Прежде мать думала: хуже, чем дочкина апатия, ее долгие часы бездействия, глаза уставлены в потолок – ничего быть не может. Но то хотя бы была ее дочь – пусть несчастная, холодная, отстраненная. А эту новую девицу – вульгарную, злую на язык – она не знала. И не умела с ней обращаться.
Прежде у них никогда не бывало финансовых споров. Деньги на хозяйство – с тех пор, как Аленке исполнилось двенадцать – лежали в ящике буфета. Девочка сама брала – на школьные обеды, изредка – на кино, маечку, изящную заколку для волос. А если пачечка купюр таяла и до маминой зарплаты было еще далеко – умеряла, безо всяких напоминаний, аппетиты.
…Покуда Аленка молча страдала в своей комнате, деньги оставались нетронутыми. Но едва она решила выйти из заточения – вся пачка, в один день, исчезла. Новой Алене и в голову не пришло, что до следующей зарплаты больше двух недель. Явилась домой с грузом пакетов – одежда и обувь. Будто специально самое вульгарное подбирала! Короткие юбки, вызывающие кофточки, туфли на шпильках, сапоги-чулки. Строчки кривые, краски кричащие – с ее невеликой зарплатой гардероб только на рынке можно сменить, никак не в бутике.
И снова – мать про себя ужаснулась, но не стала перечить. Пусть хотя бы косо простроченная будет у дочери жизнь – только не печальное, молчаливое заточение.
Алена же – не замечая отчаяния матери – все больше входила во вкус новой, примитивно-уличной жизни. Начала курить. Исчезать по вечерам. От нее частенько попахивало спиртным. Ей домой стали звонить парни, и очень далеко им было до прекрасного принца, которым когда-то грезила дочь.
– Аленушка, – однажды решилась мать, – это не выход.
Но лицо девушки немедленно исказилось гневом:
– Отстань от меня!
Материнская интуиция подсказывала: нужно срочно Аленку остановить. Пока ее не затянуло окончательно в болото, пока она еще не напивается, а просто выпивает, пока не подсела на наркотики.
Только как можно остановить уже почти взрослого, без малого семнадцатилетнего человека? Говорить – бесполезно, слушать Алена отказывалась. Запереть в квартире, чтобы дочь, как когда-то, сразу после беды, начала бить посуду и крушить мебель? Заинтересовать – учебой, театром, каким-нибудь кружком, спортом? Однако дочь, очевидно, полагала: все, что исходит от матери, – это пустое, зло.
Но только возвращать к жизни дочь все равно было надо.
* * *
Сашка
Учиться в гимназии – сплошная морока. В обычных школах учителя сами ждут не дождутся, когда уроки закончатся и можно будет домой сбежать. А у них – мало что уроков полно, еще и постоянные мероприятия, социализация, адаптация к взрослой жизни и прочая заумь. Едва отгремел «Гамлет» на английском языке (Сашке досталась почетная роль Полония), так новая напасть: американские подростки приехали, по обмену.
То, что они на уроках вместе, даже прикольно, есть над кем поржать. Но чужеземцев еще и поселить оказалось надо – желательно в те семьи, где по-английски говорят!
Сашка с мамой, учительницей английского, оказались первыми кандидатами.
– Куда мы его возьмем, в «двушку», самим места мало! – попытался взбунтоваться он.
Но маман отрезала:
– В быту американцы неприхотливы. А тебе будет полезно язык подтянуть.
И взяла – видно, назло! – к ним в дом Стива, самого бестолкового, который по-русски – вообще ни бум-бум. Даже «доброе утро» только на английском! Хотя во всем остальном, Сашке пришлось признать, парень нормальный. Носки не воняют, ночью не храпит, фильмы смотрит правильные. И не особый ботаник. Мамины песни про Ленинскую библиотеку и Пушкинский музей выслушал вполуха и в первый же вечер потребовал на типично русскую дискотеку его сводить.
Сашка опасливо покосился на маму – та танцульки не жаловала. Но сейчас спокойно кивнула:
– Идите. Только пива ему не покупай. Американцам вообще до двадцати одного года спиртное нельзя.
– …Зануда у меня маман, да? – вздохнул Сашка, когда вышли из дома.
– Брось, – отмахнулся американец. – Нормальная тетка. К тому же я ее английский понимаю, – ткнул русского друга в бок, хмыкнул: – В отличие от твоего!
И впредь – к Сашкиному огромному удивлению! – к маме его почти кадрился! Всегда улыбнется, то сумки тяжелые подхватит (хотя в Америке вроде бы не принято), то сэндвичи с копченой индейкой приготовит на завтрак, то терпеливо объясняет ей новейшие тенденции в области подросткового жаргона.
