Он погасил фонарь.
Он тяжело, по-стариковски вздохнул.
Он безнадежно сказал:
— Хоть бы дождик перестал, что ли…
Только в полтретьего подошел к земснаряду буксир, вызванный с «тысячника» — гиганта здешней гидромеханизации. Застопорив машину в нескольких метрах от «семерки», капитан Петя Серегин объявился на палубе своего корабля, как артист на сцене: кругом тьма, он в прожекторном луче. Нужно было переговорить, уточнить направление поиска, и Петя открыл рот, начиная, да не успел. Шустрый Галай, опередив, заорал по-свойски:
— Ты, моллюск членистоногий, блоха водяная, медуза тебя родила! Чего торчишь, варежку разинул? Зачем ты нам, такой удивленный! В залив беги, в море беги скорей, неужели не ясно?
— Откуда же ясно? — растопырился ошарашенный капитан. — Говори толком, в какую хоть сторону?
— Да по волне, по ветру! — крикнули хором с земснаряда. — Беги! Жми! Не стой же ты! Ведь там человек пропадает! Ну!
Петя Серегин подумал, что ругают его зря и неправильно, так как для курса по ветру требовалось прежде всего исходную точку найти. Еще он подумал, что в другой раз не спустит толстопузому механику, который ни черта не смыслит в навигации, а туда же — горло дерет! Однако, соображая так, сознательный капитан не стал тратить время на личные прихоти. Человек пропадает. Человек пропадает!
РБТ полным ходом рванулся в штормовой мрак…
А минут через десять подвалили к «семерке» два БМК сразу. На одном — злоумышленно проспавший в курилке Василий, на другом — безвинно привлеченный из дому не в свою смену моторист Чудаков. Само собой, первый рулевой сгорал со стыда, второй же, напротив, поносил на чем свет неурочных аварийщиков с Лаптевым во главе. Впрочем, какие там шли дебаты с командой земснаряда, это не важно. Главное, оба катера быстренько развернулись и «побежали» в указанную даль со всей доступной им прытью.
Да, но тут необходимо учесть, что катерок под названием БМК — не ахти какая посудина. Сто пятьдесят сил, навес полукаюты, три шага за спиной рулевого — вот и все технические возможности. Для работы на мелководье да в штиль этакий судостроительный лилипут, в общем, годится, даже хорош. Ну а по бурной глыби на нем куда? Не очень-то разбежишься. Целый час карабкались БМК в горы едва настигаемых волн. Целый час кувыркались с обрывов в клокочущей пене и брызгах выше крыши. Сплошь да рядом дерзкие мини-корабли захлестывало почти с головой или валило набок, чуть-чуть не переворачивая вверх тормашками. Разумеется, скорость при этом была невелика. Тем не менее оставленные за кормой безрезультатные километры достигли того числа, которое озадачило обоих катеристов.
Сначала они теряли уверенность, но все-таки шли вперед. Потом потеряли надежду и шли вперед «на авось», для очистки совести. Наконец, истощилась и эта инерция, после чего суденышки сблизились, сбавили ход, заплясали на волне по-соседству.
— Дальше снести не могло, — пересиливая голосом ветер, катерист Вася решил.
И Чудаков согласился:
— Проскочили впотьмах. Не моторный же он в самом деле.
— Поворачивать надо!
— Нет, лучше на косу держать.
— Не выйдет на косу! Волна по борту. У меня уж и так сухой нитки нет. И вообще, опрокинет!
В конце концов постановили промазавшие капитаны, что возвращаться им никак нельзя, что надо попробовать — если не бортом к волне, то скулой, — а все же попробовать прочесать в обратном порядке сектор залива с километр шириною. Так и сделали: принялись бороздить намеченную акваторию параллельными курсами, челночным способом, туда-сюда. По замыслу, обрывок рефулера не мог ускользнуть из такой профильной сети. Однако закон неприятных совпадений и тут злую шутку сыграл, опять обманул продрогших моряков — еще один час угробили они впустую. Очевидно, не хватило куцего света фар, чтобы издали понтоны в ночи углядеть. Вероятно, пересекли катера трассу дрейфа сперва перед ними, а затем позади, не учтя их собственного хода по ветру. Короче говоря, время шло, время близилось к пяти, а бедняга парень все где-то страдал, все не обнаруживался, будто проглоченный черной неизвестностью.
— «Семерка», «семерка»! Нашли? Прием.
— Лаптев, Лаптев, ну что там у вас? Отвечай же, Лаптев!..
Эти радиовозгласы беспрерывно будоражили эфир, неслись со всех концов растревоженного участка. Багермейстеры других земснарядов полночи не выключали связь. Ни один гидромеханизатор не вздремнул, хотя штормовой простой позволял спокойно завалиться на бок вплоть до рассвета. Люди ждали. Люди интересовались, кто он — спасаемый герой, кто он — не дай бог! — возможный утопленник? И Лаптев не один раз отвечал:
— Да с курсов!.. Мальчишка совсем. Отличный парень, работяга!
