Выдав информацию о платных апартаментах, Виталик какое-то время смотрел в потолок, затем закрыл глаза. Левин же стал переваривать полученную информацию. При этом у него не возникло мысли о том, чтобы улучшить условия своего дальнейшего пребывания в городской больнице. Разумеется, пятьсот рублей в сутки – не такая значительная сумма, чтобы он не мог позволить себе подобное удовольствие, тем более что чувствовал себя довольно сносно и не рассчитывал задерживаться в больнице надолго. Другое дело, что затевать разговоры с администрацией больницы о переходе в платную палату не было никакого смысла.
В самом деле, хотя палата его пребывания была рассчитана на шесть пациентов, тем не менее в ней было пока трое мужчин. Причем и Виталий, и Николай были такими «соседями по несчастью», которые не доставляли особых хлопот и не раздражали. Напротив, с точки зрения особенностей характера, они представлялись ему своеобразными типами, знакомство с которыми может улучшить его понимание психики пациентов. До этого случая он имел дело только с теми пациентами, которые приходили к нему на прием и с которыми он общался пятьдесят минут в день, хотя и на протяжении разного времени, от нескольких недель до нескольких лет. Здесь же представилась редкая возможность почти двадцать четыре часа в сутки находиться в присутствии тех, кто лежал в палате, слышать их разговоры и включаться в них самому, наблюдать за реакциями других пациентов и отслеживать свои собственные.
Кроме того, наличие телевизора в больничной палате – не такое уж преимущество, ради которого стоит платить лишние деньги. И дело, разумеется, не в самих деньгах, а в том, что в силу непредвиденных обстоятельств есть возможность на несколько дней отключиться от экрана телевизора, не вбирать в себя в общем-то ненужную информацию, не смотреть развлекательные программы и надоевшие всем рекламные ролики. Есть возможность побыть вне телевизионного безумия. А если представить себе, что будешь не один в палате, а рядом с тобой в сравнительно небольшой комнате будет находиться глуховатый сосед, для которого телевизор – единственная отрада в жизни или, по крайней мере, в больнице, и он будет источником постоянного шума и раздражения, то такое удовольствие окажется малоприятным. Напротив, захочешь заплатить любые деньги за то, чтобы поменять комфортабельные апартаменты на шестиместную палату лишь бы избавиться от телевизионного шума.
К тому же вряд ли можно рассчитывать на то, что за пятьсот рублей в сутки лечение окажется более эффективным, чем у бесплатных пациентов. Скорее всего, плата относится только к относительному комфорту и пребыванию в одноместной или двухместной комнате. Врачи, медсестры и обслуживающий персонал одни и те же. Питание точно такое же. Лекарства, как и положено для городской больницы, в рамках установленного государством бюджета. Другое дело, что, возможно, врачи и медсестры будут не столько проявлять большее внимание и предупредительность, сколько своим видом показывать, что имеют дело с состоятельными пациентами, способными оплачивать дополнительные услуги. Да и то не факт.
«Так что, – рассуждал Левин сам с собой, – нет ни малейшего смысла менять «шило на мыло». Причем, судя по собственным ощущениям, я не в такой тяжелой физической форме, чтобы прибегать к дополнительным мерам, связанным с тем, чтобы мне были созданы особые условия в больнице. Надо воспользоваться возможностью пребывания в обычной московской городской больнице, чтобы на своей собственной шкуре прочувствовать пусть не все, но хотя бы то немногое, что приходится испытывать рядовым гражданам, заболевших и оказавшихся вырванными из привычной домашней обстановки».
Волею случая ему предоставлялась возможность приобрести новый опыт. Фактически за семьдесят лет пребывания на этой грешной земле он впервые в жизни оказался в больнице. Если быть более точным, то на самом деле он второй раз попал в больницу. Правда, первый раз это случилось в детстве, но то время не зафиксировалось в его сознании, в результате чего у него не было никаких воспоминаний. Он не помнил никаких подробностей ни о том, как попал в больницу, ни о том, испытывал ли какие-либо переживания во время пребывания в ней.
В памяти сохранилось лишь общее представление о самом факте, который имел место в тот промежуток времени, когда он переходил из детского сада в первый класс начальной школы. Это было в маленьком городке, где он жил в то время с мамой и бабушкой. И его представление о случившемся относилось, скорее всего, к так называемым покрывающим воспоминаниям, сводящимся к следующему.
