спокойное, едва слышное, но безумно горячее дыхание, которое ложится жаркими выдохами на мою макушку.
— Ты…
На плечи опускаются его ладони.
— Маленькая дикая Белка.
Дан наклоняется и выдыхает на ухо.
— Но кончать тебе нравится. Очень… Сегодня повторим.
— Нет… — шепчу.
— Повторим и продолжим. Понравилось, как разминаешь орехи. С восторгом. Может, с таким же восторгом мне их полижешь? Подскажу пару фокусов. Применишь…
Я и просто никому лизать не умею и во рту такое держать — тоже. Какие фокусы, дядя? С ума сошел!
— Не стоит.
— Здесь я решаю.
Пальцы скользят немного ниже. С удивлением отмечаю, что Дан садится у моих ног, присев на корточки, скользит ладонями всюду и с удовольствием гладит мои ноги.
Потом тянет вниз шортики и просовывает палец под резинку трусиков.
— Сделаю тебя мокрой, сама снять захочешь…
— Я не закончила тренировку! — цепляюсь за резинку трусов.
Это так глупо, ведь он поглаживает меня снизу, просто сдвинув трусы в сторону.
— Главное, чтобы кончила хорошенько!
Через миг он легонько ударяет меня по ногам, под коленкой. Но так, что ноги подгибаются, и я чуть не грохнулась.
Упала прямиком в его расставленные руки.
Дан быстро меняет позу, садится сам и быстро стягивает с меня трусы, швырнув их в сторону.
— Ай-яй. Ты…
Мои ноги широко расставлены, а оголенная промежность касается хлопковых мужских брюк, которые выдаются вперед мощным бугром.
И на этой горе он меня деловито размещает, качнув бедрами.
— Хватит!
Новый толчок разжигает во мне противоречивые эмоции. Домогательства слишком наглые, но не пугающие.
То есть, я опасаюсь, но не умираю от страха.
Насторожена, но не перепугана до смерти.
Взбудоражена и…
— Возбужденная Белочка… — мужские пальцы стискивают грудь, пальцы мнут отозвавшиеся соски. — Всю ночь на твой зад пялился.
— На мой зад?
— Ты светила им из-под одеяла!
— Не может этого быть.
Дан цепляет зубами мое ухо, теребит его языком, проходясь по сверхчувствительным точкам:
— Пару раз словил соблазн пристроиться…
— Не надо, — выдыхаю изменившимся голосом.
Оставив одну руку сминать мои груди по очереди, пальцы второй руки Дан коварно опускает на мой лобок и дотрагивается до клитора.
— Небольшой аванс удовольствия. Попробуем зайти со стороны поощрения. Будешь умницей?
Глава 12
Ника
— Прекрати! — зажмуриваюсь.
Совладать с громилой нет никакой возможности, но вдруг есть возможность, что он… прислушается?!
— Плохая идея.
— Очень плохая?
Пальцы Дана неспешно ласкают меня между ног.
— Подними руки, — командует он. — Или подними майку так, чтобы я их видел. Видел твои сиськи.
— Ты сам приказал надеть эту майку.
— Ты надела. Я оценил твое послушание.
Придвинувшись, он обхватывает мой подбородок, куснув его.
— Белочка поддается дрессировке. Как не поощрить такую умницу с мокрой, возбужденной щелочкой?
— Я не… Не… Мокрая.
— Раскрой глаза и посмотри, какой беспредел ты устроила на моих светлых брюках. Посмотри!
Власти в его голосе сложно сопротивляться. Ко всему прочему, внутри меня живет противоречивое желание доказать Дану, что он не прав.
Он не прав: я не мокрая, я не возбужденная.
Секс — это отвратительно, и никто меня в этом не переубедит.
Но когда под нажимом пальцев Дана, немного опустивших мое лицо вниз, я распахиваю на миг глаза, то вижу темную дорожку влаги на песчаных льняных брюках мужчины.
— Твои следы. Твои мокрые, скользкие следы, Белка.
— Наверное, я чуть-чуть описалась, — возражаю глупо и лицо горит еще сильнее от стыда.
— Твое упрямство достойно того, чтобы им занялись хорошенько. Плотно.
Его губы касаются моего уха, а руки скользят вверх по голым бедрам, слегка дергая меня за майку.
— Ты привлекала мое внимание. Как ни что другое в последнее время.
— И что это значит?
— Не отпущу, пока не получу все.
— Все?
— Все, что хочу.
— И что же это?
Дан улыбается жутко. Это больше похоже на кровожадный оскал зверя, который решил, что будет осаждать свою добычу. Но после его ухмылки у меня между ног становится влажно и жарко.
— Каждый твой сантиметр, — хрипло шепчет он. — Каждый сантиметр твоего тела будет дрожать от наслаждения.
Твердые мужские губы касаются моего уха, я с трудом заставляю меня сдержать стон.
Мы так близко. Я чувствую его запах. Он пахнет свежо и пряно, мощно и в то же время тонко. Будоражит обоняние мускусными нотками разгоряченной кожи. Его аромат дразнит меня, от его грубой силы и уверенности которую Дан излучает, покалывает все тело. И голова… Она кружится, будто наполнена сладким ядовитым дурманом.
— А если я откажусь?
— Это ничего не изменит.
Он сообщает это спокойным, уверенным голосом, и мы оба знаем, понимаем, что будет именно так.
Есть в нем какая-то уверенность и несокрушимость. Его слово — камень. Его слово — действие.
— У меня все болит. Болит после вчерашнего, — решаю еще немного схитрить.
— Тело болит?
Его большие ладони прогуливаются по всему моему телу. Он гладит спину, талию, спускается к заднице, сжимая ее, потом скользит ладонями вверх и стискивает грудь, накрыв ладонями с двух сторон.
Большие пальцы Дана поглаживают затвердевшие соски по кругу, неспешно.
Между бедер все сводит от потребности, чтобы это продолжилось и прекратилось, снова продолжилось, и снова прекратилось.
Сумасшествие какое-то!
— Да, ты напряжена. Думаю, с этим надо что-то делать. Но не сейчас. Очевидно, сейчас у тебя все мысли о предыдущем дне. О нашем завтраке, — снова накрывает мой подбородок, куснув, ввсасывает кожу.
Вторая рука вновь опускается. Пальцы скользят по внутренней стороне бедра. Движутся вдоль опасной линии, не прикасаются к пульсирующей точке.
Но изводят…
Нет прямых касаний, и от этого должно быть легче.
Но всякий раз, когда его пальцы так близко, так чувственно скользят, меня сжимает и накаляет, тело распаляется еще больше, и в очередном заходе, очевидно, просто сойдя с ума, я начинаю ерзать, и его пальцы чуть-чуть меня задевают.
Мгновенно рождается искорка, стон рвется с губ.
Глаза закатываются от удовольствия.
И от стыда.
От щемящего стеснения.
Боже, больше так не буду. Нет, не буду…
Но очередное касание. Его пальцы замирают, просто замирают на чувствительном, разгоряченном узелке плоти и ничего не делают. Совершенно.
Сбрендивший пульс со всего тела скатывается и стремится комком именно туда, в ту самую точку, где нагло прижатые мужские
