— В общем, да.
— Если это не слишком тебя утомит, мне хотелось бы сразу провести небольшое расследование. Представь, что ты свидетель, а я — судья, и попытайся отвечать на мои вопросы с максимальной точностью и лишь то, что тебе известно.
— Да разве я что теперь вспомню…
— Ну хоть что-нибудь. И самое первое: много ли было у Роберта знакомых? Не было ли среди них или его товарищей по работе кого-то из тех кругов?
— Нет, он таких людей избегал и вообще вел довольно замкнутый образ жизни. Работал он, как ты знаешь, на латышском предприятии — бухгалтером у хлеботорговца Лиелнориса.
— Быть, может, кто-то из его близких друзей встречался с такими людьми?
— Этого я не знаю точно.
— Конечно, наверняка знать трудно. Я не предполагаю, что друзья могли бы сознательно подвести его. Но, может быть, ненароком что-то сболтнули, маленькая неосторожность, кто-то выпил, разоткровенничался…
— Из друзей Роберта один Руйга иногда выпивает, но его в то время даже в Риге не было. Савелис разговорчив, но он никогда не пьет и потому ничего лишнего не скажет. К тому же я уверена, что Роберт никому про это не говорил ни слова. И мне тоже. Мы об этом узнали только после его ареста.
— И тем не менее кто-то знал об этом еще раньше. Очевидно тут замешано какое-то неизвестное лицо, кого знал лишь Роберт. И, должно быть, это важная персона, раз Роберт советовал воздержаться от каких-либо мер против этого человека. Не было у него каких-нибудь дел, о которых он тебе не говорил?
— Возможно, были. Но я вообще не имела обыкновения расспрашивать, где он бывает, с кем проводит время и потому многого не знаю.
— В его вещах ты не обнаружила ничего такого, что могло бы указать на подобные связи?
— Я не прикасалась к его вещам.
— В одном смысле это хорошо, потому что все, что не прибрали к рукам жандармы, находится на месте. Анна, я понимаю, тебе должно быть неприятно, если я буду разглядывать личные вещи Роберта. Но вдруг этот осмотр наведет нас на след? Скажи по совести: ты хочешь, чтобы я предпринимал какие-то действия в этом деле?
— Роберт был моим единственным братом…
— Око за око, зуб за зуб — верно?
— А разве я могу иначе?
— Вот и хорошо. Тогда давай осмотрим вещи Роберта, все, что тут имеется. Бумаги и письма просмотри сперва сама, и если что-то тебе покажется таким, что… мне читать не следовало бы, то и не показывай. Мне нужно знать только одно, до остального мне нет дела.
— Сказал же Роберт, чтобы я тебе доверяла. Если я имею право о чем-то знать, то и у тебя оно тоже есть.
— Спасибо, Анна. Не опустить ли оконные шторы и зажечь свет? Дверь ты заперла?
— Да, Илмар. Но теперь уже некому придти.
4
Поскольку все тут было вверх дном, а времени — в обрез, то осмотр вещей Роберта в этом беспорядке Илмар производил по определенной системе: он разделил комнату на несколько воображаемых секторов и, покуда один сектор не был осмотрен до самой последней мелочи, к следующему не приступал. Первым делом все, что было разбросано по полу и по стульям, сложил в одно место — одежду, газеты и бумаги. Илмар ощупывал каждый шов и карман, перелистывал все газетные страницы и осматривал каждый клочок бумаги — даже такие, где не было ни малейшей надежды обнаружить что-либо. Все обследованные предметы он передавал Анне, и она должна была в свою очередь все проверить и ощупать. Лишь после этого она могла переносить вещи в другую комнату и складывать. Потом настала очередь предметов обстановки — стульев, картин, ковра на полу и небольшого настенного коврика, Илмар не довольствовался поверхностным осмотром этих вещей. Он переворачивал стулья вверх ножками и смотрел, нет ли там надписей, он проверял оборотную сторону картин, а ковер скатал и тоже перенес в другую комнату. С кровати снял матрац и поснимал наволочки с подушек, письменные принадлежности после осмотра убрал со стола, чтобы освободить его от всего лишнего, и принялся за ящики. Но, увы, корреспонденцию Роберта, записки и прочие бумаги забрали жандармы. А ведь именно там скорей всего можно было обнаружить необходимые сведения.
