на тему «Где ты была» и «Нервы матери надо беречь». Невкусный и неинтересный ужин, обычно состоящий из гречневой каши, ведь продукты стоят дорого и нужно экономить. Просмотр политических ток-шоу, сон, будильник, душная, подпрыгивающая на ухабах городской дороге маршрутка, работа.
Мечты о прекрасном будущем с Вадимом так и оставались мечтами, вера в их совместную жизнь блекла, истончалась. И Ритка, как могла, пыталась её удержать, маясь на выходных от осознания своего одиночества в компании матери, понимая, что вот именно сейчас, в этот погожий летний, зимний или весенний день, Вадим со своей семьёй. Стены квартиры давили, душили, и Ритка ощущала себя пленницей.
– Это ужасно! Я не могу на тебя смотреть! Господи, за что мне такое горе? Кому теперь ты будешь нужна?
Мать вновь рыдала, усевшись на край кровати. Садиться на кровать больного, в тот момент, когда этот самый больной на ней лежит, доктор Морозова считала дурным тоном, и сама никогда так не поступала. Чёрт! Ну стул же есть! Зачем отнимать у Ритки последнее, делая личное пространство ещё уже? Ведь оно, это пространство, и без того ограничено размерами панцирной сетки.
– Уходи, – прошипела Ритка, стараясь изо всех сил, не заорать. Всё же в палате было полно людей. К чему им давать пищу для пересудов?
Мама оборвала причитания на полуслове и удивлённо воззрилась на неблагодарную дочь.
– Тебе не стыдно?– спросила она, чеканя каждое слово. – Я, по-твоему, робот, безмолвно выполняющий функции сиделки? А может, я рабыня, не имеющая права на выражения своих чувств?
Ритка попыталась что-то возразить, ощутив укол чувства вины, но мать уже несло.
– Я вырастила неблагодарное чудовище! – полным слёз голосом воскликнула она, призывая в свидетели всех обитателей палаты и их родственников. – Я переживаю, ночами не сплю! Да кому ты нужна кроме меня? А инвалидом останешься, кто ухаживать будет? Мамочка родная, больше некому!
Ветер качнул гриву одного из тополей с такой силой, что посыпались золотые монеты. И в тот момент Ритка невольно подумала о том, что хорошо бы сейчас пройтись по ковру из шуршащих листьев, вдохнуть терпкий прощальный запах осени, почувствовать поцелуи солнечных лучей, не жгучие и страстные, как летом, не холодные отстранённые, как в конце зимы, а ласковые и грустные.
И это желание свободы, единения с природой придало Ритке смелости, заставило послать подальше чувство вины, и она зло и горько рассмеялась.
– Так ты радоваться, а не плакать должна, – проговорила Ритка сквозь смех. – Твоя цепная собачонка, твоя игрушка будет теперь всегда с тобой. Замуж не выйдет, тебя не покинет. Ты же, мамуль, всегда так боялась, что у меня появится кто-то кроме тебя. Да, придётся убирать за мной дерьмо, но ведь чем-то надо жертвовать, правда?
Мать будто кто в задницу укусил. Она соскочила с кровати и бросилась прочь из палаты. А Ритка продолжала хохотать, пока страшный смех, не перешёл в громкие рыдания. Соседки молчали, не зная что предпринять, вызвать врача или продолжить заниматься своими делами.
Слёзы отчаяния и беспомощности катились по щекам, затекая в уши. А Ритка, даже не имела возможности повернуться на бок, или уткнуться носом в подушку. Теперь она могла лежать только на спине, с раздвинутыми в позе лягушки ногами.
– Ну, где же ты, Вадим? – мысленно кричала Ритка, гипнотизируя взглядом, пожелтевшую от старости дверь. – Мне так нужна твоя поддержка! Приходи поскорее, дай поверить в то, что всё обойдётся, что я вновь встану на ноги. Разубеди меня, скажи, что я заблуждаюсь, накручиваю. Приведи тысячу примеров. Ты же такой умный!
