Из матросов, находившихся под его начальством, он сформировал два батальона пехоты, по прусскому образцу. Он ввел у себя строжайшую дисциплину не только в войсках, но и при дворе. Опоздание на одну минуту часто наказывалось арестом; более или менее сделанная прическа у мужчин вызывала его насмешки или заставляла его прогонять их. Для представления Павлу приходилось надевать костюмы своих предков. Все, к кому хорошо относилась Государыня, не пользовались сближением Великого Князя. Все это приводило к тому, что его старались избегать, насколько позволял его ранг. Еще когда он был Великим Князем, боялись его выходок и придирок, когда же он стал Императором, все, у кого не было особенных причин рассчитывать на его милость, были готовы ко всему, потому что хотя он и не оскорблял никого, но часто против какого-либо определенного лица в его душе возникало предубеждение, и он при случае проявлял это, что нельзя было объяснить ничем другим, кроме каприза.
Несмотря на чувство неприязни, часто несправедливое, бывшее у него по отношению к матери, он проявил глубокую чувствительность, когда увидал ее лежащей без движения. Но его дурной характер быстро взял верх. Первые должности при дворе были замещены другими лицами. Мановением жезла он разрушил все, что обеспечивало в продолжение тридцати четырех лет одно из наиболее славных царствований. Маршал двора, князь Барятинский, был изгнан как один из содействовавших смерти Петра III. Граф Алексей Орлов дрожал, как преступник. Он просто был отослан через некоторое время.
Среди различного рода перемен, высылок и повешений, бывших в это время, случались довольно забавные истории. Турчанинов был секретарем Императрицы Екатерины, и ему также был поручен надзор за ее частными занятиями. Это был маленький человек, такой гибкий, что он казался от этого еще меньше. Когда императрица Екатерина отдавала ему приказания, прогуливаясь в саду Царского Села, он так сгибался из уважения, что Ее Величество, не будучи высокого роста, принуждена была нагибаться, чтоб разговаривать с ним. Про него ходили слух, что он набивал свои карманы. Я не знаю, насколько это было правдой, только император Павел проявил сильную ненависть к нему, чего никто не мог предвидеть, потому что слишком мало было между ними случаев соприкосновения. Он приказал ему уехать из Петербурга и никогда больше не показываться на глаза. Турчанинов так хорошо исполнил приказание, что никто не видал, как и когда он уехал. Его не видали ни у одной заставы. Никто не знал, куда он направился, и с этого момента о нем больше не слыхали в Петербурге.
Вступая на престол, император Павел совершил много справедливых и милостивых поступков. Казалось, что он не желал ничего другого, кроме счастья своего государства; он обещал, что рекрутский набор будет отложен на несколько лет, и старался уничтожить злоупотребления, допущенные в последние годы царствования Государыни. Он проявил благородные и великодушные чувства, но он разрушил все это, пытаясь повредить славной памяти Императрицы, своей матери. Он назначил заупокойную службу в Александро-Невском монастыре, близ могилы своего отца, присутствовал на ней со всей семьей и двором. Потом открыли гроб, там оказался только прах от костей, который он приказал целовать. Он распорядился приготовить великолепные похороны со всеми церковными и военными церемониями, перенес гроб во дворец, следовал за шествием пешком и приказал участвовать в церемонии Алексею Орлову. Это произошло через три недели после смерти Государыни.
<…> Понадобилось немного дней, чтобы все почувствовали, как велика была потеря. Справедливая свобода каждого была порабощена особым терроризмом. Нельзя было дышать свободно от многочисленных правил этикета и ложных знаков почтения. Каждый раз, встречаясь с Государем на улице (а это случалось постоянно), приходилось не только останавливаться, но и выходить из экипажа, какая бы погода ни была. Одним словом, все, до шляп включительно, носило печать стеснения <…>
Молодые люди первых родов начинали обыкновенно свою карьеру в гвардии, потому что служба там не была действительной; они почти не носили мундира и повышались из чина в чин, предаваясь удовольствиям в Петербурге. С того момента служба стала действительной и очень строгой: надо было хорошо носить эспонтон, быть застегнутым на все пуговицы, хорошо завитым, иначе угрожала ссылка и заключение в крепости. Можно себе представить, сколько нужно было труда, чтобы переделать каждого субъекта в полку на новый образец <…>
Государь послал Суворову приказ ввести во всей армии новый костюм. Он повиновался, все-таки заметив, что букли не пушка и коса не штык. Несмотря на это смешение строгости, мелочности и требовательности, у Императора Павла были великодушные и рыцарские идеи. Его голова была лабиринтом, где заблудился разум. Его душа была добродетельна и прекрасна, и, если бы она была более сильной, его поступки стали бы предметом уважения и восхищения. Надо отдать ему справедливость, что он был единственным Государем, который искренно пожелал установить законность в наследовании трона, и он также был единственным, полагавшим, что без законности не может быть установлен порядок.
