Услышав это, Старик засмеялся невольно. Тогда Дворянинов решил, что не грех посмеяться и ему. Воздерживаясь больше часа, он устал быть серьезным, потому хохотал на сей раз мощнее, продолжительней своей нормы. Глядя на него, развеселился в конце концов и сам Галай. Он закричал через смех:
— А какую рационализацию предложил салага, знаете? Предложил крепежные цепи заменить буферными пружинами. Ха-ха-ха!
— Врешь! Пружинами? Го-го-го!
— Буферными! Без булды! Хе-хе!..
— Гы-ы-ы!..
Отгрохав так с полминуты, они смутились, умолкли пристыженно, ибо не время было свою беспечность выставлять. После разрядки с новой силой хлестнула тревога за парня, который странствовал сейчас по волнам один-одинешенек, ежесекундно рискуя молодежной головой. Каким бы он ни был, этот Алеша Губарев, но в любом случае душа болела, все мысли к нему устремлялись и угнетала, терзала невозможность лично ему помочь. А кроме того, после всяческих разговоров и суждений о мальчишке произошло еще что-то в умах ветеранов гидромеханизации. Что именно? Сразу не скажешь. Только почувствовали они какую-то беспричинную вроде бы тоску, болезненный укол своим житейским устоям, вспоминание чего-то важного, утраченного с годами.
— Да, — сказал Старик, глядя в оконную темноту, — мы вот смеемся под крышей… А уже пять минут третьего…
Дворянинов после долгой паузы добавил:
— Ему всего-то восемнадцать лет.
Вереница понтонов шла теперь как бы со свернутой на бок шеей, с переломанным позвоночником: калека, а не стройный рефулер. Головной, призатопленный плот стоял поперек волны, и потому качка здесь была глубже, буруны внахлест гуляли по трапам. Свесившись в люк, Алеша искал там что-то на ощупь, а волны хватали его за колени, доставали склоненную спину, домачивали последние полусухие клочки одежды, вгоняя тело в знобкую дрожь. Открытый поплавок набирал воды все больше, рискованнее, его следовало немедленно закупорить, но выручательный предмет никак не попадался в руку, да и был ли он вообще?.. Может, забрали механики? Может, переложили в другое место? Может, утопили давным-давно, как когда-то сам Алеша утопил злополучный «карандаш»?..
Но нет. К счастью, нет! Словно удачливый кладоискатель возопил Алексей и вытащил заветную находку из недр понтона. Это был коротенький ломик — всего лишь. И между тем это была победа, возможность победы, инструмент победы, в которой упорный электрик не сомневался сейчас.
— Съел! — крикнул он шторму, обретая новые силы для поединка. — Выкусил, хулиган? Вот я с тобой разделаюсь! Ты у меня работать будешь как миленький. Под мою дудку запляшешь!
Временный испуг и всякая мистика потеряли власть над Алешей, пропали бесследно. Задраив крышку люка, он снова двинулся на противоположный край своих зыбких владений, но уже с орудием успеха в руках. Минуя середину, заметил по изломам шаровых переходов, по ударам волны то слева, то справа, что плавучая цепочка не только согнута дугою, но и смята, искорежена вся на манер синусоиды — сплошные зигзаги вместо необходимой прямой. Если этому столпотворению понтонов дать волю, не помешать еще какое-то время, они сбились бы в кучу, в обреченное стадо, таранили бы друг друга острыми углами, нанося пробоины, разрывая связи меж собой. Но ведь если бы да кабы… И не зря же, в конце концов, околачивался тут человек — соперник и покоритель природы, как известно. А у данного покорителя хватало выдержки и ума, чтобы все бестолково атакующие стихии себе на пользу обратить.
Разумеется, пришлось потрудиться до согрева, даже до пота на лбу. И все потому, что трапы настила крепились к понтону весьма нерационально, по мнению Алексея: невозможно снять целиком. Отдельные доски, которые легко поддались бы усилиям ломика, не соответствовали его планам, не устраивали по причине узости. А чтобы получить в руки широко сколоченный щит, требовалось перерубить три поперечные лаги — пятидесятка, толстый брус. Вот он и рубил — принужденный фокусник. Рубил древесину ломом. Больше нечем, а голь на выдумки хитра…
Упорство и трудовое рвение парня были просто поразительны. Ну согласитесь: ведь лом — не топор. Да еще в потемках, с фонариком не управиться. Да еще при сильной качке, дай бог на ногах устоять. К тому же дождь, ветер, все мокро и скользко. И брус, между прочим, березовый. И лежал-то он неудобно, к стальным поперечникам впритык, а по ширине торчком. Не всякий раз попадал Алеша, сам во все стороны дергающийся, по деревянной цели. Пробовал долбить стоя, пробовал на коленях сверху и сбоку, даже сидя пытался орудовать ломом, но в таком положении не хватало размаха и удар получался слабым, и руки отваливались минуту спустя. И вообще, какая уж там производительность с поддельным инструментом, какая к черту рубка!.. Крохотная щепа, вмятины, пережевывание древесных пластов поодиночке — вот результат многотрудных усилий. Алеша скрипел зубами, потел, ярился, однако при этом не унывал.
