– Когда же наше доблестное Люфтваффе сломает им хребет?!
Что-то глухо, но очень сильно бухнуло, и с потолка посыпалась тонкая струйка пыли. Профессор наклонился и закрыл собой тело Ганса, лежавшего на операционном столе от сыпавшейся штукатурки.
– Ненавижу, когда мне мешают! Когда же они прекратят?! Ведь мы почти всё закончили!
Внезапно Ганс вздрогнул всем телом, напряг руки, прихваченные к столу кожаными ремнями. Профессор, вцепившись в правую руку, пытался удержать её на месте, но неожиданно для всех, Ганс с лёгкостью разорвал кожаный ремень, да так, будто он был сделан из бумаги. Навалившись всем телом, профессор пытался уложить руку на место. Внезапно Ганс вздрогнул и забился в судорогах. В операционной началась суматоха. Кто-то случайно наступил и опрокинул стоявшую на полу кювету, и та с бряканием отлетела в сторону. Тело, с которым за мгновение до этого боролся профессор, обмякло и бессильно замерло на столе. Дитрих вскочил верхом на бесчувственного Ганса и, прилагая все усилия, стал делать ему массаж сердца. Профессор, подбежав к столику с приготовленными шприцами, выбрал нужный и, вернувшись к операционному столу, сделал Гансу инъекцию.
Капли пота слетали со лба Дитриха и падали на грудь юноши. Внезапно Ганс судорожно вздохнул, открыл глаза и улыбнулся. Дитрих остановился и посмотрел на профессора.
– Какая странная реакция, герр профессор, ему ведь только что делали трепанацию… Впервые такое вижу, – он слез со стола, поправил повязку на голове юноши и приказал санитарам заменить ремень на операционном столе. Ганс спокойно, будто засыпая, закрыл глаза и ровно-ровно задышал полной грудью.
– Кажется, всё в порядке… – Дитрих стянул повязку с лица.
– Заканчивайте операцию. И вот ещё что, не спускать с него глаз! Слышите?! Я буду у себя. Если что – сразу ко мне! – профессор сорвал с себя повязку, затем перчатки и бросил всё в эмалированное ведро. Пошатывающейся походкой, он побрёл по тусклым коридорам к себе в кабинет.
Мимо приветствуя бежали солдаты, профессор вяло отвечал им, практически не обращая внимания на то, что они говорили. Смесь тяжёлой усталости и одновременно беспокойства за результат его работы навалилась на профессора. Бесконечные коридоры закончились, и профессор отпер дверь и вошёл в свой кабинет. Гнетущее чувство не отпускало. Он подошёл к зелёному ящику и осторожно открыл крышку.
– Что же нам ждать? – устало проговорил он, – в положительном результате опыта я уже не сомневаюсь. Всё на этот раз сделано правильно… Но… Что же дальше… Что именно мы получим через несколько дней?
Профессор вновь посмотрел на мумию древнего воина, лежавшую в покрытом зелёной краской ящике. Древние доспехи, оружие. Тяжёлый шлем причудливой формы, но самое главное – это то, что даже невооружённым взглядом было видно, что воин имеет очень существенные различия в сравнении с обычным человеком.
***
Шон скверно выругался, вылезая из попавшейся на пути ямы с водой. При солнечном свете, заметить её и обойти не представило бы труда, но сейчас в полной темноте, да ещё и под угрозой обнаружения патрулём. По расчётам Шона, германцы двинулись прочёсывать северный и северо-западные сектора объекта, но осторожность ещё никому не вредила. Он решил удалиться подальше от возможной зоны патрулирования и переждать. Отжимая штанину, он вздрогнул от звука автоматной очереди. Кашляющий звук МП-40 он знал очень хорошо. Оценив направление, откуда доносились выстрелы, Шон поспешил. Почему-то германцы были не так далеко, как предполагал диверсант. Поправив рюкзак, он побежал, стараясь производить как можно меньше шума. Неожиданно пред собой он увидел вековой дуб с раскидистой кроной. Решение пришло моментально. Кошка с прикреплённым к ней тросом взлетела вверх и утвердилась где-то в кроне дерева. Шон, то и дело оскальзываясь мокрыми ногами по стволу и веткам дерева, всё-таки влез на дуб и, прижавшись к толстой ветке, замер. Где-то севернее что-то кричали по-немецки. Шон не мог разобрать, что именно. Затем вновь послышались выстрелы.
Неужто кто-то из экипажей бомбардировщиков всё таки спасся? – подумал диверсант, вжимаясь в толстую ветку, при виде показавшегося между деревьями фонарика. Это было маловероятно, но германская пальба говорила в подтверждение этой мысли. Патруль шёл прямо к тому месту, где прятался Шон.
