— Прибавилось ему заботушки!.. Приехала жена с тремя детьми.
— Все-таки приехала? А ведь налаживались дела и у них в колхозе — Киселев часто в последнее время подумывал: не вернуться ли к семье?
— Видишь ли, есть у них в районе такой…
— Алешка Зыков?
— А ты откуда знаешь?
— Знаю… Да, жалко Киселева. Горячий, но справедливый мужик.
— Киселев не пропадет. Вчера всей семьей переехали на стройку. Работать он умеет и любит.
Некоторое время мы молчим.
— Арест с тебя сняли, обвинение — тоже. Знаешь, кто помог?
— Кто?
— Начальник погрузочного отдела.
— Гусейн-заде? Который не хотел принять меня на работу?
— Он самый! Не знает и не помнит тебя, но верит тому, что ты говоришь об Агапове и что о тебе говорят в артели! Рассказывают: он выслушал следователя — тот пришел доложить ему о твоем «деле» — и с такой силой ударил кулаком по столу, что все, что на нем было, — медная пепельница тоже! — подпрыгнуло на полметра.
— Не может быть!.. — Многое бы я дал, чтобы хоть краешком глаза посмотреть на следователя в эту минуту!.. То-то, видимо, у него была глупая рожа. Тут-то уж он наверняка заморгал!.. Но чувство радости у меня сменяется грустью: «Значит, не по мановению волшебной палочки изменилась обстановка вокруг меня, а от удара кулака!.. А если бы Гусейн-заде не ударил?.. А если вместо него был бы кто-нибудь другой, потрусливей и поравнодушней?»
На мой вопрос Романтик отвечает, закатывая еще выше рукава:
— Тогда бы эта канитель продолжалась долго. Гусейну-заде можно быть смелым! Он старый портовик, его здесь все знают. Активный участник Бакинской коммуны. Это что-нибудь да значит! — Романтик смеется. — Я вчера заходил к нему. По твоему делу, поблагодарить. Видел у него на столе эту пепельницу. Весит, наверное, больше двух килограммов. Когда выйдешь из больницы, зайди посмотри. Поблагодарить старика тоже, конечно, не забудь.
— Пепельницу эту я помню. Она имеет форму ковша?
— Точно!.. Еще одна вещь меня удивила у него. Учебник физики! Видимо, ему в детстве не на что было учиться. Буковки у него в тетрадке в палец толщиной…
— А как ты? Куда ты надумал идти? — останавливаю я его.
— Не знаю. — Романтик отводит глаза. — Пока что ушел из общежития. Устроюсь на другую работу. Вечерами буду учиться.
— Ушел… к Елизавете?
— Ты угадал. Но почему?
— Не знаю. А как ее мальчишки?
Романтик на этот раз тоже долго молчит.
— Из-за них, можно сказать, все это и случилось. Шутка ли — три сорванца! Елизавете одной с ними не справиться. К тому же она мало зарабатывает. — Он виновато опускает голову. Он понимает мои раздумья и тревогу.
— А что будешь делать с ее «веселым характером»?
— Бороться. Никаких попоек! — Но голову он не поднимает.
— А конфетами ребятишек угощал?
— Угощал. — Тут он широко улыбается и понимающе кивает мне. — В сундучке у меня ведь еще хранится фунтика два из старых запасов.
Не успевают в коридоре затихнуть шаги Романтика, как в палату чуть ли не с воплем влетает Алик. Халат у него еле-еле держится на одном плече.
— Ну зачем ты полез в драку с этим бандитом? Хоть бы дождался, когда б я стал работать у вас в артели!.. — И, вскинув свои сильные руки, сжав кулаки и вобрав голову в плечи, он проносится по палате, нанося десяток молниеносных ударов по воображаемому противнику. Хватив, как рыба, раскрытым ртом воздух, он смеется: — Ну, как?
— Здорово! — говорю я. — Ты бы его сразу убил.
Алик садится на краешек кровати.
— Не дождался тебя, сам пошел в Морагентство. Был у вашего начальника. Он говорит, что грузчики ему не требуются — нет вакансий. И в то же время, знаю, набирают четыре кадровые артели!.. Тогда я ему сказал про твое обещание. Он помялся и говорит, что, вот если ты поручишься за меня, тогда он, может быть, что-нибудь придумает. Поручишься?.. Заодно — и за моих товарищей, они тоже ищут работу… Чего боится ваш Гусейн-заде — не пойму! Или не верит молодым, мы кажемся ему негодными для тяжелой работы! Создали бы хорошую комсомольскую артель, хорошую спортивную команду. У меня знаешь какие ребята? — Он хватает меня за руку. — Посмотри в окно!
— Ты потише, рана у меня еще не совсем зажила. — Я приподнимаюсь, сую ноги в тапочки. Подхожу к окну. Да, ребята один к одному, спортивного вида все…
Сестра ставит мне градусник и говорит между прочим:
— К тебе сейчас зайдет еще какой-то гражданин. Халата ждет.
«Кто же это может быть?»
Проходит несколько минут, дверь раскрывается, и на пороге появляется… сам Гусейн-заде.
Я протираю глаза: нет, это не кто-нибудь другой, а именно Гусейн-заде. Халат небрежно наброшен на его плечи. В руках у него тоже куча всяких кульков.
— Ну, здравствуй, здравствуй, герой. Узнаешь Гусейна-заде? — спрашивает он, улыбаясь. Прикрывает дверь, но стоит на месте.
— Узнаю, — смущенно произношу я. Сажусь в постели, натягиваю по грудь простыню, сую градусник под подушку.
— Все-таки стал грузчиком?.. К тому же — докером?.. Прибавил себе два года?..
Я опускаю голову, не знаю, что ему ответить.
— Хорошо, думаешь, обманывать Гусейна-заде?..
— Плохо, — еле выдавливаю я из себя. — Я собирался зайти к вам, объясниться, но старшой…
— Знаю, знаю. Ваш Горбачев рассказывал. — Он берет табуретку, садится, кладет свертки на тумбочку. — Но ты свою вину искупил. Забыли про метрику!.. Все!.. — и характерным движением бьет ладонью о ладонь.
— Спасибо, — говорю я, но не решаюсь еще поднять голову.
— Был в школе такой тихий мальчик, — нарочито коверкая слова, произносит он с сильным акцентом, — я говорил по телефону с твоим директором! — а здесь как лев кидаешься на нож контрабандиста!
— Ну, как и лев! — Я поднимаю голову, улыбаюсь, сразу же почувствовав себя свободнее с начальником погрузочного отдела Морагентства. — Скорее — как котенок!
— Нет, именно как лев… Любопытно все-таки, как решился?
— Я не «решался», товарищ Гусейн-заде. Так получилось. Я кинулся, хотел выхватить сверток…
— А там всякий гашиш-машиш, зингеровские иголки, валюта? — Он задумчиво потирает себе подбородок. — Сейчас дело уже не в Агапове — в команде «Апшерона». Говорят, многие там занимались контрабандой. Нехорошо получается, а?
— Нехорошо, — подтверждаю я.
— Совсем плохо!.. Как твоя рана?
— Почти что зажила, товарищ Гусейн-заде. Через несколько дней могу выписаться.
— Не торопись, полежи еще. Настроение как?
Я задумываюсь. «Действительно, какое у меня настроение?»
