Перекалин вдруг подумал, что знает об Ирине, пожалуй, все. Они уже давно были близкими и почти родными людьми – они любили друг друга, боготворили, просто не могли друг без друга жить. Однако сейчас, увидев перед собой эти вещи, он не мог ответить себе на вопрос: кто посмел ему подкинуть все это? И где сама Ирина? Почему молчат ее телефоны? Куда делась его радость, его любовь? Неужели муж что-то узнал и прислал ее вещи в знак того, что это – все, что ему, любовнику, положено иметь на память о пылкой любви?
Пожалуй, все, что он увидел в посылке, за исключением серебряной зажигалки и обручального кольца, было куплено им или на его деньги. Он никогда не скупился и задаривал Ирину подарками, засыпа́л деньгами. Другое дело, что она не могла, не привлекая внимания мужа, часто покупать дорогие вещи, украшения.
Он хотел еще раз позвонить Ирине, но подумал вдруг, что, если она не могла ответить ему в течение этих двух дней, стало быть, у нее проблемы с телефоном. Возможно, его конфисковал муж? Или выбросил куда-нибудь. Может, он увез Ирину к матери? Или еще куда-то подальше – из города, чтобы она не могла больше встречаться с Перекалиным.
Но зачем было раздевать ее? И снимать ее украшения? Хотя бы обручальное кольцо оставил, это же муж ей сам подарил на свадьбу. Или этот поступок означает, что теперь кольцо не имеет никакого, даже символического значения? Что ж, он прав, этот Герман Овсянников.
Перекалин спросил себя: а как бы он поступил, если бы узнал, что его жена ему изменяет, причем ее роман на стороне длится несколько лет? Разве он ничего не предпринял бы? Предпринял, но, скорее всего, в отношении самой жены – может, надавал бы ей пощечин. И непременно развелся бы с ней. Развод – золотая мечта? Сейчас, когда Ирина пусть даже и на время исчезла из его жизни и он остро чувствовал необходимость видеть ее, ему стало стыдно за свою нерешительность, за то, что он все то время, что у них длился роман, всячески откладывал развод с женой, мотивируя это самыми разными причинами. На самом же деле его очень устраивала эта двойная жизнь. Ему нравилась эта ситуация и острота отношений, да и сама жизнь казалась ему наполненной. Кроме того, он считал, что рано или поздно он все равно бросит жену и женится на Ирине, тогда к чему торопиться – пусть все идет своим чередом… А еще было какое-то странное чувство, словно для того, чтобы он решился на развод, должно было произойти нечто такое, что дало бы толчок, как-то продвинуло его в поступках и решениях… Возможно, этот момент как раз и наступил? И после того, как он все это осознал, мысли его стали как будто чище и потекли плавно, медленно: теперь-то он наверняка знал, что ему делать… Он поговорит с женой Катей и постарается расстаться с ней по-хорошему, даст ей денег, оставит квартиру, а себе, вернее, для своей новой семьи купит другую, тем более что он уже ее присмотрел. Или же, если ему удастся уговорить Ирину, они все-таки переедут за город, построят дом, посадят сад. А что, отличная идея! Перекалин даже немного развеселился, представив себе залитую солнцем зеленую лужайку, по которой вместо гусей бегали его маленькие, розовощекие дети.
Рука невольно потянулась к телефону, он снова набрал номер Ирины.
…Волосы зашевелились у него на голове, когда он услышал тихое, придушенное мурлыканье где-то прямо под руками, совсем рядом. Он знал этот звук, ведь они же вместе с Ириной выбирали сигнал для ее телефона. Он решил проверить и отключил свой аппарат. Мурлыканье стихло. Он снова набрал номер Ирины – звук повторился.
Он нашел телефон Ирины в кармане ее жакета. Он был практически разряжен.
Он тотчас позвонил секретарше.
– Скажите, Светлана Валентиновна, где была эта посылка все утро? – Ему было удивительно, что посылка, столько времени пролежавшая в приемной, издавая телефонные звонки, не вызвала подозрений у его секретарши. Ведь он звонил Ирине много раз.
– В приемной, – испуганно ответила она. – А что? Что-нибудь случилось?
– Хорошо. Если посылка была в приемной, тогда где все утро находились вы сами?
Она несколько секунд молчала, а потом ответила тихо, виноватым голосом:
– У Ваулиной сегодня день рождения. Я была в бухгалтерии.
Он бросил трубку. Ну вот и все объяснение. Так совпало, что его звонков никто не слышал – посылка лежала в приемной как раз тогда, когда секретарша отсутствовала, отмечала день рождения бухгалтерши. Что ж, это даже неплохо.