А однажды, когда уже спать укладывались (Стив – на Сашкиной кровати, гостеприимный хозяин, вздыхая, на жесткой раскладушке), произнес мечтательно:
– Красивая она у тебя!
Сашка даже опешил:
– Кто?
– Mummy. На Шэрон Стоун похожа.
Вот уж что Сашке никогда даже в голову не приходило! Следующим вечером, когда мама овощи на салат резала, даже специально рассмотрел. Нос, правда, прямой, рот аккуратненький. Но вокруг глаз – паутинка морщинок, а меж бровей вообще целая борозда. Посоветовать ей, что ли? Какую-то специальную, омолаживающую кислоту в лицо уколоть, он слышал, девчонки в школе болтали.
Но едва рот раскрыл, мама цыкнула:
– Хватит без дела сидеть. Иди, салат заправь. И отбивные пожарь.
– А ты? – возмутился Сашка.
– А я ухожу, – усмехнулась маман.
– Куда это еще? – Сын взглянул на часы: девять вечера.
– Дела, – пожала плечами она.
Но оделась для своих дел — просто упасть! Кофточка в обтяжку, лицо разукрашено (так хитро, что глазищи совсем огромными кажутся, и даже пресловутых морщинок не видать). И, главное, – юбка до коленок не достает! Хотя прежде Сашка маму даже в джинсах видел редко – всегда, даже дома, носила скучные платья как минимум до середины голени.
– Что это у тебя за дела такие? – подленько усмехнулся сын.
А Стив тут же завопил:
– Алекзандер, не смей! У твоей мамы тоже должна быть privacy![4]
– Понял? – Маман снисходительно щелкнула его по кончику носа.
Нацепила сапожки на каблуках – новые, Сашка прежде их не видел – и триумфально отбыла.
Стив прилепился к окну, наблюдал безотрывно, как мамуля в сторону метро цокает. А когда скрылась изящная (этого не отнять) фигурка в глухих октябрьских сумерках, произнес назидательно:
– Ты должен обязательно выделять ей day off. Полностью свободный от хозяйства – чтобы мама свою личную жизнь устраивала.
– Этого еще не хватало! – буркнул Сашка.
Но и гордость определенная появилась за мамулю. Он-то всегда считал ее рабочей лошадкой, давно вышедшей в тираж. А маман, оказывается, еще умеет головы кружить!
И очень интересно стало разведать, для кого она в мини-юбки рядится. Что за перец в мамашкиной жизни появился?
…Подкараулил, когда родительница домой вернулась (между прочим, в час ночи!). Спросил вкрадчиво:
– Чего папу нового с собой не привела?
– Фу, Сашка, о чем ты говоришь! – сердито прошептала маман.
Выглядела она сейчас хуже, чем вечером: лицо усталое, морщинки снова во всей красе.
– Ну, скажи, куда ты ходила-то? – заныл сын.
– Саша! У меня важное дело, – отрезала мама. – И к мужчинам оно отношения не имеет.
– А для кого тогда наряжаешься?
– Меня попросили… – мамуля запнулась, – помочь.
– Кто?
– Не имеет значения. Кстати, – задумчиво посмотрела на сына, – от вас со Стивом тоже помощь потребуется.
– И чего надо делать? – подозрительно протянул Сашка.
– Очень сложное будет задание. И ответственное. Когда время придет, расскажу.
* * *
…Сашке всегда казалось: мамаша у него – вся, как на ладони, незыблемая в своей правильности и скучности.
Но с тех пор, как поселился у них в квартире американский турист-школьник Стив, родительница продолжала удивлять чуть не каждый день.
Все молодится, прихорашивается. Комплименты заморского гостя принимает с удовольствием. А главное, privacy завела. Еще какую privacy!
Сашка даже не знал, что у нее есть наряды на выход. Что на каблуках умеет ходить. Что улыбаться может, будто Джоконда, очень загадочно.
Расфуфырится, убегает на какие-то встречи. Дома однажды не ночевала. А как-то позвонил ей дядька. Сашка успел схватить трубку параллельного аппарата, услышал:
– Ох, Танюшка, тряхнем стариной! Квалификацию еще не потеряла?!
От любопытства просто сгорал, но Стив, противный демократ, помешал разговор дослушать. Вырвал трубку из рук, вернул ее на рычаг, произнес назидательно:
– За подслушивание чужих разговоров можно и под суд угодить.
– Это только у вас, в Америке! – разозлился Сашка.
Но снова снять трубку параллельного телефона не рискнул. Мамка щелчок услышит – про демократию рассуждать не будет, просто оставит на месяц без дискотек и компьютера.
Во что же родительница, училка средней школы, вляпалась?
Хотя не выглядит она расстроенной или убитой. Скорее – сосредоточенной и деловой.
А сегодня за ужином объявила:
– Помните, я говорила, что мне ваша помощь потребуется?
