Замечание.
Из примера тропических стран, где производственный процесс не влечет к знанию, и великих рек, где он вызывает стремление к нему, внимательный читатель увидит, что производственный процесс для исторического материализма — не единственная причина развития. Географические факторы имеют здесь большое значение. Точно так же, — упомянем последний важный пример, — производственный процесс в Европе никогда не доразвился бы до такой мощи и быстроты, если бы климат здесь был тропический и если бы почва, не требуя почти никакого возделывания, приносила изобильные плоды. Как раз умеренная температура и сравнительно бедная почва принуждали здесь людей к тяжелому труду, а тем самым и к изучению природы.
Итак, то замечание, будто производственный процесс для социал–демократов — единственная независимая движущая сила развития, неправильно. Кроме климата и природных свойств страны, кроме влияний атмосферы и почвы, мы в ходе наших доказательств познакомимся еще со многими движущими силами.
В. ИзобретенияСуществует такая отдельная область науки, которая сама по себе требует несколько более подробного исследования. Это — область технических изобретений.
Мы говорим: производственные отношения основываются на технике. Не признаем ли мы тем самым, что производственные отношения основываются и на духе?
Несомненно, мы признаем это. Техника, это — сознательное изобретение и применение орудий мыслящим человеком и, если представители исторического материализма говорят, что все общество основывается на технике, то они говорят тем самым, что все общество основывается на материальном и духовном труде.
Но не противоречит ли это тому, что мы утверждали? Не превращается ли таким образом дух в первую движущую силу общественного развития?
Если дух порождает технику, а техника — общество, то ведь первотворцом становится дух. Приглядимся к делу несколько ближе. Исторический материализм отнюдь не отрицает, что дух соучаствует в технике. Да и как было бы возможно отрицать это? Техника — человеческое дело. Люди — мыслящие существа. Производственные отношения, отношения собственности суть отношения людей; действия и мышление протекают в этих отношениях. Техника, отношения собственности и производства — и духовные, и материальные отношения. Этого мы не отрицаем.
Мы отрицаем только самостоятельное, самовластное, определяемое свободною волей, сверхъестественное, непонятное в духе и его деятельности. Мы говорим: если дух изобретает новую науку, новую технику, то он делает это не своим свободным решением, а в силу общественного стремления в таком направлении или в силу общественной потребности.
Раньше большая часть технических изобретений делалась людьми, которые сами участвовали в производственном процессе. В них жило стремление достигнуть более совершенной или более быстрой работы, чтобы разбогатеть таким способом или обогатить всех.
Но каков бы ни был общий характер общества, было ли оно маленьким или большим, представляло ли кочевую орду или племя, феодальное или капиталистическое общество, это стремление было общественным, возникало благодаря экономической потребности. В обществах с общим владением это было социальное стремление сделать что–нибудь на пользу коллективности, — в классовых обществах с частной собственностью это было стремление сделать что–нибудь для общественного индивидуума, для частного собственника или для класса частных собственников.
В этом нет ничего удивительного. Так как человек — общественное существо, то и его стремление к усовершенствованию труда не есть нечто вытекающее из собственного духа отдельного человека, а нечто такое, что происходит из его общественных отношений. Стремление к усовершенствованию техники, к изобретениям есть общественное стремление; оно возникает благодаря общественным потребностям.
Вот это–то и говорят представители исторического материализма: они отрицают самостоятельность, самовластие, высшую силу духа; они говорят, что существующая общественная потребность вводит дух в определенную колею и что эта потребность тоже порождается определенными материальными производственными отношениями. Следовательно, и в этом случае они отрицают, будто дух является абсолютным владыкой.
Эта связь техники и науки представляет такую важность, что нам, пожалуй, следует остановиться ,на этом подольше и рассмотреть обстоятельнее.
Остановимся несколько ближе на некоторых примерах.
