Просто потому, что если даже выползти из кармана в туннель сразу после того, как вагон пройдет мимо в очередной раз, то возвратиться по туннелю нельзя: любое движение не по ходу вагона, а в обратном направлении, будет мгновенно воспринято техникой безопасности, и автоматы объявят тревогу, если движется тело более крупное, чем крыса (которых здесь, кстати, не водится). Тревогу – потому что возникает (по скудной приборной логике) угроза столкновения.
То есть, двигаться по туннелю можно только против часовой стрелки и ни в коем случае – по. Значит, идти (пусть даже бежать) можно лишь к выходу. Но эта часть пути – такое расстояние, какое вагон преодолевает за двадцать пять минут, следовательно, мне понадобится не менее сорока, если бежать во все лопатки. А двигаться тут можно только на своих двоих; средства, позволяющие над поверхностью спокойно лететь со вполне приличной скоростью, здесь исключаются – опять-таки из-за техники безопасности: стоит агриндику заработать, как температура в туннеле поднимется, и гравитационная картина заметно изменится. Значит – снова тревога, и те, кому хотелось бы задать мне два-три вопроса в интимной обстановке, никак не пропустят беспорядка мимо своего внимания. Это мне было бы ни к чему.
Итак, выход должен быть другим. И он существует. Долгий, всегда неудобный и не всегда безопасный, но ничего лучшего устроители укрытия придумать или, вернее, реализовать не смогли, потому что все, связанное с укрытием, делалось неофициально и скрытно, так что даже владельцы аттракциона так до сих пор и не знают, что в их системе существует такая вот непредусмотренная составляющая. А за скрытность всегда приходится чем-то платить.
Путь на поверхность начинался в дальнем, постоянно темном (даже при полном свете) конце кармана – там, где находился уже упомянутый шкаф с посудой и кое-каким шмотьем. Я отворил дверцу, сдвинул в сторону куртки и комбинезоны с вензелями Луна-парка на спине и груди, вошел и затворил дверцу за собой. Сразу же загорелась тусклая лампочка; света ее хватило на то, чтобы без труда обнаружить механизм черного хода. Это был именно механизм, без всякой электроники – для того, чтобы выбраться отсюда можно было даже при выключенном токе. Пришлось приналечь на рычаг, чтобы входная дверь медленно, как бы неохотно, отворилась.
И еще раз, уже на другой рычаг, по ту ее сторону – возвращая металлическую пластину на место.
Сразу же я оказался в полной темноте. И чуть было не растерялся. На такой пассаж я не рассчитывал – казалось само собою разумеющимся, что подземный ход должен быть освещен. Видимо, тут работала какая-то другая логика. Хотя могло статься и так, что освещение тут имелось, но то ли вышло из строя, то ли просто его надо было включить – а я понятия не имел, где и как сделать это.
Я две секунды думал: возвратиться в укрытие, чтобы из оружейного ящика взять фонарь (их там было два), или идти в темноте? С фонариком было бы намного удобнее, но вот чего я терпеть не могу – это возвращаться. Мне в жизни раз-другой случалось двигаться вспять, и никогда это не кончалось добром. Может быть, при возвращении нужны какие-то ритуалы, кроме известного мне взгляда в зеркало – не знаю, скорее всего, мне возвращаться противопоказано от природы; у каждого человека есть ведь такие действия, которые ему совершать не следует.
Нет, вперед, только вперед. Это ведь не лабиринт, в конце концов, и не египетская пирамида с ловушками и капканами, а просто ход, в котором можно двигаться только вперед – на всякий случай держа руки раскинутыми вперед и в стороны и несколько пригнувшись, чтобы поберечь голову от каких-нибудь столкновений. Если со мной не произойдет ничего страшного в ближайшие три минуты, станет легче: начнет работать никталопия, способность видеть в темноте, которой я наделен – правда, в ограниченной степени. Не будь у меня этого свойства, я носил бы с собой ноктоскоп, и не возникало бы проблем; но бывает не так уж редко, что переоцениваешь свои способности – и спохватываешься слишком поздно.
Так или иначе, я продвигался по ходу – хотя и крайне медленно. Я внимательно прислушивался к своим шагам; звук их отражался от стен, и эхо помогало держаться посредине, не натыкаться на них, а кроме того – не пропустить какое-нибудь возможное ответвление: попадись оно на пути, и отзвук очередного шага прозвучал бы лишь с одной стороны. Я, впрочем, надеялся, что никаких развилок тут не будет, потому что тогда пришлось бы решать – какой из них воспользоваться, не имея никаких аргументов в пользу одного или другого варианта. Надежда – хорошая вещь, плохо только, что она оправдывается далеко не всегда.
