Потому он внешне вполне почтительно, но без всякого внимания слушал ее предложение поехать в Петербург, отыскать там Александра Федоровича Розанова, своего крестного отца, военного инженера, уже дослужившегося до генеральского чина, и сообщить ему о смерти отца.
— И, увидишь, он сам предложит тебе совет и помощь. И он и моя дорогая Зиночка (речь шла о жене генерала, подруге матери по заведению святой Нины). Ты же знаешь, что само небо связало нас чудесными узами при твоем крещении.
Почтительно стоя перед матерью, Александр в душе усмехался. Таинственная связь, о которой с таким волнением говорила ему мать, выразилась в забавной путанице — и никакого чуда при его рождении не было. В прошлом году он, при всем уважении к матери, не исполнил ее просьбы — не зашел к своему крестному отцу. Мать упрекала его за неучтивость, отец же, будучи по натуре человеком независимым, видимо понимал сына и ни слова ему не сказал. В прошлом году визит к Розановым был бы проявлением элементарной вежливости. Сейчас мать хотела, чтобы он просил помощи у человека незнакомого, с которым отец в революцию 1905 года крупно поспорил, как с монархистом. К тому же у генерала была своя многочисленная семья.
Неизвестно, сколько еще времени почтительно простоял бы Александр перед матерью, безразлично и скучливо выслушивая практические поучения, не имевшие никакого смысла, если бы в комнату не вбежала с шумом младшая его сестра Кетевана.
— Сандро, к тебе Мерцая пришел! — крикнула она и, подобно волчку, так что пузырем надулось ее коротенькое платье, начала кружиться, балансируя руками и опускаясь все ниже, словно ввинчиваясь в пол. Ее раскрасневшееся большеглазое лицо мелькало и исчезало.
— Кетевана! — с упреком сказала мать. — Что это за балаган?! Я веду с твоим старшим братом, который тебе за отца, важный разговор, и вдруг ты…
— И совсем не балаган, а цирк братьев Никитиных!
Кетевана поднялась с пола и прижалась к матери.
— Ну, не сердись, — тихо попросила девочка.
— Я не сержусь, но…
Дальнейшего Александр не слышал. Воспользовавшись тем, что мать занялась дочерью, он прошел к себе в комнату, где ожидал его Давид Ешибая, молодой рабочий Закавказских железнодорожных мастерских, самый способный ученик и староста того класса воскресной школы, где Александр преподавал русский язык. «Мерцая» Давид прозван был за то, что на одном из уроков, производя грамматический разбор стихотворной строфы:
Посмотри, в избе, мерцая,Светит огонек, —
сделал грубую ошибку, сказав, что «мерцая» — это имя существительное собственное. Александр удивился — Давид был одним из самых его ревностных учеников. При дальнейшем разговоре выяснилось, что Давид, по происхождению мингрел, посчитал, что Мерцая — это фамилия того крестьянина, в избе которого светил огонек, ведь он сам носил фамилию Ешибая: «Погляди, в избе Ешибая светит огонек». Так прозвище Мерцая укрепилось за этим невысокого роста, гибким и беспокойно-нервным юношей. И сейчас, сидя на тахте в комнате Александра, он вертел своей небольшой, начисто выбритой, носатой, с черно-блестящими глазами головой и, сведя вместе пальцы обеих рук, нервно тискал их.
— Здравствуйте, Давид! Почему я вас вижу в такой неурочный час? — спросил Александр, раздельно произнося русские слова, — это было его правило: со своими учениками говорить по-русски.
Давид встал, Александр, ласково обняв, усадил его рядом.
— Дело до тебя имеем, Сандро, — сказал Давид.
— Не «до тебя дело», а «к тебе дело», — тоном учителя поправил Александр.
— К тебе дело… — послушно повторил Давид. — Только я сам слышал, на Майдане русский один тоже говорил «до тебя».
— На Майдане, конечно, много чему можно научиться, только не русскому языку, — со смешком сказал Александр. — Ну, так что за ветер пригнал тебя ко мне? — переходя на грузинский, спросил он. — Только предупреждаю заранее: никуда я из Тифлиса не поеду и ни слепых, ни глухих, ни безногих по другим городам развозить не буду.
— Ты доброе дело сделал, Сандро, что помог тому слепому вернуться домой. Увидишь, что твой ангел-хранитель в день Страшного суда…
— Даст мне контрамарку в рай? Ладно, не заговаривай зубы. Но имей в виду, что уехать сейчас из Тифлиса я, правда, не смогу, а то моя ученица провалится на экзамене.
— То был, Сандро, совсем особенный случай, такого больше не будет.
Случай, о котором шла речь, состоял в том, что примерно дней десять назад Мерцая после занятий в воскресной школе попросил Александра отвезти до Баку ослепшего мальчика с его провожатым, купить им в Баку билеты до станции Краснорецк и усадить в поезд.