«Похоже это не за лётчиками, а за мной…» – мелькнула мысль в голове диверсанта. Осторожно достав пистолет, он снял его с предохранителя и приготовился подороже продать свою шкуру, как вдруг с диким рёвом и визгом на патруль бросилась бурая масса, вылетевшая откуда-то из под кустов. Шон также мало ожидал этого, как и германцы. От неожиданности он чуть не свалился с дерева. Оказывается кабан, дремавший в кустах, был так же как и Шон в оппозиции к германским военным. Поддав одного из солдат, он пронёсся дальше и хотел было развернуться для повторной атаки, но зарокотавшие автоматы заставили зверя метнуться прочь. Пули крошили кору деревьев, а злобное хрюканье неслось уже откуда то издалека. Сбитый с ног солдат стонал, лёжа на земле.
– Эх, Франц, угораздило же тебя! Говорили же тебе, что тут никого кроме свинячьего дерьма быть не может! – сказал один из солдат лежавшему на земле.
– Ой, как же больно! Этот кабан наверно сломал мне ногу!
– А у тебя всё так! То свинья тебя протаранит, то понос у тебя, то девку ты себе такую же свиноподобную найдёшь! – сказал второй солдат.
– Но я же… Я же… Видел что-то, что лезло на дерево…
Ответом солдату был взрыв смеха.
– Ну ты, Франц, олух! Свинья по дереву лазать не умеет!
Шон с ужасом прислушивался как капает с дерева вода с его брюк. Просто оглушительные звуки! А внизу ещё к тому же сухая листва!
– Пойдём, пойдём, бедолага! – оба солдата наклонились и подняли раненого.
– Ой, ой! – раненый принялся стонать, – если доставите меня к доктору, с меня шнапс!
– Само собой, само собой!
Три неясных силуэта двинулись прочь от дерева, на котором вцепившись в кору прятался диверсант. Прошло несколько минут, и причитания раненого перестали быть слышны. Тогда Шон вздохнул с облегчением.
– Не знал, что тут кабаны водятся. Эй, свин! С меня ворох желудей! – прошептал Шон, и тут только заметил, что трос, по которому он влез на дерево, предательски свисает с ветки, – вот я олух! Хорошо, что они не подошли к дереву! Хотя… Может быть подумали бы, что это кабан оставил?
Ещё раз осмотревшись с высоты толстой ветки, Шон осторожно отцепил кошку и, перекинув через ветку трос, спустился вниз. Было мало вероятности в том, что солдаты вернутся к дубу, чтоб продолжить поиски, и диверсант, устроившись у основания ствола, снял ботинки, попытался вытряхнуть из них влагу, затем положил их на землю, пристроил ноги на толстый выгнутый дугой корень и закрыв глаза, вскоре задремал.
***
– Вы опять в полном составе. – Василий приветствовал вошедших немецких техников с медсестрой и неизменного лысого власовца, – какое развлечение меня ждёт сегодня?
– Наш прототип поздоровался с нами? – Дитрих подмигнул Василию, – доброе утро, живая броня.
– Что он говорит? – спросил Василий власовца.
– Здоровается.
– И ему не болеть, – Василий с покорностью ожидал уже известных ему процедур, – слушай, а как мне к тебе обращаться?
– А надо?
– Что-то ты сегодня угрюмый, – Василию переставал нравиться тон власовца. Он понемногу разобрался в ситуации, в которую волей случая попал, и теперь понял, что от его, Василия самочувствия зависят какие-то очень важные исследования немцев. Власовец, по-видимому, был тут мелкой сошкой и большой роли не играл, – слушай, буду называть тебя колобок! Не обидно?
Василий оскалил в улыбке стальную челюсть.
Дитрих переглянулся с Хельгой и спросил, обращаясь к власовцу:
– Почему не переводишь?
Власовец побагровел и начал переводить.
Хельга прыснула, прикрывая пухлые губы рукой в перчатке.
Дитрих с Адольфом принялись менять резервуары в чреве Василия, а тот, наблюдая за работой персонала спросил:
– Вы не слышали анекдот про честного мальчика?
Дитрих выпрямился, с пустым резервуаром в руках, слушая перевод власовца.
– Как-то один мальчик, вступив в пионерскую организацию, решил говорить везде, даже дома правду. Ну вот, придя как-то домой, он подходит к своему деду и говорит: Деда, а деда! А я варенье, которое на кухне, в шкафу стояло, всё съел, а в пустую банку-то нагадил! Дед, услышав это, как всплеснёт руками: Слышь, бабка! Я же говорил тебе, что в банке – дерьмо. А ты всё со мной спорила, что это варенье засахарилось!
– Немцы оценили шутку, а колобок-власовец спросил:
– Интересно, а что нужно оторвать человеку, чтоб он перестал такие сортирные шутки отмачивать?
