зоологическому саду, но отделаться от мартышки необходимо, как бы там ни было.
Неизвестно еще, что сказала бы Анда, знай она настоящую причину столь раннего визита Илмара в то воскресенье. Полагая, что эта поспешность вызвана страстным желанием молодого человека поскорей увидеть свою возлюбленную, она почувствовала себя польщенной, когда служанка сообщила еще нежащейся в постели Анде о прибытии гостя.
«Какой нетерпеливый… — мысленно улыбнулась она. — С первым поездом прикатил».
Но пока она собиралась-одевалась, нетерпеливый весьма терпеливо ожидал ее на веранде дачи. О, и какой забавный сюрприз! На приветствие Анды ответило двухголосое «лабриит»[1], хотя перед собой она видела только одного визитера. Голос второго доносился из-под стола. Разумеется, крайне мило со стороны Илмара подарить ей птицу, но вот обезьяна… хм… как на это посмотрит мама. Они, вроде бы, довольно озорные, эти заморские зверушки, у нас такая квартира в городе, много хрупких вещиц… спасибо, Илмар, очень приятно!
Да, уж так приятно, что дальше некуда. У старого Балтыня вытянулось лицо, и он недоуменно что-то проворчал, когда увидел Илмаровы дары. Алберт с ухмылкой наблюдал замешательство мамаши, поскольку она, как большинство добропорядочных хозяек, признавала только кошек, Илмар же считал, что наконец избавился от своего чертенка. Подарок он и есть подарок, за него принято благодарить, велика ли беда, если из-за него в доме будет чуточку меньше спокойствия! В особенности, если покоя лишаются другие.
Илмар провел на взморье весь день. Анда была с ним очень мила, старому Балтыню слегка нездоровилось и вскоре он исчез в своей комнате, Алберт же, став студентом политехнического, заметно утратил интерес к водной стихии. Очевидно, потому, что любить с одинаковой страстью одновременно две жидкости нельзя — пиво было вкусным, море — опасным и соленым. На первое папаша денег не жалел, ко второму относился отрицательно. Что делает послушный сын? Он носит корпорантскую шапочку, нагуливает жирок и румянец и фехтует на рапирах. Иногда затеет скандал на улице, но дома ведет себя тихо и соблюдает порядок.
