— И то хлеб, — сказал Алеша, чуть повеселев. И добавил со вздохом: — Ну ладно, довольно прохлаждаться. Вставай-ка, салага!
Снизав на проволоку добытые болты, поплелся он подстраховать сомнительные стыки, а заодно выбрать слабину цепей, где обнаружится. Для такого деяния опять пластался, черепашился по настилу и трубе, опять окунал в набегающие гребни вод пораненные руки, голову, плечи. И все же дело спорилось. И было бы совсем хорошо, если бы не оплошность, которой мгновенно воспользовался неприятель. Как уж там получилось, чего говорить… А только, положив на секунду фонарик себе под бок, Алеша расстался с ним навеки.
— А-а-а! — застонал он. — Ой-ей-ей, какое свинство!
И еще долго так стонал, скрипя зубами, корчась лицом: до того было обидно, унизительно, фатально и бездарно это предательское исчезновение единственного союзника против ночи. Вместе с фонариком будто канули на морское дно изрядные дозы Алешиных сил и мужества. Сразу стало более одиноко, неуютно, робко на измочаленном в шторме плоту. Волны сделались сразу чернее и круче. К тому же Алеша тотчас ощутил в себе смуту не только душевную, но и физическую, так сказать. Лишившись фонарика, заметил — то ли по совпадению, то ли из-за утраты, — что его изнурительно, гадко тошнит и зуб на зуб не попадает при этом.
Он втянул голову в плечи, съежился мокрым комком. Он замер, коченея, почти готовый к капитуляции…
Критическая минута… Сколько же их? Ведь не должно же — все против да против и никакой поблажки, никакого проблеска для бедолаги.
В конце концов наступил момент, и близкий к отчаянию парень нащупал глазами пятнышко света, блуждающее в ночи. Расстояние до него было не определить, однако казалось, что это неподалеку. И еще казалось Алеше, будто видит он временами красные крапинки планет возле главного светила — судовые сигнальные огни. Такая астрономическая образность требовала, конечно, соответственной проверки, но откуда же взять телескоп? Напрягая единственный свой прибор наблюдения, вскочил Алеша на ноги, принялся по-всякому вычислять и угадывать курс поискового корабля. Что он поисковый, спасательный, Алеша не сомневался. Ибо никакая иная посудина мелкого калибра не вышла бы в штормовое море просто так, для прогулки в потемках. И уж если кто-то утюжит залив здесь, в стороне от порта, — значит, причиной тому может быть только он — терпящий бедствие гидромеханизатор.
— Ну же, ну! — трепетно бормотал Алексей. — Ну же, право руля!.. Вот он — я! Вот… Не спешите, не промахнитесь!
Как ни печально, а ничего путного не случилось на этот раз — недолго обнадеживал выручательный огонек своим присутствием. Сперва он вроде бы близился, ярчал, но потом вдруг, скрадываясь, потускнел, начал уклоняться куда-то вперед и налево, к мысу. Вскоре исчез… Тем не менее кроме горькой досады оставил Алеше моральной поддержки изрядную дань. Он не ударился в панику, не позволил себе чересчур убиваться теперь. Ведь его ищут! Люди рядом — встревоженные, всемогущие люди! Значит, — порядок, полный порядок!..
И верно: не успел раствориться во мраке буксирный светлячок, два других — БМК, по-видимому, — прорезались, замаячили, надвигаясь на рефулер. Они прошли совсем близко, и все-таки мимо прошли. Алеша кричал, размахивал руками, но бесполезно. При таких помехах, как ветра, волны и двигателей шум, как тьма непроглядная и перемена течений, все это рысканье по заливу спасательных судов походило на игру в жмурки да еще при условии, что беззвучно.
Алеша видел тщетную суету огоньков, которые то удалялись, исчезая совсем, то возвращались, но не дотягивали до рефулера каких-нибудь сто метров. Тогда он хватал в руки лом и громыхал по гулкому боку понтона.
— Фонарик!.. — проклинал нелепость случая, вскрикивал он. — Был бы фонарик — заметили бы…
Тем временем неточность поиска постепенно увела катера к берегу, назад, и Алеша догадался, что это надолго. Потому, огорчаясь, но дела не забывая, подобрал он два последних болта, двинулся дальше употребить их с пользой в своем хозяйстве. Пятый понтон, с которого все началось, беспокоил, смущал парня как личное упущение. И хотя, оставшись без света, он мог бы поостеречься, повременить, однако рабочая забота подгоняла, не считаясь с возросшей опасностью переходов почти что вслепую.