Представим себе средневекового ручного ткача. Ручной ткацкий станок, вообще говоря, удовлетворяет общественным потребностям. Торговля, сношения, внешний рынок еще не развились настолько, чтобы сделать необходимыми новые, крупные производительные силы. В этом еще не ощущается потребности. Тем не менее, внимательный взгляд особенно наблюдательною ткача прикован к ткацкому станку: он знает, что более быстрое и удобное производство представляло бы лично для него известную выгоду. Он изобретает маленькое усовершенствование и применяет его. Оно становится известным, ему подражают другие ткачи. На этом дело останавливается. Это — маленькое изобретение, представляющее едва заметный шаг вперед в производственном процессе, которое, быть может, на целые десятилетия или даже столетия остается единичным изменением. Оно возникло благодаря потребности отдельного человека.
Но предположим, что сношения и торговля (как было, например, в пятнадцатом, шестнадцатом и семнадцатом веке) сильно увеличились, что внешний рынок чрезвычайно расширился, что основаны колонии, требующие из метрополии мануфактурных товаров: тогда общественная потребность в усовершенствованной технике и стремление к ней, к повышенной производительности труда становится всеобщим, тогда не один человек, а сотни людей помышляют о технических усовершенствованиях, — тогда благодаря многим быстро следующим одно за другим и накопляющимся изменениям возникает новое орудие.
Напомним для примера какого–нибудь из самых первых изобретателей паровой машины, хотя бы Папина.
У многих людей есть особенные дарования и любовь к технике. Это досталось нам в наследие от миллионов лет развития человечества. А если производственные отношения действуют в том же направлении, то эта любовь и эти дарования в отдельных людях вспыхивают ярким пламенем. Общество, в котором они живут, обладает уже развитой техникой; они помышляют об усовершенствованиях, которые могли бы еще больше повысить общественное производство. Их общественное мышление, направленное в эту сторону, обращается к силе сжатых водяных паров. Исходя, как из основы, от старых орудий, приводимых в движение человеком, животными, водой или ветром, они измышляют новый аппарат. Их социальные чувства настолько сильны, их радость и потребность создать нечто новое настолько велики, что они жертвуют временем, здоровьем, состоянием, — только бы усовершенствовать и ввести этот новый аппарат.
Однако соответствующей всеобщей потребности еще нет, этот шаг техники слишком велик, издержки, может быть, слишком высоки. Изобретение не вводится в жизнь, опыты приходится приостановить, о них забывают. Изобретатель нередко умирает, как в конец разорившийся человек. Он, конечно, почувствовал социальную потребность, но общество еще не почувствовало ее или же почувствовало недостаточно; изобретатель явился несколько преждевременно.
Возьмем теперь какого–нибудь изобретателя нашей эпохи, например Эдисона. Он — техник, вся его жизнь — мысль о технике. Но это — не первая ласточка, он думает не о том, что еще невозможно. Общество, по крайней мере класс собственников, хочет того же, чего хочет он. Усовершенствование техники знаменует для капиталистов колоссальное повышение прибыли. Немедленно принимается всякое изобретение, делающее возможным более быстрое и дешевое производство. Это усиливает рабочую силу изобретателя и приводит к тому, что он сам может выдвигать перед собою проблемы, что он зависит уже не от случайности, а от собственной воли.
Стремление к изобретениям, характеризующее какого–нибудь Эдисона, — социальное стремление, его любовь к технике — любовь, возникшая в обществе и благодаря обществу, общественная любовь; и базис, на котором он строит, общественный базис; и тем, что он имеет успех, и тем, что он может сознательно, наперед ставить свои цели, он обязан этому обществу.
Таким образом в настоящее время нередко бывает, что изобретаются новые машины, но они не вводятся, потому что , они слишком дороги. Например, для земледелия изобретены превосходные машины, но большая часть их или совсем не применяется или находит применение лишь в редких случаях. Производственные отношения все еще слишком тесны для этих новых сил. Следовательно, если вследствие ощущаемой индивидуумом общественной потребности на основе уже существующей техники возникают разные изобретения, то из них принимаются только те, в которых у общества имеется практическая потребность и которые оно может ввести при сложившихся конкретных отношениях. Итак, и развитие, и возникновение орудия имеет общественный характер. И корней его следует искать не в духе отдельного человека, а в обществе.