В детском садике подхватил скарлатину, заразившись от кого-то из детей. Положили в больницу. Болезнь протекала в легкой форме, но пришлось пробыть в больнице 21 день, поскольку таким сроком исчислялся карантин. В результате этого он не участвовал в торжественной линейке школы 1 сентября, как остальные дети, и не принимал никаких поздравлений по поводу вступления в новый период жизни. Выписка из больницы состоялась через несколько дней после того, как его сверстники, первоклашки переступили порог школы и познакомились со своей первой учительницей. Возможно, поэтому в его памяти не сохранились воспоминания ни о первом посещении школы, ни о первой учительнице.
Надо полагать, что у мальчика семи лет несомненно были определенные переживания, связанные с тем, что на протяжении 21 дня он находился не в привычной для него домашней обстановке. Не исключено, что эти переживания были достаточно глубокими. И, быть может, именно поэтому инфантильные механизмы защиты сработали таким образом, что детали пребывания в больнице оказались полностью вытесненными из сознания.
Опыт работы с пациентами показывает, насколько смутными и неполными могут быть их воспоминания об инфантильном периоде жизни и тех событиях, которые могли вызывать у них серьезные переживания. Так, рассказывая о своем детстве, одна из его взрослых пациенток упомянула о том, что в результате несчастного случая в возрасте трех с половиной лет попала в больницу, где на протяжении трех месяцев не видела своих родителей. Пытаясь воспроизвести свои ощущения того периода, она ничего не смогла вспомнить, кроме двух сохранившихся в памяти сюжетов ее трехмесячного пребывания в больнице. Первое касалось смутного видения какой-то женщины в белом халате, стоящей в проеме двери комнаты. Второе относилось к моменту встречи с родителями, когда ее выписали из больницы.
В его случае в памяти не сохранилось ни одной детали пребывания в больнице. Но он хорошо помнил некоторые подробные сюжеты, относящиеся к более раннему периоду жизни. В частности, до сих пор перед его глазами стоит картина, как он, маленький мальчик, наблюдает за движущимся железнодорожным составом.
Это воспоминание относится к тому периоду времени, когда он с мамой и бабушкой находился в эвакуации в одном из селений Кировской области. В ту пору ему было около трех лет. Он видит себя, маленького мальчика, стоящего на пригорке. Одной рукой держится за тонкую березу, другой машет в воздухе. Вдалеке движется пассажирский поезд. Именно пассажирский, а не товарный (скорее всего, это знание было приобретено тогда, когда в период эвакуации он вместе с мамой и бабушкой ехал на поезде несколько дней из маленького городка, расположенного между Москвой и Ленинградом). Паровоз дымит, вагоны катятся, слышен стук колес. Он машет рукой и следит за движением состава до тех пор, пока он не скрывается из поля зрения.
Из периода эвакуации он помнит только этот эпизод. Видимо, железная дорога проходила сравнительно недалеко от того селения, в котором им предоставили жилье, и он не раз бегал на пригорок, откуда можно было наблюдать за проходящим вдали поездом.
А вот его пребывание в больнице в возрасте семи лет не оставило в памяти никакого следа. И коль скоро на протяжении всей последующей сознательной жизни ему не довелось лежать в больнице ни разу, то можно считать, что он впервые приобретал новый опыт. Правда, и до этого ему приходилось бывать в больнице, так как несколько лет тому назад его сын лежал около 20 дней в больнице Академии наук. И он столкнулся с прелестями больничного быта, когда в результате недостаточного финансового обеспечения приходилось в больницу приносить буквально все: от туалетной бумаги до одноразовых шприцов, от бинтов и ваты до назначенных врачами лекарств.
Но то было поверхностное знакомство с больничным бытом, сопровождаемое переживаниями о состоянии здоровья сына. Теперь же, находясь в обычной московской городской больнице в качестве пациента, он сам мог прочувствовать на себе все особенности такой жизни. Поэтому не столько в терапевтических, сколько в познавательных целях ему было интересно познакомиться с особенностями подобного быта, увидеть все изнутри.
Как психоаналитик он мог размышлять со знанием дела о достоинствах и недостатках медицинского обслуживания и лечения. Но в качестве рядового пациента он имел редкую для себя возможность методом включенного наблюдения видеть все то, что чаще всего остается за порогом сознания и врачей, и тех, кого им приходится лечить, а порой спасать от смерти.
