При расставании она передала ему целлофановый пакет, в котором оказались не только фрукты, но и три небольших, газетно-журнального типа издания, специализирующиеся на подборке и воспроизведении различных анекдотов. Подобный выбор не был случайным, поскольку, зная пристрастие отца к юмору и анекдотам, дочь решила не просто преподнести легкое чтиво, отвлекающее от серых будней больницы, а доставить удовольствие и пополнить его коллекцию анекдотов, которая хранилась в его памяти. И еще она передала ему закрепленные на планшете отдельные листки бумаги, составляющие что-то вроде записной книжки, куда можно было бы заносить свои разрозненные мысли.
Как оказалось, последнее приобретение было весьма удобным, поскольку можно было, сидя в кровати, не только предаваться различным размышлениям, но и письменно фиксировать их. Жена и дочь прекрасно знали как о его пристрастиях к анекдотам, так и о творческой деятельности, нередко выражающейся в стихотворчестве. Идея с планшетом, содержащим листки бумаги и ручку, принадлежала жене. Именно она нашла у себя это устройство и через дочь передала его Левину.
Он с благодарностью принял дары дочери, которые оказались как нельзя кстати. В последующие проведенные в больнице дни он не только прочел принесенные издания с анекдотами, но и в стихотворной форме отразил свои наблюдения и переживания.
Учитывая общение с женой и дочерью, в общей сложности он провел на свежем воздухе три с половиной часа. Не так уж и плохо для человека, день тому назад с аритмией сердца попавшего в московскую городскую больницу. Напротив, даже очень хорошо.
Нельзя сказать, что Левин не чувствовал никакой усталости. Пребывание на свежем воздухе и пешая прогулка по территории больницы, благоприятные для здоровья сами по себе, вызвали небольшую ломку в теле и своеобразный «гул» в ногах. Но в этом не было ничего страшного. Скорее и то, и другое должно было способствовать более быстрому засыпанию и крепкому сну, чего, к сожалению, у него почти никогда не бывает дома. И дело не в том, что профессиональная деятельность и повседневные жизненные проблемы не дают спокойно уснуть. Как это ни прискорбно, но у него слишком чуткий сон, в результате чего он просыпается и от малейшего шума, исходящего извне, и от шепота бессознательного, идущего изнутри.
Нарушение сна. Нередко можно услышать, что это – результат расстройства психики или какого-нибудь телесного недомогания. У человека с устойчивой психикой со сном должно быть все в порядке. Лег в кровать, коснулся головой подушки и не успел ни о чем подумать, как тут же отрубился. У здорового человека сон настолько крепкий, что и пушечный выстрел не нарушит его покой.
Однако это расхожее представление не всегда соответствует действительности. Однажды Левину пришлось работать с психотической пациенткой, которая, несмотря на свои закидоны, проявляющиеся не только в повседневной жизни, но и во время психоаналитических сессий, имела, как оказалось, крепкий сон. Она не страдала бессонницей. Напротив, обычно так беспробудно спала всю ночь, что утром была проблема с пробуждением. Для того чтобы встать утром вовремя, ей приходилось не просто заводить будильник и класть его у изголовья постели, но и помещать его в кастрюлю, отчего звук звонка усиливался. Только в этом случае она могла рассчитывать на то, что не опоздает на работу.
В его случае чуткость сна была обусловлена несколькими обстоятельствами.
Во-первых, в молодости на протяжении полутора лет Левин вел ранее непривычный для себя, специфический ритм дня. Одновременно работал на заводе и учился в школе рабочей молодежи. Работа была сменной по двенадцать часов в сутки: с восьми часов утра до восьми часов вечера, на следующий день с восьми вечера до восьми часов утра. Два дня отдыха и вновь работа по такому же графику. Учеба в школе рабочей молодежи тоже сменная: в один день после работы вечером, на следующий день с утра до работы, точнее, с утра до обеда, несколько часов отдыха, включая выполнение домашних заданий, и вечером на работу. Вот так и крутился. Естественно, что, хотя молодой организм выдерживал подобную нагрузку, тем не менее работа в ночную смену и последующий дневной сон привели к нарушению привычного ритма жизни.