— До-бьем! До-бьем! — приговаривал он в ритме работы. Передыхая секундами, думал творчески: «Нет, их надо секциями сбивать, трапы. Секции вставлять в уголки поперечин, как в паз, чтобы легко вынимались. Все правильно. Неплохая идея! Предложу багеру, если только… если, конечно, останусь у них…»
Каждая лага отняла у Алеши минут по десять, прежде чем треснуть в нужном месте. А всего, чтобы отделить щит от понтона, он потратил больше получаса и сильно тревожился: не поздно ли будет намеченное продолжать? Вдруг скомканную ленту рефулера уже порвало на том конце? Вдруг что-то еще? Вдруг все напрасно? Тем не менее настырный труженик не прекращал своей безгарантийной деятельности. Быстренько отмотал, отломил два куска проволоки и прицепил их к ручкам распаечного ящика длинными хвостами. Потом подвинул и развернул как надо часть трапа, которую ломиком откромсал. И тогда наступил самый ответственный момент.
— Ну, — сказал Алеша, подыскивая ногами опору понадежней. — Ну, товарищ Губарев, не подкачай!
Встав лицом к ветру, он приподнял щит за край, натужась, вздыбил его вертикально на ребро и прислонил к ящику таким образом, что вся плоскость сбитых досок превратилась в подобие паруса на понтоне.
Парус! Деревянный парус! Впервые в практике цивилизованного человечества!..
Алеше хотелось кричать это и еще что-нибудь громко кричать, да где там… В ту же секунду на воздвигнутый заслон обрушилась буйная ватага ветряных шквалов. Они подмяли, опрокинули щит, а заодно с ним, конечно, и новатора. Он упал навзничь, больно стукнулся об трубу и — счастье его! — что не скатился, придавленный своим изобретением, с понтона в воду.
— Вот номер, — кряхтя и постанывая, буркнул Алексей. — Вот не ожидал. Салага! Надо было предвидеть.
Наученный этаким нокдауном, вооружился он против шторма пущей осмотрительностью и все тем же ломиком вдобавок. С их помощью снова поставил деревянный парус торчком и тотчас подпер его весьма удачно и ловко. Затем, придерживая сотрясающуюся плоскость, взял заготовленные проволочные концы и как бы опоясал ими доски щита, прикрутил к распаечному ящику. Теперь все! Парус стоял, стоял почти несокрушимо. Шальные ветры ударились в него, но только расшибли одураченные лбы. Корму стало заносить влево все быстрей, быстрей, потом повлекло вперед по волне, в обгон искривленной середины рефулера.
— Ура! — ликовал победитель. — Наша взяла! Свистать всех наверх! Да здравствует капитан Губарев!
Маневр капитана Губарева и в самом деле оказался великолепным. Правда, риска в нем было не меньше, чем выгоды, и хорошо, что неопытный мореход этого не подозревал. Он не мог видеть в темноте, какую опасную, ежесекундно грозящую катастрофой загогулину представляла из себя плавучая гирлянда в момент разворота. Он не слышал, как сдавали крепежные цепи, вылетали срезанные болты. Словом, вероятность благополучного исхода имела столько же шансов, сколько и противоположная. Однако закон неприятных совпадений упустил на сей раз миг своего действия, а может, просто мальчишку пожалел.
Он поработал еще немного, по-разному переставляя парусящую заслонку, ибо корма в движении периодически меняла угол наклона к ветру и, соответственно, свой курс. Он работал безошибочно, хватко, проворно, и вот — замыкающий понтон стал флагманом каравана, а передний, то есть бывший передним, очутился в конце флотилии, которая дрейфовала теперь точно по линейке, штука за штукой, труба за трубой.
— Амба, — сказал Алеша, — сеанс окончен. Парус больше не нужен, корма тяжелей.
Отвязав щит, уложил его на место, прихватил все той же проволокой, чтобы не смыла волна. Выручательный ломик засунул в щелку под распаечной коробкой и тогда умастился на ней сам. И подумал неожиданно, с каким-то удовольствием даже: «Вот Старик зашумел бы, что опять радикулит на железке выращиваю…» И подумал еще: «Ну а дальше чем заниматься?» В то же время почувствовал всем натруженным телом страшную усталость, сырость до костей, противный озноб, хотя было как будто и жарко. Он вытащил влажный платок, собрал им капли дождя и пота с лица, шеи, со слипшихся волос. Затем отжал платок и снова утерся. После того извлек фонарик из кармана, посветил вокруг без надобности и цели. В пятнышке видимости возник прирученный понтон, который плыл теперь задом наперед, промчалась пенная орда попутных волн под предводительством неугомонного ветра. Труба, кабель, собственные сапоги — больше разглядывать было нечего.
