И так и не узнала бы, если бы в один момент не вздрогнула от громкого голоса, раздавшегося неподалеку.
— Бэмби, какого хуя?!
Ваас, до этого отчитывающий своих подчиненных, заметив меня, как с цепи сорвался. Я даже не посмотрела на него, погруженная в свои мысли. Оказавшись возле меня, пират грубо поднял меня за локоть и схватил за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. Теперь все его внимание и гнев были обращены ко мне.
— КАКОГО ХУЯ ТЫ ПОЛЕЗЛА ТУДА, ИДИОТКА?! Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ! А?!
Он встряхнул меня, потом еще раз и еще. Он кричал и никак не мог докричаться до меня. Я смотрела сквозь пирата и наблюдала, как среди ярости и безумия в его глазах скрывается беспокойство. Чертово беспокойство. Настолько непривычно было видеть волнение в глазах этого человека…
— Ты должна была сидеть там, где я приказал тебе! А вместо этого я узнаю, что ты сбежала, и даже не к ебаным ракъят, а в гребаное горящее здание! О чем ты думала, когда лезла туда блять?! Ты совсем в край ебанулась, Mary?! Отвечай, сука ты такая!
— Босс!
— AMIGO, СЪЕБИСЬ НАХУЙ! — рявкнул Ваас, обращаясь к подоспевшему подчиненному.
— Но… Мы нашли кое-кого, — растерянно добавил пират, указывая пальцем на обгоревший выход из здания.
Антонио. Его выносили двое пиратов, кривя рожи в гримасе отвращения. И их можно было понять: огонь не успел превратить его тело в пепел, однако испанец заметно обгорел, его вывернутый в неестественном положении локтевой сустав обмяк и висел, как какая-то тряпка, но страшнее всего было смотреть на его лицо — лицо, которого больше не было. Вместо глаз, носа и рта было лишь месиво и запекшаяся кровь. На лице Антонио не осталось живого места…
Я завороженно смотрела на плоды своих стараний и не могла понять, что чувствую. Теперь, при свете дня и свежем воздухе, все казалось совершенно иным…
Несколько секунд Ваас не отрывал охуевшего взгляда от своего подчиненного, которого уносили в сторону бухты, где его тело сбросят на корм акулам. Мое дыхание предательски сбилось. Ваас вновь посмотрел на меня, и в его глазах читался немой вопрос… В моем же взгляде нетрудно было найти ответ.
Вокруг стало собираться слишком много народу — главарь пиратов прорычал и схватил мое запястье, уводя прочь.
— Чтобы когда я вернулся, весь этот срач был нахуй вылизан, amigos! — напоследок бросил он.
Ваас толкнул меня в комнату, громко захлопывая за собой дверь, от чего Адэт резко подскочила, навострив уши. Я обернулась к пирату, готовясь к тому, что сегодня мне придется отделаться новой порцией синяков за убийство его шестерки. И что-то подсказывало мне, что побоев в этот раз я просто не вынесу: после пережитого в горящем здании я и так еле держалась на ногах, кое-как сдерживаясь, чтобы не схватиться за раскалывающуюся голову.
— Это ты сделала? — спросил пират, повышая голос и указывая пальцем на улицу. — Скажи мне, это ведь ты сделала, Mary?! И только солги мне блять…
— Я, — недолго думая, ответила я дрогнувшись голосом.
«Я это сделала…» — пронеслось в голове.
Теперь, вдалеке от кровавой бойни и черного дыма, от стонов и криков боли, от летящей в разные стороны крови, я осознала, что натворила. Теперь, когда жажда внутреннего зверя была утолена, пелена спала с моих глаз… Но я не чувствовала облегчения. Почему же я блять его не чувствовала…
— На меня смотри. Смотри мне в глаза! — процедил Ваас, преодолевая жалкие пару метров между нами.
Я опустила глаза, зажмурившись, в ожидании удара… Но его не последовало — Ваас поднял мое лицо за подбородок, проводя по нему большим пальцем.
— Не дергайся. Мне плевать, окей, amiga?
Я непонимающе уставилась на пирата полными страха глазами.
— Мне плевать на Антонио блять, Mary… Но если ты еще один, сука, раз полезешь в ебаный огонь, querida, я запру тебя в этой комнате и хуй ты когда еще выйдешь отсюда, ты поняла меня?