Волны подступившего сна подхватили Ритку и понесли. Сначала мелькали какие-то неясные образы, геометрические фигуры, овощи на тарелке, разноцветные рулоны обоев, сваленные в кучу. Позже, немилосердное подсознание вновь вернуло её в тот ужасный день, когда она получила травму.
Приём окончился, очередная старуха с жалобами на давление была отправлена с рецептом восвояси, а Морозовой Маргарите Ивановне – терапевту городской поликлиники предстоял рейд по квартирам своего участка.
Набросив плащ и перекинув сумочку через плечо, попрощавшись с угрюмой Машей, вновь явившейся в дурном расположении духа, Ритка вышла в коридор.
– Марго! – услышала она за спиной голос Вадима. Его ладони легли на плечи, небритый колючий подбородок потёрся о полоску оголенной кожи на шее, тёплые мягкие губы слегка коснулись мочки уха.
–Хорошо – то как! И не хочется никуда идти!– подумала доктор Морозова, поворачиваясь к Вадиму лицом.
Невролог улыбался себе в бороду, в глазах плескались озорные дельфины, призывая к безумству.
– У меня есть лишние десять минут, – заговорщицки прошептал Вадим Сергеевич.
– А у меня нет ни минуты, – вздохнула Рита с сожалением, поправляя на мужчине воротник халата.
В тот самый момент, Ритке стало страшно. Ей внезапно показалось, что вот так, просто и весело они болтают с Вадимом в последний раз. Стены поликлиники, выкрашенные в противный цвет гороховой каши,
разговоры в полголоса, перестук дождевых капель, царапанье кленовых ветвей по оконному стеклу,
прямоугольные, будто гробы, лампочки под потолком, льющие холодный свет, темнеющие кучки пациентов, собравшиеся у дверей кабинетов, всё это показалось неживым, плоским, словно декорации на сцене школьного театра.
Иррациональный страх чего-то ещё не случившегося, но уже неизбежного, растёкся по венам, сковал мышцы гадким могильным холодом.
– Вот ходишь по домам, – раздался в голове надрывный голос матери. – А ведь в любой из квартир, может скрываться маньяк! Ты совсем не щадишь мои чувства!
– Заткнись! – мысленно рявкнула Ритка, злясь на голос матери. – Сколько можно каркать?
Ещё немного поболтав ни о чём с неврологом, Ритка вышла под косые струи холодного сентябрьского дождя.
Улица утопала в серости. Небо надутое, словно пузо страдающего метеоризмом бегемота, нависало над городом, отражаясь в бесформенных лужах. Фары машин и яркие вывески магазинов рассеивали сгустившийся мрак. Ветер, словно грубый мужик, оголодавший по женской ласке, норовил залезть под плащ холодными пальцами, трепал волосы.
Доктор Морозова шла, обходя лужи, мечтая о кружке горячего чая и жёлтом свете настольной лампы в кабинете Вадима.
По первому адресу проживал старичок, у которого внезапно поднялась температура. Старушка, вызвавшая врача, пыталась напоить Ритку чаем с малиновым листом, но доктор отказалась. Не до чая ей, больные ждут! В доме напротив томилась в нетерпеливом ожидании женщина лет пятидесяти с внезапно поднявшимся давлением, и Ритке пришлось выслушать от этой дамы много разных эпитетов в свой адрес и в адрес отечественной медицины. Третий больной, который таковым вовсе, как оказалось, не являлся, заставил Ритку материться, мысленно, разумеется. Ведь для больных у представителей самой гуманной профессии, припасены только добрые слова и улыбки, а матерных слов они, люди в белых халатах, и вовсе не знают, и злиться не умеют, хоть бей их, хоть в лица харкай.
Огромный бритоголовый детина, в пузырящихся на коленях спортивных штанах и
