К тому времени, когда министр приехал, я и Мехти стояли у могилы, чинно склонив головы. Уже вернувшись в министерство, я поставил перед Мехти свой ноутбук и внес свою лепту в усовершенствование инструкции, надиктовав ему еще один пункт: измерять рост усопшего и соотносить с ним размеры могилы.
— Мехти, сегодня ты меня спас, куда бы я не поехал в качестве посла, ты поедешь со мной как третий секретарь.
Он испуганно вскинул на меня глаза и недоверчиво посмотрел:
— Вы серьезно?
— А иначе все министерство узнает, как у меня здорово получается копать могилы.
— Нет, я бы никогда…
— А зря, будь я на твоем месте, я бы так и поступил, если что пойдет не так. Как у нас обстоят дела с программой?
— Мы с Тараной расписали все два дня. Теперь надо договариваться с выступающими. Писать для них тезисы, сулить все блага, лишь бы пришли и выступили.
— А еще лучше писать не тезисы, а речи. Ладно, об этом в понедельник, завтра можешь отдыхать, на сегодня все.
Уже по дороге домой позвонил Байраму:
— Завтра в шесть утра перед моим домом и чтоб выглядел прилично. Не вздумай надевать свой костюм за шесть тысяч, а то из–за тебя нам иностранцы кредиты перестанут давать. Ты вызываешь чувство зависти у наших кредиторов, а не жалости.
Глава VII. 13 февраля 2011 г. Воскресенье. День седьмой
— Байрам, я тебя ждал в шесть, если бы ты мне понадобился в четверть седьмого, я бы тебе так и сказал.
— Извини, Арслан, пришлось переодеваться.
— Почему? Боялся, что для меня ты недостаточно хорош? Или все–таки надел костюм за несколько кусков?
— Так это же мой любимый костюм, ты мне и в МИД его не разрешаешь надевать, а сегодня воскресенье.
— Переодеваться пришлось?
— Угу.
— Ну хорошо хоть хватило ума переодеться, из–за этого ты мог и на полчаса опоздать.
— Правда?
— Нет, конечно. Ладно, нам ко второму терминалу, и молись, чтобы самолет опоздал.
— Сэнсэй!
— Здравствуй, Арслан! Рад тебя видеть!
Он сжал меня в объятьях. Для японцев, не привыкших к такому бурному проявлению эмоций, это было наивысшим проявлением чувств. Я тоже страшно соскучился по нему:
— Как долетели?
— Аэрофлотом. Ответ звучит достаточно исчерпывающе?
— Определенно. Вы совершенно не изменились за последний год.
— Хотел бы я тебе сказать то же самое. Как у тебя дела?
— Все хорошо — все по–старому.
— В твоем случае это два взаимоисключающих ответа. Так что выбери что–нибудь одно.
— Тогда, пожалуй, все по–старому.
Сэнсэй был моим единственным другом, в котором я чувствовал родственную душу. Я с ним сдружился еще будучи в Японии. Когда мы познакомились, ему было под семьдесят, у него никогда не было детей, а у меня — отца. Конечно, во многом именно он сделал меня дипломатом.
— Как Медина? Как супруга?
— Спасибо, Миечка ждет не дождется вас.
— Я к вам всего на пять дней.
Каждый год он прилетал к нам в гости, и эти несколько дней были Великим перемирием в наших джунглях между мной и Асли, которая побаивалась его ежеутренней медитации и мужественно сдерживала свои эмоции, а проще говоря, не закатывала истерик. Когда он сказал, что приедет, я еще не знал о том, что в моей жизни будет сорок дней, которые потрясут меня, и все равно рад был видеть старика.
— Судя по твоим виноватым взглядам и по тому, что ты приехал встречать меня со своим подчиненным на самой последней модели «лексуса», тебе есть что сказать.
— Сэнсэй, тебе на этот раз придется больше времени проводить с Мединой, чем со мной. Мне поручили организацию III Съезда соотечественников, живущих за границей и я разве что не ночую на работе.
— Когда пройдет Съезд?
— 17 марта будет открытие, а уже 18 марта министр должен закрыть Съезд.
— А когда ты об этом узнал? Надеюсь, значительно раньше первого февраля?
— Седьмого февраля.
Сэнсэй посмотрел на меня с жалостью:
— Я в тебя верю: если ты за что–то берешься, то обязательно доведешь дело до конца. Тебе взамен ранг посла пообещали?
— Да.
Я вспомнил, как мы познакомились с ним. Это были мои первые дни в Японии. Я тогда был совершенно зеленый и не ждал ни от кого никаких подлянок. В тот вечер я страшно нервничал, это был прием, который император давал в честь дипломатического корпуса раз в год, и для меня это было первым мероприятием такого уровня.
Вугар, который тогда был советником в нашем посольстве с очень милой улыбкой протянул мне блюдо, на котором лежали зеленые подушечки:
— Арслан, это японский десерт, и если ты не попробуешь его, то считай, что жизнь прожил зря.
