к королю: в открытом поле неприятеля не встречаю, он засел по
местечкам и городкам и так упорно держится московской
протекции, что каждое поселение приходится брать штурмом. Сердца их
до такой степени нечувствительны ко всепрощающему милосердию
вашего величества, что они хотят лучше погибнуть с домами своими
от огня, терпеть голод и всякие лишения, чем возвратиться к
верному подданству королю своему. Вся Украина решилась умирать, а* не покоряться полякам>.
По известию польского историка, начальствовали над
восставшим поспольством в Ставище некто Дачкб, бывший долго в
турецкой неволе на талерах, и Булганый - еще при Богдане
Хмельницком полковник пехоты; оба они были теперь полковники так
называемых <серденецких>1полков, возникших в недавнее перед
тем время из охотников. В городе заперлось много народа; поляки
в своих известиях доводят число всех годных к бою до 16.000.
Приступы начались 4-го июля. На первых порах они пошли
неудачно для поляков. Дачкб, отбивши их, приказал своим людям
копать ров, чтоб не допускать поляков до вала; из высыпной земли
этого рва образовался новый вал - и,
таким образом, город
опоясался двумя земляными оградами. Поспольство с валов
издевалось над своими врагами. Когда Чарнецкий объезжал свое войско, одетый в бурку из леопардовой кожи, осажденные кричали ему: <ото ряба собака!> После нескольких дней, проведенных в битвах, Чарнецкий убедился, что не поделает ничего силою с
осажденными. Он отправил в город шляхтича с убеждениями сдаться и
не губить себя напрасно. Ставищане отвечали: <пусть польское
войско прежде отойдет от нашего города, тогда мы пошлем по-
* Вероятно, от прозвища Серденя, которое носил первый их полковник.
38
становить уговор с Чарнецким, с тем, чтоб мы были вольны от
военного постоя и не было бы у нас польского гарнизона>. Такой
ответ раздражил гордого пана; он приказал татарам по
окрестностям довершать разорение селений и без милосердия убивать
женщин, детей и стариков, потому что из этих селений находились
в городе жители; между тем привезли полякам свежие боевые
снаряды; пальба гранатами и бомбами истребила разом большую
часть строений в Ставище. Дачко был убит; на его место выбрали
сотника Чопа, который, по выражению польской летописи, был, к досаде поляков, предводитель дельный и отважный. Много потерь
понесли тогда поляки. Погибла вся пехота, уцелевшая после
зимней кампании; поляки так умалились, что где прежде были
тысячи, там оставались сотни. Чарнецкий вообще мало щадил жизнь
подчиненных, и в ответ на жалобы о потерях в войске говорил: <что ж, война людей не рожает!> Хотелось - Чарнецкому, во что
бы то ни стало, взять город приступом, но другие паны, составлявшие около него военный совет1, находили, что гораздо, лучше, ради пощады собственных.сил, принудить к сдаче город блокадою, тем более, что пленные показывали, что в городе чувствуется
недостаток съестного, а людей, набежавших туда с сел, много, и
все эти поселяне на зиму себе не сеяли, а от прежнего лета
полевых плодов не успели собрать, и потому в осаду с собою
запасов не взяли. Итак, по общему приговору военачальников, город Ставище был обложен кругом: ни в город, ни из города ни
одно живое существо пройти не могло.
Было бы_возможно подать помощь осажденным в Ставище, если бы гетман Бруховецкий соединил раздробленные козацкие
силы и если бы в пору пришли к нему великороссийские воеводы
с своими полками. Этого не сделалось. Весь июнь Бруховецкий
ожидал, что Серко и Косагов приведут к нему свежие силы
народа, восставшего в прибужском и приднестранском краях. Но
вышло не так, как обещали Серко и Косагов. Серко с Косаговым
разошелся; сам Серко отправился к Очакову разорять татар, а
Косагов из Умани воротился к Бруховецкому в Канев без Серка
и почти без новых сил. ЗО-го июля Бруховецкий отправил его
снова в поход: Косагов должен был соединиться с козацкими
полками Зиньковским да Млиевским, да еще с двумя пехотными, и
идти с ними на Кор су н. Из Канева взял с собою Косагов только
что прибывших великороссийских ратных людей и слободских
Козаков до тысячи человек. Не доходя до Корсуна пяти верст, Косагов 1-го августа встретил польский отряд и вступил с ним
в бой, продолжавшийся с утра до полдня. Бывшие в этом бою
государевы ратные люди и слободские козаки не устояли - по-
1 Ян Собеский, Иероним Синявский, Станислав Яблоновский и другие.