Александру все это показалось странным. Худенький, в темных очках, очень угнетенный своей внезапной слепотой гимназистик принадлежал к княжескому роду Дудовых; какой-то отпрыск этого рода, казачий офицер, недавно прославил свою фамилию по всему Тифлису неслыханным скандалом на Головинском проспекте. При каких условиях потерял зрение в Тифлисе этот гимназист, проживающий по ту сторону Кавказа? Неужели он вместе со своим спутником, молодым богатырем Наурузом, перебрался через Кавказский хребет? Приходилось предположить это, так как Науруз никогда не пользовался железной дорогой, — потому-то они и оказались в таком беспомощном положении. И, наконец, главное: неужели в Тифлисе некому было прийти на помощь попавшему в беду представителю княжеской, офицерской фамилии, кроме как рабочему железнодорожных мастерских Давиду Ешибая, к тому же еще сыну недавно арестованного «за политику» Спиридона Ешибая?
Но несчастье было очевидно. И Александр не стал ни о чем расспрашивать. Он довез Асада Дудова вместе с Наурузом до Баку, купил им билеты до Краснорецка, усадил их в вагон и со следующим поездом вернулся в Тифлис.
Дело, о котором Давид сейчас рассказал Александру, было много проще, хотя элемент таинственности в нем тоже присутствовал. Следовало немедленно — что особенно подчеркивал Давид — отправиться с ним и встретиться с одним русским «хорошим человеком», как уверял Давид (кто этот русский человек, опять-таки сказано не было). Этому русскому человеку нужно перевести какую-то статью, точнее сказать — часть статьи, с грузинского на русский.
— Мы сами ему переводили, а он не верит, говорит: «Здесь у вас что-то неверно».
— Да уж вы переведете, — усмехнулся Александр. — Ну, пошли.
И, сообщив матери, что вернется не позже одиннадцати, Александр ушел.
Александр следовал за Давидом шагах в двадцати от него. Эта предосторожность была понятна: Александр догадывался, что воскресная школа связана с деятельностью партии.
* * *
Солнечный шар еще висел над тифлисской котловиной, но с горы св. Давида, куда их поднял фуникулер, было видно, что не более трех часов осталось дню царить над землей. Внизу раскаленные камни города источали жар, который они вобрали за день, и жар этот лиловым маревом поднимался над городом. Едва ли был в Тифлисе час более жаркий. Но все же здесь, наверху, со стороны невидимых снежных гор время от времени уже веяло прохладой и мелколиственные рощицы на горе Давида давали слабую тень. Здесь видны были сколоченные из досок духаны под яркими вывесками: руки, держащие рога, с которых выразительно капало вино; черноусый всадник с осиной талией, размахивающий шашкой; девушка с опущенными глазами, предлагающая плоды, такие же красные, как ее лицо.
Пахло жирной, горячей едой, скатерти на зыбких столиках в тени деревьев залиты были вином.
Давид провел Александра в глубь рощи, к духану, расположенному несколько поодаль других. Назывался он «Под дубом вековым», и действительно, на вывеске был нарисован коренастый дуб, похожий на гриб боровик с зеленой шляпкой. Никакого другого дуба, ни простого, ни векового, не было видно, и Саша засмеялся, вспомнив басню Крылова, откуда взята была эта строчка. «Хоть дуба нет, зато свинья есть», — подумал он, взглянув на багроволицего духанщика, который стоял у дверей духана; он явно не умещался в своем обширном бешмете, жирную шею его теснил ворот рубашки. Молодой человек и девушка сидели за одним из столиков, к ним-то и направился Давид. Девушку Саша сразу узнал: это была ученица его по воскресной школе Лена Саакян, работница с текстильной фабрики. Ее широкому и бледному лицу придавали выражение ума и независимости светло-серые крупные глаза, нижняя губа как будто бы чуть выпячена. Случалось, что на уроке она задумывалась, мимолетно улыбалась, — он глаз не мог отвести от нее в эти мгновения.
Русский язык давался Лене легко. Но случалось, она задремывала на уроке, полуоткрыв рот, и тогда он жалел ее, хотелось девушке помочь. Сейчас видно было, что ей весело, и Саша, наверно впервые, услышал ее горловой, негромкий смех — точно вода струилась и разбивалась о камни… Отделанное дешевым кружевом, может быть единственное, нарядное платье и газовый шарфик, накинутый поверх черных волнистых волос, придавали Лене праздничный вид. Бутылка зеленовато-мутного вина стояла на столе. Вино было разлито, стол завален юмористическими журналами. Александр узнал их по ярким краскам — один из них лежал на столе раскрытый.