Я сдержанно кивнула, чувствуя, как сбивается мое дыхание — я отстранилась, рухнув на постель пирата, хватаясь руками за ее бортик и склоняя голову к груди. В голове крутились воспоминания того, что произошло в том пожаре. В ушах раздавался каждый удар и каждый мой выкрик, заставляя пульсировать виски. Я сильнее сжала простынь, сдерживая судорогу по всему телу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я пытала его… — тихо сказала я, пытаясь выровнять дыхание, — Пытала…
Ваас неспешно обошел кровать, садясь позади меня. Он молча слушал меня, проводя тыльной стороной ладони по ожогам на моем теле. Надо же, я даже не успела заметить их…
Вновь слышу звук удара и хрип харкающего кровью испанца. Я вздрагиваю всем телом, прикрывая рот руками, чтобы не завопить от страха и отчаянья. Тогда теплая ладонь пирата легла на мои лопатки, скользнула под майку и принялась оглаживать раны на моей спине.
— Кем я стала? — сорвалось с моих губ в горячие ладони, и из глаз покатились слезы, — Господи…
Рука пирата коснулась моих волос, заправляя их за ухо и открывая вид на небольшой ожог, «украшающий» мою щеку. Ваас наклонился ко мне, коснувшись лбом моего виска.
— Тс-с-с, принцесса…Я ведь уже говорил тебе, что такое безумие?
***
Следующие три дня я провела в пиратском лагере, занимаясь рутиной, которую предоставил мне главарь пиратов, и так и не решаясь наконец поговорить с Ваасом, ради чего я, собственно, и не сбежала вместе с ракъят, а осталась в пиратском лагере…
Сначала я за компанию с группой здоровенных абмалов таскала ящики с неизвестным мне содержимым из грузовика на большой склад, которому было отведено отдельное здание. Пираты, конечно, постебались денек, но вскоре их дурацкие шутки потеряли всякую актуальность, как только они увидели, на что способны эти тоненькие ручки. Гребаным грузчиком я точно не была, но и дохляком тоже. Но все же явная продуктивность оставалась на стороне пиратов, и Ваас быстро просек, что толку от меня здесь как такового нет: хоть я и таскала по ящику ловко и быстро, однако мужики имели силы на то, чтобы таскать груз чуть медленнее, но при этом умещать в руках целую партию, что, в итоге, оказалось в выигрыше.
А потому следующим моим занятием, на которое я была готова, лишь бы не сидеть в четырех стенах, была банальная уборка. К слову, убиралась я только в коридорах главного здания, где жил главарь пиратов: уж очень он хотел ограничить мое пребывание на улице, где главные ворота и дыры в заборах выглядели для меня чересчур соблазнительно, по его мнению. Иногда мне дозволялось приниматься за чистку оружия, но только с сопровождением Бенжамина. Он и Арэс, к слову, и были моими единственными собеседниками все эти дни.
Все это время мы почти не сталкивались с главарем пиратов — моя жизнь больше не была наполнена его криками, насилием и угрозами. Днем мы не пересекались, приходил он заполночь, когда я наблюдала десятый сон, а уходил до моего пробуждения. Его присутствие в моей повседневности упало до минимума, и я была счастлива…
Поначалу.
Ваас не был моей гребаной нянькой и прекрасно помнил о том, что у него есть своя работа, свои неотложные дела. Стоило отдать должное: эти обезьяны по щелчку пальцев становились профессиональными бойцами под предводительством Вааса. Я часто видела его издалека: как он быстрым шагом куда-то направляется, не озираясь по сторонам, как отчитывает очередного накосячившего подчиненного, посылая того далеко и надолго, угрожая при этом стволом.
А еще чаще я слышала, как главарь пиратов разбирается с возвратами, и не желала оборачиваться назад: я знала, что там происходит, и не хотела смотреть. У меня ком в горле вставал, когда я слышала за спиной громкие всхлипы и рыдания пленных повстанцев, руки отказывались больше проводить мокрой тряпкой по дулу пистолета, и я поднимала глаза на сидящего напротив Бенжамина, который как ни в чем ни бывало наблюдал за деяниями своего босса и попутно чистил оружие…
Один раз я все же не выдержала, обернулась — Ваас пустил пулю в лоб орущему в истерике ребенку, списав на то, что тот заебал горланить, а затем и его матери, рыдающей над телом сына. Потом он приказал убрать их тела с его глаз и бросить на корм рыбам и беззаботно закурил, следя за выполнением приказа. Я же к этому времени быстро утирала подступившие слезы, боковым зрением ловя нечитаемый взгляд Бенжамина. И рыдать мне хотелось даже не от жалости к невинному ребенку. А от жалости к себе.