39
бежали, побросавши оружие, и на переправе через болото
потопили своих лошадей. Косагов привел 3-го августа в Канев остаток
своего войска пешим и безоружным. Было у него в этой
несчастной битве 35 рейтаров, 120 солдат, 470 Козаков, а с
малороссийскими полками - около полуторы тысячи. Все постыдно
бежало: убито в сражении было только 10 человек Козаков и 21
наймит. Многие царские ратные люди, слободские и донские ко-
заки, еще не дождавшись встречи с неприятелем, убежали в дома
свои. Косагов в своем донесении царю объясняет это так: из
малороссиян в его полку настоящих Козаков было немного; все -
из наемных овчаров, да из работавших на винокурнях; были
между ними даже малые ребята: у Козаков заводился тогда обычай
поставлять за себя наймитов, вместо того, чтоб самим идти на
войну. Когда Косагов возвращался с своего поражения через
Мошны, мошенские жители, узнавши о несчастии, постигшем .русское
войско, собрались наскоро с женами, детьми и имуществами, какие успели захватить, бежали за Днепр и начали водворяться на
жительство в разных малороссийских городах. Они боялись
поголовного мщения со стороны ляхов над всем малорусским
народом - и не ошиблись. Вслед за уходом их явились по следам
разбитого Косагова поляки и сожгли Мошны до основания.
По возвращении Косагова в Канев, бывшие там на службе ко-
заки слободских полков: Сумского, Харьковского и Острогожского, тайком распродали полученные запасы и ушли в свои дома. Это, между прочим, произошло от несвоевременной раздачи запасов; ко-
заки получили их еще не доходя до Канева и, стоя несколько
времени под Миргородом, истребили, продали и пропили, а пришедши
в Канев, очутились в таком положении, что им нечего было есть.
Сперва такие побеги ратных людей происходили поодиночке, но к
концу августа до того вошли в обычай, что и начальные лица стали
уходить вместе с подчиненными. Убежали таким образом двое
сотников Острогожского полка, а за ними двое сотников Ахтырского и
Харьковского с козаками своих сотен. Сентября 2-го пришло
известие из Умани, от майора Свиньина, что побеги ратных
государевых людей дошли до того, что в Умани осталось их не более ста
человек, да и бывшие с майором Свиньиным малороссияне также
разбегались. Бруховецкий, недавно ожидавший из Умани подмоги, теперь должен был бы сам посылать людей в Умань, но посылать
было некого: свежих сил не приходило, а тут поляки и татары стали
беспокоить Канев. Косагов неоднократно писал в Белгород к князю
Ромодановскому, и последний, по его письмам, рассылал в разные
города отписки о поимке и высылке беглых войсковых людей, но ни
один беглый не был выслан в Канев и ни один добровольно на
службу не воротился; остальные же, видя безнаказанность за побеги, сами собирались улизнуть из Канева. В конце сентября Косагов
40
доносил в Приказ, что у него осталось рейтар 68, а солдат 160, и у
тех запасов было мало. Возникало опасение, что и они разбегутся; действительно, вновь после того убежало 18 человек, а в следующую
затем ночь - 24. Таким образом, настроение в войске, как
великороссийском, так и малороссийском, было причиною, почему гетман
и Косагов не могли все лето до октября подать помощь геройским
защитникам Ставища и нанести поражение Чарнецкому.
Между тем как Чарнецкий держал в блокаде Ставище, гетман
Тетеря отправился с татарами приводить к покорности восставшее
поспольство прибужского и приднестровского краев. Он рассылал
универсалы, где уговаривал народ отречься от московской
протекции и возвратиться под власть законного короля. Кальницкий
и винницкий полковник Василь Вареница умолял Бруховецкого
скорее присылать помощь и предостерегал, что иначе ляхи своими
прелестями многих к себе прилучат. Бруховецкий прислать им
