— Который так юн и красив, — печально добавил Михаил Антонович.
Сашенька фыркнула.
— Подумаешь, красив! Правильный нос — это ли достоинство для мужчины?
— Нет? — переспросил он уже насмешливо. — А что же тогда кажется вам достоинством?
Она ненадолго задумалась, насупившись.
— Благородство, — наконец, отозвалась она неуверенно. — Самостоятельность суждений. Ум. Доброта.
— Трудно обнаружить все эти качества в одном человеке.
— Как же! А мой отец? А вы?
— Я? — растерялся Михаил Антонович.
— Конечно, вы! — настаивала Сашенька. — Я сразу поняла, что вы очень похожи с моим отцом, недаром вы дружили столько лет. Возможно, он общительнее вас… а вы несколько замкнуты. Но мне это даже нравится. Значит, вы много думаете.
Орлов рассмеялся:
— Сашенька! Если человек молчит, это еще не значит, что он погружен в свои мысли. Может статься, ему просто нечего сказать.
— Правда? — удивилась она. — Впрочем, наверное, так и есть.
Она вдруг спохватилась:
— А если вы не собирались ругать меня, почему вы здесь, Михаил Антонович? Что-то случилось?
— Абсолютно ничего, — торопливо заверил он. — Мне всего лишь захотелось успокоить вас, Сашенька. И сказать, чтоб вы никогда не волновались на мой счет. Я всегда готов поддержать вас.
— Правда? — просияв, воскликнула девушка и схватила его за руки. — Ах, как я рада это слышать! Вот и сообщник у меня появился. Ну, держись, высший свет!
— Ну, мои помыслы так далеко не заходили, — попытался удержать ее Михаил Антонович. — Сашенька, давайте мы для начала просто станем друзьями.
— Отлично! — тут же откликнулась девушка. — Тогда отправимся с вами завтра на конную прогулку. Уедем в наше имение, там у нас отличная конюшня. Вы любите лошадей?
— Очень люблю. Только… я давно не ездил верхом. Моя жена…
— Да-да, — перебила Сашенька. — Я понимаю. Она так долго болела, несчастная… Конечно, вам было не до прогулок верхом. Но мы же не собираемся устраивать скачки, просто немного проедемся. Я покажу вам наши леса. Там чудесно!
— А не будет ли против Анна Владимировна? — осторожно поинтересовался Орлов.
— Мама? Да что вы! С вами она отпустит меня куда угодно. Хотя я подозреваю, что вызываю у нее все меньше доверия. Она следит за мной, как Цербер! Михаил Антонович, давайте пройдемся по саду? Не бойтесь, Оленин не подкарауливает в темноте. Он из тех рыцарей, которые способны на подвиги, только хорошенько выспавшись и плотно пообедав.
И она увлекла его в боковую аллею.
— Полагаете, я боюсь вашего… молодого человека?
— Ну что вы! Это я боюсь. Не вас, конечно. Ведь вы такой хороший!
— Да с чего же вы взяли, Сашенька, что я такой уж хороший? Мы ведь с вами так мало знакомы.
— Верно, — согласилась она. — И все же я как будто знаю вас очень давно. Я вас… чувствую. Если б я не была в вас так уверена, то не решилась бы сегодня на этот нелепый поступок. Я знала, что вы не станете меня ругать и отцу ничего не расскажете.
— Значит, вы его все-таки побаиваетесь? — поддразнил ее Михаил Антонович.
— Папу? О нет! Это скорее маман порой наводит на меня страх. Она может быть ужасно строгой. Послушать ее, так все девушки должны ходить опустив глаза долу и без конца делать книксены. Ей кажется, что я слишком смело разговариваю с людьми. Неужели в мои годы она вела себя так же занудно? Расскажите мне, какой она была в юности? Послушать ее, так она никогда в жизни не совершала глупостей!
— Я мало был знаком с нею, — признался Орлов. — Она была первой красавицей Петербурга, а я…
— А вы всегда были слишком скромным. Так и представляю, как вы заливались краской, когда эта первая красавица появлялась в зале.
Забежав вперед, Сашенька повернулась к нему лицом и лукаво улыбнулась.
— Осторожно, не упадите, — встревожился он.
— А вы держите меня.
И она протянула ему свои маленькие ручки. Приняв их в свои ладони, Михаил Антонович задохнулся от нахлынувшей нежности. «Неужели бывает такая мягкая кожа? — едва не застонал он вслух. — Такие тонкие пальцы… Как бы мне хотелось прижаться губами к ее ладони!»
— У вас такие горячие руки, — удивилась Саша. — Вы здоровы, Михаил Антонович?
— Да, я здоров, — машинально ответил он, поскольку был сосредоточен на своих ощущениях.
Девушка остановилась и заглянула ему в глаза:
— Вы как-то рассеянны… Я утомила вас своей болтовней?
Орлов сразу очнулся.
— Да что вы, Сашенька! Я наслаждаюсь общением с вами. Давно уже не получал от жизни такого удовольствия.
— Вам нелегко пришлось, — заметила она серьезно. — Вы столько страдали… Как бы я хотела развеселить вас!
— Вы доставляете мне радость, Сашенька, одним своим присутствием. — Он почему-то перешел на шепот и сам смутился этого.
Но Сашенька восприняла это как напоминание о том, что на дворе давно уже ночь и в тишине их голоса разносятся слишком далеко. Ни к чему родителям знать, что она прогуливается ночами по саду, даже в обществе их старого друга…
И она тоже зашептала в ответ:
— Вы правду говорите, Михаил Антонович? Ах, это так замечательно, что вы не даете себе окончательно раствориться в своем горе…
— Сашенька, я… — попытался остановить ее Орлов.
Ему хотелось объяснить девушке, что его горе вовсе не так всепоглощающе, как ей показалось. И печаль, с которой Михаил Антонович жил все последние годы, пока Елена болела, после смерти жены, напротив, стала понемногу рассеиваться. Он никогда не желал, чтобы она умерла, он любил ее. Но постоянное присутствие тяжелобольного человека удручает, и теперь Орлов ощущал, будто с его души свалилась тяжесть. И спина его потихоньку распрямлялась, и плечи расправлялись.
Однако он не мог подобрать слов, чтобы объяснить свое странное состояние неискушенной в мирских перипетиях девушке. Да так, чтобы не показаться Сашеньке бессердечным чудовищем… Не лучше ли ей продолжать воспринимать его страдающим персонажем комедии под названием жизнь?
То, что эта девушка в свои восемнадцать проявляла по отношению к нему почти материнскую заботу, трогало его до слез. И Сашенька сумела при лунном свете разглядеть, как увлажнился взгляд ее спутника. Всплеснув руками, она воскликнула в отчаянии:
— Ну вот вы уже плачете! Что мне сделать для вас, Михаил Антонович? Как заставить вас хоть на минуту отвлечься от своего горя?
— С вами я готов забыть обо всем на свете!
Эти слова были чистой правдой. Но произносить их не следовало — это Орлов понял уже в следующее мгновение, увидев, как изумленно распахнулись глаза девушки.
