— Никаких сомнений и быть не может, — согласился Лести. — С ограблением у Зеды ничего не вышло (думаю, ему что–то помешало), хотя нельзя не восхищаться тем, как изящно он сумел выпутаться из весьма деликатного положения. Его новый и более сложный план оказался таким, о каком можно было только мечтать — с точки зрения Зеды!
— Но как он сумел удрать? — не скрывая удивления, спросил Гейлсвен.
— На углу ждал автомобиль, — быстро ответил Лести. — Я слышал шум мотора. Когда масляная лампа погасла, а так называемый призрак, который перебрался с его балкона на ваш и залез в комнату, скрываясь за ширмой, вернулся тем же путем — вместе с вазой! — Зеда перевернул стол и столкнул вас двоих на пол. Не успел я броситься за ним, как он очутился у двери и запер ее за собой. Он усыпил мою бдительность двумя предыдущими сеансами — ведь на них ровным счетом ничего не происходило. В этот раз он поступил очень хитро: расположился как можно ближе к двери и одновременно как можно дальше от меня. Вероятно, он вынул ключ из замка, когда ходил за шкатулкой, и по возвращении оставил его где–то рядом. Его сообщница сразу побежала вниз, к ожидавшему автомобилю, где он к ней и присоединился. Думаю, сейчас они уже на расстоянии миль тридцати от нас, не меньше!
Дверь мы открыть не могли и поэтому вернулись в квартиру Гейлсвена прежним путем, через балкон. Наш друг все оплакивал утраченный черепок и повторял:
— Лицемерный, коварный мерзавец!
— Я знал, что он что–то задумал, — сказал Лести, — но ничего подобного не ожидал. Конечно, я заметил, что он позаимствовал наши спички, но всю важность этой уловки осознал только сейчас. Мне и в голову не пришло, что он отключил электричество (кстати, я полагаю, что он сделал это ночью). Какой я глупец! Я должен был это понять, когда он стал говорить о масляной лампе. И если бы я сразу выбежал на балкон и оттуда пробрался в квартиру Зеды, то успел бы, вероятно, схватить нашу певицу. Такую возможность, впрочем, они предусмотрели, так сообщница Зеды старательно заперла за собой дверь.
— Что за изворотливый проходимец! — воскликнул я. — И тем не менее, первая попытка — думаю, именно так следует расценивать явление таинственной руки — была довольно неуклюжей, не так ли?
— Несомненно, — согласился Лести. — В то время, однако, мы еще не знали, что Зеда в Лондоне, а квартира пустовала. Может быть, они решили, что Гейлсвен лег спать. Не исключаю, что женщина (заметьте, доктор благоразумно скрывал ее от нас) нарушила приказания Зеды и попыталась украсть черепок, когда кто–то находился в комнате.
— И все же, — медленно произнес Гейлсвен, — мы не можем быть уверены, что имеем дело с женщиной.
— Гм, — хмыкнул Лести.
— Вы ее видели?
— Нет.
— А я видел. Она была слишком прекрасна, слишком восхитительна — для женщины!
Лести с любопытством поглядел на него.
— Вы меня удивляете, — сухо заметил он.
— Зеда был странным человеком, — продолжал Гейлсвен, — и, когда мы сидели за тем столом, произошло немало вещей, которые нуждаются в объяснении.
— Самые обыкновенные ложные феномены, — был ответ. — Всего лишь мошеннические трюки.
— Чем же было вызвано его горячее желание завладеть моим черепком, как не стремлением вновь собрать вазу воедино?
— Уж не собираетесь ли вы сказать, — поинтересовался Лести, — что готовы поверить в эту историю со жрицей даже после того, как он раскрыл свои карты? Вы намерены высказать предположение, что ему помогал призрак?
— Почему же он так хотел заполучить черепок? — настаивал Гейлсвен.
Лести посмотрел на него, перевел глаза на меня, пожал плечами и принялся набивать трубку. Закончив, он уселся, дымя трубкой и глядя на сверкающую в небе луну.
— Итак? — спросил хозяин дома.
— Ладно, — сдался Лести, — довольно гадать!
(Конец рассказа мистера Клиффорда)Во время одного из визитов в лавку древностей Мориса Клау в Уоппинге меня сопровождал мистер Гейлсвен, с которым, как и с другими героями предшествующего рассказа, я успел познакомиться.
Где–то там, в мглистом сумраке этой лавки, заполненной реликвиями сотен веков и всех стран от одного полюса до другого — диковинными предметами, что скрывают свои черты в темноте — обитает большой серый попугай. Дуновения неслыханных ароматов и звуки скребущихся коготков говорят посетителю, что поблизости снуют и другие животные; попугай же пронзительным криком извещает его о своем присутствии:
— Морис Клау! Морис Клау! За тобой явился дьявол!