Во-вторых, после полутора лет подобной работы Левин был призван в армию, где до выхода на гражданку прослужил почти три года. На протяжении первого года приходилось регулярно ходить в караул и быть всегда начеку на случай возможной тревоги, когда мобилизовывался весь личный состав. Подобные тревоги случались, как правило, именно по ночам. Что касается караула, то его организация в течение суток отнюдь не способствовала нормализации сна. Напротив, как раз приводила к его нарушению, поскольку два часа с оружием в руках нужно было охранять вверенный объект, затем два часа отдыха в караульном помещении, два часа бодрствования и потом снова на два часа в караул. И так на протяжении суток. Причем во время отдыха, когда можно было поспать, сержантский состав устраивал рядовым солдатам всевозможные проверки. Только заснешь, сморенный двухчасовым ночным бдением, как тут же объявляют тревогу, чтобы проверить, насколько ты готов к отражению атаки со стороны «врага».
Однажды дело дошло до того, что один из солдат не выдержал подобного мытарства и решил проучить младший командный состав, отличавшийся изуверской тактикой постоянно держать начеку своих подчиненных. Заступив ночью на охрану вверенного ему объекта, он стал чутко прислушиваться к тому, когда же появятся проверяющие, поскольку был уверен, что они непременно заявятся. Через какое-то время, услышав шорох шагов, он выполнил то, что положено по инструкции. «Стой, кто идет?» – крикнул он в темноту. Проверяющие то ли замешкались, то ли специально решили выдержать паузу перед тем как ответить: «Начальник караула». Солдат вскинул автомат и угрожающе произнес: «Стой, а то стрелять буду». И в ту же секунду сделал выстрел.
Позднее в помещении караула, когда разбирали это происшествие, младший командный состав сделал для себя определенные выводы. А когда неожиданно обнаружилось, что у одного из солдат были неучтенные патроны, то рвение сержантов к проверкам и частым объявлениям тревоги заметно поубавилось. Режим караула для личного состава солдат стал более щадящим.
В данном случае речь идет не столько о трудностях армейского быта, когда подчас сержанты слишком усердствуют в своем стремлении поизмываться над своими подчиненными, сколько о том, что период службы в армии не мог пройти для Левина бесследно. Во всяком случае то нарушение сна, связанное с излишней чуткостью к реальному или потенциально возможному происходящему, давало знать о себе впоследствии и на гражданке.
Итак, Левин рассчитывал, что более чем трехчасовая прогулка по территории больницы будет способствовать улучшению сна. Однако в силу ряда причин этого не произошло.
Левин вернулся в палату и застал Виталия и Николая лежащими на своих кроватях. При его появлении Виталий произнес несколько фраз, пересыпая их излюбленными выражениями. Затем встал и вышел из палаты, чтобы, видимо, курнуть перед ужином. Что касается Николая, то тот приоткрыл глаза и с хрипотой в голосе промолвил: «Черт возьми! После ужина придется обратиться к медсестре, чтобы она сделала укол. А то ведь не усну».
Наблюдая за этой сценой, Левин невольно подумал: «Вот мужик! Целый день дрыхнет без задних ног, встает лишь пожрать, да покурить и при этом жалуется, что без укола не может ночью спать. Казалось бы, чего проще. Бодрствуй днем, не валяйся на кровати, и никакие уколы не понадобятся. Так нет, дни и ночи проводит в больнице в спящем состоянии. Что это? Такая слабость после простуды и осложнения, связанного с потерей голоса? Желание убить время и таким образом скрасить свое пребывание в больнице? Пассивный отдых, направленный на восстановление сил? Апатия, приводящая к ничегонеделанию? Отсутствие воли, чтобы взять себя в руки и прибегнуть к какой-либо деятельности?»
Пока Левин спрашивал себя, на чем основано поведение Николая, тот уже закрыл глаза и его внушительный живот совершал колебательные движения в такт чуть сиплого дыхания.
Разумеется, Левин не собирался обращаться к Николаю с подобными вопросами. Они возникли сами по себе и не были адресованы непосредственно ему. Скорее ему было интересно понять психологию человека, находящегося в больнице и ведущего столь пассивный образ жизни.
Смог ли бы сам Левин вот также все время лежать на больничной койке? И почему бы не воспользоваться подобной ситуацией, чтобы передохнуть от бешенного ритма повседневной жизни? Плюнуть на все, лежать и ничего не делать. Отбросить от себя любые мысли, в том числе и те, которые только что возникли в связи с ситуаций.
Но человек – мыслящее существо. По крайней мере, он вправе думать, что так оно и есть. Другое дело, что чаще всего мы только думаем, что думаем, в то время наши мысли предопределены клише, навязанным воспитанием и образованием. Как это ни парадоксально на первый взгляд, но наше мышление в большей степени находится под воздействием бессознательного, нежели сознания.