Обеденное время заканчивалось. Он отключил телефон Ирины, снова завернул все ее вещи в бумагу и весь этот пухлый и объемистый сверток втиснул в большой черный пластиковый пакет, который сунул в шкаф. Он должен придумать, куда все это девать – не выбрасывать же. Рано или поздно они с Ириной встретятся, и он вернет ей все ее вещи.
Перекалин съел бутерброд с сыром, запил его холодным кофе.
12
– Марк Александрович, тут к вам пришли. Родители одной студентки. Они прочитали в газетах о том, что в нашем городе орудует маньяк.
– Какой еще маньяк? – Марк поднял голову от бумаг и посмотрел на Локоткова убийственным взглядом. – Ты что, Лева, с ума сошел?!
– Да я здесь ни при чем. Это все журналисты. Или ты думаешь, что они напрасно свой хлеб едят? Да весь город уже знает, что за городом обнаружили два женских трупа.
– И что эти люди… Родители… Что им нужно?
– У них дочь пропала. Они узнали, что вы занимаетесь этим маньяком, и пришли сюда, как говорит дежурный, чуть свет. Просто они не знают вас в лицо.
Марк вспомнил: действительно, утром, войдя в здание прокуратуры, он увидел внизу, возле окна одну пару – мужчину лет пятидесяти и молодую женщину с заплаканным лицом.
– Дочь пропала? Почему они запаниковали? Больше ведь никого не нашли.
– Понимаешь… понимаете…
– Лева, да что с тобой? По-моему, мы давно уже перешли на «ты».
– Мне замечание сделали.
– Кто?
– Шеф твой.
– Забудь. Давай по делу. Зови сюда этих людей. Быстро.
В кабинет вошли именно те люди, о которых Марк и подумал. Неравный брак. Это сразу бросалось в глаза. Муж старше жены лет на двадцать. Быть может, поэтому у него такой виноватый взгляд? Люди интеллигентные, хорошо одетые, но такая растерянность и страх читаются на их лицах, что Марку стало не по себе.
– Моя фамилия Садовников, Марк Александрович. Я – старший следователь прокуратуры.
– Мы – Воронковы. Меня зовут Павел Петрович. А это моя жена – Лидия Григорьевна. Понимаете, у нас пропала дочь, Марина. Она студентка медицинского университета. Очень хорошая девочка. Ее нет уже сутки. Представляете, она не пришла домой ночевать!
– А что, прежде такого не бывало? – сухо спросил Марк. Прошли всего сутки. Да, может, девица загуляла?
– Бывало, конечно, но мы всегда знали, у кого из подруг она останется на ночь. К тому же мы сами прозванивали их номера, так, на всякий случай. И всегда трубку брала Мариночка.
Говорил один Павел Петрович, его жена лишь энергично кивала головой и шмыгала носом. Она так убивалась, словно заранее знала, что с ее дочерью что-то случилось.
– Я понял, что вы контролировали свою дочь. Что ж, это похвально. Но зачем вы здесь? У вас есть какие-то подозрения насчет того, где находится Марина?
– Да, есть. В городе – маньяк! Он убил уже двух девушек! Теперь пропала Марина. Вот мы места себе и не находим!
– А вам не приходило в голову, что у вашей Мариночки мог появиться какой-нибудь воздыхатель, ухажер? Вскружил вашей дочери голову.
– Да-да, конечно, – вдруг подала голос Лидия Григорьевна, – конечно, мы прорабатывали и этот вариант. Мариночка – девочка очень красивая, видная. На нее многие мужчины обращают внимание. Но при всем том она далеко не глупа. Она же понимает, что мы за нее волнуемся. Поэтому, если бы она, скажем, решила провести ночь с мужчиной, она бы позвонила и сказала бы, что с ней все в порядке, чтобы мы не волновались.
– Лида! – зашипел на нее муж. – Что такое ты говоришь? Марина не могла бы остаться на ночь с мужчиной.
– Паша, она уже взрослая девочка, – отмахнулась от него мокрым платочком жена. – И разве теперь до этого?! Главное, чтобы она нашлась. Мы пришли к вам, Марк Александрович, чтобы спросить, не находили ли… Не были ли еще убиты девушки… женщины? Я понимаю, наш поступок напоминает визит двух сумасшедших, но так и есть. Мы же обзвонили все больницы, морги! Мы всю ночь не спали. Паша едва стоит на ногах, у него больное сердце. Марина не могла так поступить, не могла! Это точно. Я хорошо знаю свою дочь. Она не растерялась бы ни в какой ситуации и нашла бы способ позвонить даже с Северного полюса, понимаете? Но она не звонит. – Голос ее сорвался на сип. В груди заклокотало, видно было, что женщина близка к истерике. – Я чувствую. Не знаю, как это объяснить, но я чувствую, что ее нет в живых! Понимаю, грех так говорить, но у меня внутри словно что-то оторвалось и болит, болит. Я же мать! Хотелось бы верить, что она жива.