Я до сих пор помню, как, улыбаясь, взял горсть этих подушечек и положил в рот. И как у меня потемнело в глазах, я тоже никогда не забуду. В общем, из зала меня выносили. А когда я пришел в себя, рядом был пожилой японец. Он мне объяснил, что это на самом деле был десерт, но настолько острый, что никто эту отраву не ел, кроме самих японцев, приученных к нему с детства. И все об этом знали. Знал об этом и подлец Вугар.
В любом случае, я Вугару за это был только благодарен: если бы не тот инцидент, в моей жизни не было бы Сэнсэя. Он был организатором этого приема и чувствовал себя виноватым за то, что на приеме подавали эту отраву. На следующий день он позвонил и захотел встретиться, чтобы принести свои извинения. Когда он понял, в чем «острота» ситуации, ему стало меня жаль. Меня и правда съели бы в два счета, если бы не он. За те четыре года, что я провел в Японии, он был поводырем сквозь дебри японского этикета и наших козней. И если уже через год со своими я мог справиться сам, то в глубинах японской психологии я тонул, и даже моя последняя неделя в Японии была омрачена жалобой жены высокопоставленного чиновника, который устраивал вечер у себя дома и сделал роковую ошибку, пригласив меня. Ритуал «о-агари кудасай»[3] для меня мало что значил, поэтому я как–то и не особо соблюдал его. Кто ж знал, что я должен отказываться войти в дом десять раз и только потом переступить порог дома. И если бы не Сэнсэй, то скандал замять не удалось бы.
Наконец, мы доехали до дома, и визжащая от радости Миечка повисла на Сэнсэе. Все то время, что он у нас моя маленькая предательница игнорирует меня в его пользу. Впрочем, это очень понятно, учитывая, что родных дедушек у нее нет. Если бы у нее еще на одну бабушку меньше стало, я бы не особо расстроился.
Вроде вышел из дома на пару минут купить чего–нибудь вкусного для Сэнсэя, а ноги сами к «Звезде» принесли. Посижу минут десять, и поеду домой. Марьям стояла около столика с мужиками и пыталась что–то объяснить им. Увидев меня, она что–то прошептала вышибале, который стоял рядом, и подошла ко мне.
— Проблемы?
— Пыталась объяснить им, как важно быть платежеспособными, заходя в кафе, пусть даже такое, как наше.
— А почему вы не хотите поработать в месте попрестижнее?
— Риск нарваться на однокурсников велик. Если узнают, что работаю официанткой, мне лучше в университет не приходить — заклюют.
— Ну, я не думаю, что все так плохо, мне почему–то кажется, что вы — женщина, которая может заставить считаться с собой.
В ее глазах промелькнуло что–то совершенно беззащитное:
— А как же, конечно, могу. Будь я белой и пушистой, давно съели бы.
— Марьям, а когда вы были последний раз в кино?
— Не помню, еще в школе, а потом отец серьезно заболел, и мне как–то резко не до кино стало. Мама никогда не работала, надо было семью кормить, да и в институт очень хотелось поступить.
Так вот почему ты на четвертый год поступила! Теперь ясно, а то я никак не мог соотнести ее мозги и четыре года абитуриентства. А не такая ты Стальная леди, какой хочешь казаться, Ежик. Вон как испуганно прижимаешь к себе меню, как будто хочешь отгородиться от меня. Не получится, я тоже не дурак и всегда добиваюсь всего, чего хочу. И того, кого хочу. Ладно, посмотрим, как будут разворачиваться события.
Глава VIII. 14 февраля 2011 г. Понедельник. День восьмой
Понедельник. Черт! Хорошо, что закончились выходные. Можно покинуть этот седьмой круг ада, который кто–то когда–то назвал домом. С другой стороны, жаль, что началась рабочая неделя — это мой шестой круг ада.
О, что–то новенькое — Тарана в приличном платье. И грудь прикрыта, и ножки. Даже как–то скучновато, а с другой стороны, ее сегодня можно и в приемную к министру послать с документами, не боясь, что главу внешнеполитического ведомства инфаркт хватит, если он случайно столкнется с ней. А то лишит Тарана нас начальства раньше времени, как же мы без него, кому без запятых документы носить будем? Вообще он у нас мужик неплохой, но на пунктуации повернутый. Я помню, как в начале носил ему документы, а он возвращал мне их с проставленными запятыми; я стал писать старательнее, он стал проверять тщательнее. Я стал относить документы домой — маме, она у меня филолог с тридцатилетним стажем. Он стал возвращать мне документы через три дня, найдя всего одну ошибку. Наступил день, когда мне поручили написать мое же представление на ранг первого секретаря. Он продержал его три недели, меня это сломало. Сначала я отключил в Worde опцию проверки орфографии, потом перестал проверять текст перед тем, как нести министру, и день когда я перед «но» намеренно не поставил запятую, стал днем моего триумфа.