Так получилось и на этот раз. Мой тренированный слух вовремя уловил ослабление очередного отзвука, восемьдесят седьмого по счету, именно столько шагов я успел сделать, покинув убежище. Ослабление эха означало, что ход в этом месте расширился. К тому времени я успел уже понять, что представлял собою этот ход: он не был вырыт специально, как я было предположил, но принадлежал к старой коммуникационной системе; раньше эта местность была населена, потом опустела – скорее всего потому, что была признана экологически неблагоприятной, а люди на Сальте с давних пор относятся к экологии достаточно внимательно: в прошлом им пришлось пережить немало неприятностей именно потому, что жилые районы возникали где попало, а не там, где следовало бы. Обитатели этих мест расселились, потом были снесены и дома (чтобы никому не пришло в голову обжить их снова, охотников до бесплатного жилья на Сальте ничуть не меньше, чем в любом другом цивилизованном мире), и в конце концов освободившуюся территорию разрешили использовать для создания мирка развлечений; Луна-парк был его частью. Снесли все, что возвышалось над грунтом, но не под ним, полагая, наверное, что от подземной сети никаких бедствий ждать не приходится. Мнение ошибочное – но это, как правило, понимается слишком поздно.
Коммуникации; спасибо хоть за то, что не канализация – хотя сейчас уже вряд ли можно было бы уловить разницу. Все проходившие тут некогда каналы – силовые, почтовые, газовые, снабженческие и так далее – были, скорее всего, все же демонтированы в пору ликвидации жилого района: на Сальте, планете не очень-то богатой, не разбрасывались ни металлами, ни даже пластиками, какие можно было, переработав, использовать где-нибудь в другом месте; все это приходилось ввозить, значит – платить, а это неизбежное действие никогда и никому удовольствия не доставляло. Так что остались одни лишь бетонные тюбинги, и пахло в них одинаково – затхлостью, независимо от прежнего назначения. И поэтому…
Но тут недодуманная мысль вылетела из головы. Потому что в это мгновение я столкнулся лицом к лицу с тем самым крушением надежды, которого легкомысленно рассчитывал избежать. Иными словами – с развилкой, которая мне ну совершенно не была нужна. Задним числом я пожалел о том, что мне в голову не пришло как следует поискать в укрытии схему ходов и переходов, хотя она наверняка там где-то имелась; но, может, ее и не существовало, сейчас это было уже все равно. Решать – избрать правую ветвь развилки или левую – приходилось интуитивно, а то, что вокруг по-прежнему стояла темнота, задачи вовсе не облегчало. К этому времени я лишь едва-едва начал различать окружающее, а именно – оба продолжения дороги теперь чуть выделялись более густой темнотой на фоне все-таки более светлого бетона.
Выделялись настолько, что можно было утверждать: обе трубы одинаковы по диаметру, и по этому признаку ни одна из них не получала преимущества. Были ли они равноценными и по своему назначению? То есть, не могло ли быть так, что каждое продолжение ведет к выходу – тогда их самое малое два? Вообще-то так могло статься; но даже если мысль эта верна, то один выход может находиться намного ближе другого, а мне нужно было как можно скорее оказаться наверху: здесь я был совершенно выключен из дела. Запросить помощь? Не у кого, да и средства связи тут у меня были предельно ограниченны: здешней мобильной связью мы с Орро не пользовались, поскольку она была чересчур прозрачной для посторонних, а мои психосигналы отсюда, даже если они легко пробьются на поверхность, принять будет просто некому, в этом мире на мои вибрации никто не настроен. Ну что же, в очередной раз придется решать самому. Итак: право или лево?
Перед тем как продолжить путь, я попытался все же восстановить в памяти схему поверхности. Но сразу же оставил это занятие; я ведь не знал главного: в каком направлении увел меня ход? И как был ориентирован в пространстве карман – мое укрытие? Туннель ужасов был кольцевым, и под каким градусом этот карман находился – мне и в голову не пришло поинтересоваться. Я надеялся на неплохо развитую у меня способность ориентироваться – и действительно, даже тут я сумел с более или менее приемлемой точностью определить вектор «север – юг». Но что толку, если я сейчас не помнил – а вернее, и раньше не представлял, что располагается наверху к северу и что – к югу? И тут, и там были жилые районы, но это ничего мне не давало.