Так в напряженной работе проходил час за часом. Оставалось осмотреть лишь этажерку. Часть книг тоже была реквизирована, остались лишь маловажные брошюры, один альбом со стихами и один с фотографиями семейства Вийупов. Первый альбом Роберт получил в подарок на день своей конфирмации, было в нем и какое-то посвящение Илмара — перевод на латышский язык пушкинской строки:
…Иди, куда влечет тебя свободный ум…
Другие посвящения были от друзей юности Роберта, некоторые из них подписаны неразборчиво, а последнюю запись сделали за неделю до ареста Вийупа. Это было известное стихотворение Лермонтова «Ночевала тучка золотая» на русском языке, подписано инициалами И. З. островатым женским почерком.
— Ты не знаешь друга или подругу Роберта, чье имя и фамилия начинались бы с этих букв? — спросил Илмар у Анны.
Она задумалась, перебирая в памяти знакомых брата. Нет, она не знала никого, чья фамилия начиналась бы с буквы З.
— Может, это кто-то из его бывших сослуживцев… — предположила Анна.
— Может быть. Будем иметь в виду эту запись… — проговорил Илмар, откладывая альбом в сторону. Затем он начал перелистывать книги Роберта — страницу за страницей в надежде обнаружить на полях какие-нибудь пометки Вийупа. Все напрасно. Ни подчеркнутого слова, ни галочки. Оставалось просмотреть несколько старых истрепанных брошюрок, и тут Илмару улыбнулась удача. Он наткнулся на прошлогодний календарь. По-видимому, он не был выброшен лишь благодаря тому, что в нем была напечатана переведенная Вийупом статья. Но главное было не в этом. В самом календаре подле некоторых дат Вийуп делал краткие, несколько загадочные пометки. Первая относилась к 8 ноября: «И. З. хочет познакомиться. В следующее воскресенье…»
В следующее воскресенье: «Был. Великолепно. Будет ждать послезавтра». 17-го ноября: «Итак, жизнь начинается».
Затем пометки следовали все чаще и чаще, с интервалом чуть ли не в два, три дня: «И. З.» — «И.» — «Не смогла быть. Завтра…» — «Был. И. З.!» — «Вечером надо пойти».
Илмар положил календарь к альбому и еще раз спросил у Анны, нет ли у нее соображений по поводу этого И. З.
— Похоже, это женщина и можно предположить небольшой роман. Но, может быть, пометы имеют и другое значение.
Нет, Анна не имела ни малейшего представления, что за связь была у Роберта с этой персоной. Вообще он про свои интимные дела никогда не говорил ни слова. Но одно несомненно — Роберт перед арестом словно преобразился, стал необычайно бодр и беспечен. Но его шутки и веселое озорство не содержали намеков на что-нибудь определенное, быть может, это просто была радость от того, что в жизни все складывалось удачно — примерно в то время он получил повышение по службе.
— Эту личность не придется искать там, где он служил, — сказал Илмар. — Насколько можно понять, он нашел ее где-то в ином кругу. Бывало, они не встречались по нескольку дней кряду.
И уже в самом конце Илмар сделал крупное открытие. Фактически еще ничего открыто не было, но обнаружилась некая общая вероятность, дававшая повод для различных версий: перелистывая какой-то книжный каталог, Илмар наткнулся в нем на небольшого формата фотографию — портрет молодой блондинки. На обороте надпись по-русски: «Роберту — Ирена». В одном уголке штамп фирмы. Это был один из наиболее известных рижских фотографов.
Вот, собственно, и все.
— Возможно, эта женщина не имеет отношения к делу, — сказал Илмар. — Утверждать, что она сыграла какую-то роль в аресте Роберта было бы слишком несерьезно, но я все-таки должен ее найти. Возможно, она что-то знает, если только Роберт не был с ней так же замкнут, как со всеми остальными. На этом портрете ее вид внушает доверие, взгляни-ка, Анна, — какой открытый, чистый взгляд и какая добрая улыбка!
— Она красивая! — согласилась Анна.
— У Роберта хороший вкус, — продолжал Илмар. — Но это все мелочи. Главное — как разыскать эту женщину и сможет ли она чем-нибудь помочь? Это мы увидим позднее, а теперь давай приведем в порядок комнату Роберта.
— Ничего, я потом приберу.
Илмар взглянул на часы. Четверть четвертого. Приоткрыв штору, он увидел, что уже светает. Затем вспомнил о некоем обстоятельстве, забытом в этом многочасовом сосредоточенном труде: для одного человека нынешняя ночь была его смертной ночью; и теперь это уже свершилось. Сердце защемило. Илмара вдруг охватила жалость к Анне — он оторвал ее от тягостных мыслей, которые томили бы ее всю эту ночь, а теперь, когда она осознает свершившееся, боль, которая исподволь и равномерно сжигала бы грудь Анны, нахлынет на нее внезапным и жестоким шквалом — испить ее придется залпом и до дна. Будет ли это лучше?