— Как получилось-то? — спрашивали еще. — Прием.
— Отстаньте! Дайте слушать диспетчера, — сердился багер.
Его понимали. Какое-то время сдерживались молчком. Судили, рядили на своих земснарядах о вероятном исходе и предварительных причинах несчастья. Сходились на мнении, что будь это крепкий, испытанный мужик — тогда ничего, беспокойства меньше. А коль он салага, и волна, поди, метра полтора-два, и столько часов утекло, тут уж трудно сказать, выдюжит ли…
— «Семерка», «семерка», — снова теряли терпение чужие, но не чуждые беде багермейстеры. — Лаптев, ну как?
— Что — как, что — как? — вмешивалась Райка. — Спасатели ищут, наши ищут, говорила уже. Может, ведут уже. Связи-то с ними нет. Положь трубку, «двадцать первый»! Тихо все, не засоряйте эфир! Тихо, Батуев с портом разговаривать будет!
Никто не знает и не узнает никогда, насколько полезна или необходима была работа, которую проделал Алеша Губарев на обрывке рефулера. Да оно и не важно… Ведь сам-то он ничуть не сомневался в значительности своего труда — вот главное. И это главное не давало покоя, не разрешало отдохнуть, подумать о себе. Посидев на контактном ящике не более минуты, Алеша снова поднялся.
— Теперь понтоны врастяжку пойдут, — верно угадал он. — Теперь надо цепи подтянуть, болты заложить… Посмотрим, что у нас в резерве для этого?
Оглядев с фонариком свободную полусферу концевой трубы, Алеша нашел там пять резервных болтов — они раскачивались без надобности на месте бывшей стыковки. Первые три болта с оставленными на них гайками снялись довольно легко, если не считать ссадин на руках и новых пощечин от моря. Ведь для возни на полусфере, торчащей за пределами понтона, пришлось повиснуть над водой, тянуться к самой воде, которая, конечно, не упускала случая продемонстрировать свое буйство. Когда Алеша принялся высвобождать нижние болты, его не раз окатило с головой. То есть он сам как бы макал свою голову в залив, свешиваясь с трубы, а волна лишь накрывала ее по законам шторма. Алеша фыркал, отплевывался, едва переводил дух, но в то же время все тыкал и тыкал гаечным ключиком на ощупь, старясь разогнуть гвозди, всунутые шплинтами.
— Какой дурак… фух!.. их туда вогнал? — изнемогал, гневался он. — Как их вытащить… тьфу!.. да еще без инструмента?
Однако вытащил и эту нерациональную самоделку, и стержни, и поочередно болты целиком. Когда, попятившись, отполз от края на трап, то не сразу на ноги встал — сидел и боялся своей слабости. Дрожали руки, все тело дрожало, — и не от холода одного — от перенапряжения, страха, усталости к зверскому холоду в придачу.
— Сколько же теперь часов? — спросил Алеша безответную тьму. Подумал, прикинул, решил самостоятельно. — Пожалуй, около трех… Наверно, ищут меня… Конечно, ищут!.. Ну а толку-то?!..
Да, пока найдут, пока отбуксируют на место рефулерный хвост, еще немало времени пробежит, а шторм, разумеется, свое воинственное дело не бросит. Проникаясь его грозным дыханием, внимательней вслушиваясь в посвист ветра и ритмы ухающей волны, не уловил бедняга никакого себе послабления. Вот только дождь вроде бы измельчал. Нет, точно, всего лишь моросит, кончается — израсходовались, значит, в работе небескрайние тучи!
— И то хлеб, — сказал Алеша, чуть повеселев. И добавил со вздохом: — Ну ладно, довольно прохлаждаться. Вставай-ка, салага!
Снизав на проволоку добытые болты, поплелся он подстраховать сомнительные стыки, а заодно выбрать слабину цепей, где обнаружится. Для такого деяния опять пластался, черепашился по настилу и трубе, опять окунал в набегающие гребни вод пораненные руки, голову, плечи. И все же дело спорилось. И было бы совсем хорошо, если бы не оплошность, которой мгновенно воспользовался неприятель. Как уж там получилось, чего говорить… А только, положив на секунду фонарик себе под бок, Алеша расстался с ним навеки.
— А-а-а! — застонал он. — Ой-ей-ей, какое свинство!
И еще долго так стонал, скрипя зубами, корчась лицом: до того было обидно, унизительно, фатально и бездарно это предательское исчезновение единственного союзника против ночи. Вместе с фонариком будто канули на морское дно изрядные дозы Алешиных сил и мужества. Сразу стало более одиноко, неуютно, робко на измочаленном в шторме плоту. Волны сделались сразу чернее и круче. К тому же Алеша тотчас ощутил в себе смуту не только душевную, но и физическую, так сказать. Лишившись фонарика, заметил — то ли по совпадению, то ли из-за утраты, — что его изнурительно, гадко тошнит и зуб на зуб не попадает при этом.