Головина В. Н. Мемуары. М., 2005. С. 142–145, 147–148.
Б. Из мемуаров московского сенатора И. В. Лопухина
Автор мемуаров князь Иван Владимирович Лопухин (1756–1816) принадлежал к кругу консервативных просветителей, которые критически высказывались о екатерининском правлении. Но при этом сенатора нельзя назвать апологетом императора Павла I, поэтому публикуемый отрывок представляет интерес.
* * *
4-го декабря 1796 года предстал я пред Павла Перваго. Он так милостиво меня принял, и такой имел дар приласкать, когда хотел, что ни с кем во всю мою жизнь не был я так свободен при первом свидании, как с сим грозным Императором. Сергей Иванович Плещеев, который ввел меня в Его кабинет, и один был в нем при сем первом моем представлении, удивляясь моей смелости, после дружески советовал обращаться с Государем осторожнее. Однако я всегда смел был пред Ним и никогда ни сколько Его не робел даже во время самой Его холодности ко мне, о которой опишу в своем месте.
В Государе сем, можно сказать, беспримерно соединялись все противные одно другому свойства до возможной крайности: только острота ума, чудная деятельность и щедрость беспредельная, являлись в Нем при всех случаях неизменно. Пылкость гнева Его никогда однакож не имела последствий невозвратных. К строгости побуждался Он точно стремлением любви, правды и порядка, коего разстройство увеличивалось иногда в глазах Его предубеждением. Сильное впечатление в нраве Его сделало конечно то, что от самого детства напоен Он был, так сказать, причинами к страхам и подозрениям; и что безмерная деятельность Его стеснялась невольным бездействием до тех, немолодых уже, лет, в которых вступил он на престол. Я уверен, что при редком Государе больше как при Павле I, можно было бы сделать добра для Государства, еслиб окружавшие Его руководствовались усердием к отечеству;а не выгодами собственной корысти.
Россия XVIII столетия. Записки сенатора И. В. Лопухина. М., 1990. С. 74–75.
16
1801 год, 11 марта. Убийство императора Павла I. Отрывок из записок Н. А. Саблукова
Автор записок полковник конногвардейского полка Николай Александрович Саблуков – очевидец событий всего правления императора Павла I. Автор хотя и не принадлежал к числу гатчинцев, любимцев императора, но своей верной службой заслужил его благосклонность. Поэтому записки Н. А. Саблукова с точки зрения правдивости и беспристрастности существенно отличаются от воспоминаний других лиц участников событий 11 марта 1801 г. в Михайловском замке.
* * *
Около полуночи большинство полков, принимавших участие в заговоре, двинулись ко дворцу. Впереди шли семеновцы, которые и заняли внутренние коридоры и проходы замка.
Заговорщики встали с ужина немного позже полуночи. Согласно выработанному плану, сигнал к вторжению во внутренние апартаменты дворца и в самый кабинет императора должен был подать Аргамаков, адъютант гренадерского батальона Преображенского полка, обязанность которого заключалась в том, чтобы докладывать императору о пожарах, происходящих в городе. Аргамаков вбежал в переднюю государева кабинета, где недавно еще стоял караул от моего эскадрона, и закричал «пожар»!
В это время заговорщики, числом до 180-ти человек, бросились в дверь. Тогда Марин, командовавший внутренним пехотным караулом, удалил верных гренадер Преображенского лейб-батальона, расставив их часовыми, а тех из них, которые прежде служили в лейб-гренадерском полку, поместил в передней государева кабинета, сохранив, таким образом, этот важный пост в руках заговорщиков.
Два камер-гусара, стоявшие у двери, храбро защищали свой пост, но один из них был заколот, а другой ранен. Найдя первую дверь, ведшую в спальню, незапертую, заговорщики сначала подумали, что император скрылся по внутренней лестнице (и это легко бы удалось), как это сделал Кутайсов. Но когда они подошли ко второй двери, то нашли ее запертою извнутри, что доказывало, что император, несомненно, находился в спальне.