По этому сигналу Морис Клау выползает из своего укрытия. Шаркая ногами, он входит в лавку: трудно вообразить кого–либо, кто более соответствовал бы сумрачному окружению. Это высокий и сутулый человек, закутанный в выцветший синий халат. Цвет его кожи лишь на пол тона светлее, чем у китайца; волосы, кустистые брови и реденькая бородка кажутся и вовсе лишенными цвета. На носу у него пенсне.
Когда я в тот день представил своего спутника и Морис Клау приветствовал его громыхающим голосом, Гейлсвен от удивления потерял дар речи.
Клау извлек откуда–то пузырек и увлажнил вербеной свой высокий желтоватый лоб.
— Здесь очень душно — в этой лавке! — пояснил он. — Изида! Изида! Принеси гостям моим прохладные напитки!
Он звал богиню, и богиня явилась на зов: сияющей красоты брюнетка с чудесно вылепленными алыми губками и блестящими глазами, чей огонь пронизывал мрак.
— Боже милостивый! — вскричал Гейлсвен — и отпрянул.
— Моя дочь Изида, — пророкотал Морис Клау. — А это мистер Гейлсвен, из рук коего мы спасли египетский черепок!
— Что!
Гейлсвен перегнулся через прилавок.
— Так вы узнаете мою дочь? — продолжал Морис Клау. — Но не доктора Зеду, а? Или только его старческий слабый голос? Вы заставили нас побегать, мистер Гейлсвен. Однажды вошли вы в ту минуту, когда Изида, забравшись к вам на балкон, собиралась унести черепок…
— В комнате никого не было!
— В комнате была я! — невозмутимо прервала девушка. — С ног до головы одетая в черное. Я успела спрятаться за занавеской, пока вы возились со своей лампой!
— Да, это было неблагоразумно, — продолжал Морис Клау, — и осложнило задачу мою: дальше запираете вы сокровище
и поиски мои напрасны. К тому же мне мешают! Пуф! Как я неловок! Я зря трачу время! Но вспомните, я предлагал вам продать черепок!
— Предположим, — медленно сказал Гейлсвен, — что я сдам вас обоих властям?
— Вы не можете, — последовал безмятежный ответ. — Ибо не сумеете объяснить, как очутился черепок в вашем владении! Профессор Шератон попал в такую же развилку — и вот на сцену являюсь я!
— Что! Вы были с ним заодно?
— Разумеется! Я случаюсь быть в это время в Египте, он мой друг. Ваш вор, Али, потерял осколок вазы, поручено мне сделать ее целой!
— Это вам удалось! — мрачно признал Гейлсвен, украдкой любуясь прелестной Изидой.
— О да, — загромыхал Морис Клау. — Я — орудие поэтической справедливости. Изида, где прохладные напитки? Выпьем за справедливость!
И он увлажнил свой лоб вербеной.
В заключение читатель может спросить, оправдывала ли ценность черепка сложный и дорогостоящий метод его спасения.
Отвечу: на чем зиждется нынешняя слава профессора Шератона? На сочинении «Новый ключ к египетской ‘Книге мертвых’». На чем основан этот труд? На расшифровке иероглифов черепка Анубиса, каковой черепок (не задавая столь почтенному ученому лишних вопросов) государство приобрело не так давно у профессора за 15,000 фунтов!
Эпизод третий
ТОПОР КРЕСТОНОСЦА
I
Мне доводилось встречать упоминания о промахах Мориса Клау. Насколько мне известно, неудач он не знал. Меня спрашивают: «А что вы скажете о достопамятном убийстве в Креспинге? Уж там–то он несомненно провалил дело».
Я предоставлю читателю самостоятельно судить, испытал ли Морис Клау горечь поражения в этом сенсационном деле, благодаря которому вся страна узнала о существовании Креспи–холла, а старинная деревушка Креспинг обрела нежеланную славу.
Расследование, проводившееся местными чинами, зашло в тупик, и дело в конце концов было поручено инспектору уголовной полиции Гримсби; он и втянул меня в дело. Впервые я встретил инспектора в музее Мензье, ставшем некогда ареной таинственных происшествий — тогда же я познакомился и с Морисом Клау.
В то утро я сидел за завтраком, читая газетную статью об убийстве в Креспи–холле, и потому не слишком удивился визиту инспектора Гримсби.
Он отказался от превосходной египетской сигареты, предложенной мною.
— Благодарю вас, — сказал он, — но лишь один сорт табака помогает мне сосредоточиться.