А море — как ждало. Море ловило момент. Концы понтонов колебались вразнобой, будто чаши старинных весов под гирями нерасторопного торговца. С фонариком еще удавалось поймать чутьем падение и взлет соседней площадки, на которую нацелен скачок над водой. Без фонарика то же самое делать — лишь «на авось» полагаться в лучшем случае. И Алексей положился голову очертя. Не захотел лишний раз ползти по трубе, а взял да прыгнул самонадеянно.
Он прыгнул, как прыгал десятки раз до того. Он прыгнул, упустив какую-то долю секунды. Сапог скользнул по наклонной грани принимающего поплавка, второй сапог врезался неуклюже во вздыбленную с подвохом преграду. Еще балансируя на кромке, Алеша понял, что все, инерции не хватит, ему не переступить, не устоять. Он уже знал, что падает, сейчас упадет. Мелькнуло: в гибельной грузной телогрейке… в пудовых сапогах… затылком об понтон… Мелькнуло: неужто конец? Такой бесславный, глупый!..
Ближе к утру ветер, как водится, поослаб, дождик унялся окончательно. Постепенно отряхиваясь от обложных туч, набирало освобожденную высоту, слегка серело предутреннее небо. Заметно спадала нагулявшаяся волна. Шторм затихал. Однако все эти благие уступки природы уже не тешили истревоженную команду земснаряда. Ведь столько времени… С ума сойти! Тут и двужильному работяге не продержаться. А мальчишка…
Молчали. Давно молчали, каждый в себе, — даже Галай не решался опошлить суровую тишину беды неосторожным, неуместным словом. И плохо было — как по покойнику молчать. Но говорить — о чем? Все допустимое высказано, а все невысказанное недопустимо и в мыслях…
Сидели у багермейстера в рубке, Лаптев больше не прогонял.
Сидели на полу помещения, втиснувшись по углам понурыми спинами.
Ждали. Ждали, ждали и наконец дождались.
— «Семерка», «семерка», диспетчер говорит. Прием! — И вслед за этим взахлеб: — Мальчишки, все хорошо! Слышите, мужики? Все хорошо. РБТ вернулся…
А поверх девичьего щебета — нетерпеливо-радостный, простуженный басок:
— Дай я сам, дай я сам! — То вломился в эфир командир земснаряда-тысячника. — Лаптев, Лаптев, слушай меня! Это я говорю, пришел РБТ. Это я — Шарапов! Как понимаешь?
Дальше выяснилось, что найденный рефулер уже с полчаса волокут к берегу оба катера вместе. И находятся они километрах в пяти от косы — там их встретил буксир, а тогда и вернулся к своему земснаряду.
— Ну а наш-то, наш парень как? — размягшим голосом, непроизвольно посмеиваясь, спросил Лаптев.
Остальные, осадив сзади багермейстерские плечи, затаили дыхание, развесили уши для долгожданного ответа. Но вдруг:
— А человека не видели, — из трубки донеслось.
— Да ты что?!
— Не заметили, да. Ведь они разминулись только. Буксир сразу к нам. Лаптев, Лаптев, ты не волнуйся! Говорю же, все девять понтонов тащат. А парень в катере, там и еда, зачем на рефулере торчать?
Вообще-то верно. Правильно — так поступил бы каждый. И все же, не услышав точной правды о своем электрике, опять впал в томление и всякие опасливые предчувствия земснарядовский народ. Понимали: зря это. Убеждали себя: мол, страх беспричинный, нелепый, опровергнутый поимкой рефулера.
Но что сделаешь, когда изверилась, надорвалась душа от долгого и чрезмерного самообольщения?..
Меж собой, однако, колкую тему не трогали и даже виду не подавали, что она существует. Возбужденно высыпали на верхнюю палубу, стали вглядываться в темную мглу. Уже брезжило и отслаивалось небо от морской хляби на востоке и готовилась протянуться черта горизонта, за которым были спрятаны тихоходные катера. Впрочем, нет — они оказались ближе, чём ожидали.
— Огонь! — вдруг бабахнул Дворянинов. — Огонь! Есть!
— Кого? Где? — навалились товарищи, припадая глазом к нацеленной руке.
— Да вон, вон! Под пальцем! Прожектор!
Вскоре его различили все. Мизерный огонек, танцующая былинка света — она ныряла в волну, исчезая, затем всплывала снова и снова, живя с каждым разом все дольше, увереннее, превращаясь в стабильную точку, яркий мазок. И вот наконец ослепительная фара оком циклопа уставилась прямо на земснаряд. Еще немного, и катерист Василий подогнал к борту свою посудину.
— Почему один? Где рефулер? Где другой катер? Где наш парень? — обстреляли его гневными вопросами.
А он, чудак, маяча деревянной физиономией, крикнул фальшиво:
— Потонул ваш парень! Ха, плавать не умел!
