От жалости, что я оказалась таким же чудовищем, что и Монтенегро…
Я так часто ощущала присутствие Вааса рядом, но на самом деле он был так далеко. Мы ни разу не встретились глазами: вернее, пират ни разу не ответил моим. Может, и вправду не замечал, а может — целенаправленно игнорировал. Всего два-три раза мы обменялись с ним парочкой фраз, когда он приказывал мне сменить работу или проходил мимо, делая замечание. Одно радовало: его замечания были немногословными, конкретными и быстрыми, в то время как своих пиратов, как правило, Ваас одаривал вспышками ярости за малейший касяк.
Одной ночью мне приснился кошмар. Кошмар о том, как я осталась в полном одиночестве. Я распахнула глаза и огляделась, с облегчением лицезрея комнату главаря пиратов. Была темная ночь, а с улицы еще раздавались приглушенная, спокойная мелодия и стук дождя по остаткам оконной рамы. Прозрачные занавески развевались под легким ветром. Холодно. Мне часто снились кошмары, когда я замерзала… Поморщившись от тупой боли в затекших мышцах, я перевернулась на другой бок, наблюдая сквозь полуоткрытые веки Вааса, дрыхнущего на спине. Его дыхание было размеренным. Одну руку он закинул себе за голову, пока вторая покоилась у него на животе. Немного помявшись, я все же решилась лечь рядом с пиратом, кладя голову на его плечо и прижимаясь к мужчине всем телом. Тепло. Дыхание пирата сразу сбилось: он проснулся. Жизнь на острове вынудила развить в нем этот инстинкт. Однако Ваас никак не отреагировал на меня, сделав вид, будто все еще спит. Меня это более чем устраивало… Сквозь сон я случайно задела стопой что-то теплое и пушистое, и это «что-то» недовольно рыкнуло, сладко потянувшись и зевая огромной клыкастой пастью, и закинуло полосатую лапу мне на ногу, вновь погружаясь в царство Морфея…
К концу третьего дня я была на грани морального истощения: моя жизнь превратилась в существование. Приходя в пустую комнату главаря где-то под вечер, я оставалась наедине со своими мыслями и переживаниями. Я до сих пор ненавидела себя за то, что совершила с ублюдком Антонио. Да, он заслужил такой мучительной смерти, вот только я не заслужила таких мук совести, и сама была в этом виновата.
Меня также гложил разговор с Ваасом, который я откладывала все эти дни, боясь услышать из его уст исповедь Сары. А еще я чувствовала одиночество. Одиночество среди сотни людей вокруг, и ничто не помогало мне избавиться от этого чувства, даже редкие диалоги с Аресом, который так же имел свои обязанности в этом лагере. Потребность в общении я реализовывала в монологах с Адэт — порой тигрица смотрела на меня таким умным взглядом, что я невольно верила в то, что та слушает меня и понимает…
Каково это — просыпаться от того, что твой враг осторожно зарывается пальцами в твои волосы? Берет густую, мягкую прядь в ладонь, затем проводит большим забинтованным пальцем по всей ее длине и приступает к следующей, делая это медленно, словно на автомате… Не соизволив открыть глаза, я лишь провожу по пробору ладонью, из-за чего кончики ловко выскальзывают из грубых мужских пальцев, давая их обладателю понять, что принцесса проснулась. А значит, главарю пиратов пора вновь покидать свою комнату вместе с восходом.
Удивительно. Я и не могла представить, что оставшись без присутствия Вааса в его лагере, я буду чувствовать такую тоску и опустошенность. Я даже часто вспоминала те редкие моменты, когда мужчина не вел себя как мудак. Нет, это не были воспоминания какой-то влюбленной маленькой девочки. Это всего лишь было тем, чего мне так не хватало в этом страшном месте, при условии, что теперь я знала об этом человеке больше, чем он хотел, чтобы я знала…
А знала я, что слова пирата, которым я так безоговорочно верила все это время, оказались такой же гнусной ложью. И от этого было невыносимо больно…
Какого черта мне было так больно?
Наступила ночь третьего дня. Адэт привычно лежала кверху животом возле подоконника, где было не так жарко, хотя ночи здесь ощутимо прохладные. Я же сидела на полу, припав лопатками к бортику кровати, по-турецки поджав ноги к себе. Ждала. Думаю, не стоит объяснять, кого. До этого пират приходил только в глубокую ночь, ближе к рассвету: сквозь сон я чувствовала за спиной, как пират рухает на матрас и тут же вырубается, даже не ворочась. Утром его уже не было, даже место на постели оставалось холодным. Сколько он спал? Пару часов? Впрочем, по нему это было видно: темные круги под глазами, резкие, нервозные движения, херовое настроение и вечные вспышки агрессии на подчиненных…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но теперь я его дождусь — больше нет смысла откладывать этот тяжелый для меня разговор. Я не знала, как он отреагирует на мои слова, что он скажет, проявит ли хоть каплю эмпатии или же наоброт — разозлиться и прикажет засунуть язык в задницу, прикажет молча терпеть это все.
Плевать. Пусть мечется, пусть орет, пусть сносит мебель…
Только бы не молчал, как все эти дни.
***
— Чего не спишь, принцесса?
Утонув в своих мыслях, я не сразу заметила, как в комнату зашел главарь пиратов. На секунду мы встретились с ним сонными исподлобными взглядами, пока он не прошел мимо, и я не услышала характерный скрип матраса. Сонливость как рукой сняло, когда я вспомнила, зачем сидела так пол ночи — где-то с минут десять я тупо пялила в одну точку, не зная, с каких слов начать. Вся моя решимость внезапно улетучилась. Ваас же тем временем не подавал признаков жизни, развалившись на своей кровати. Собравшись с духом, я тихо спросила:
— Спишь?
На это последовала затянувшаяся пауза, а затем усталый вздох. Ваас уселся на край кровати так, что его берцы оказались возле моих ног, скрещенных на полу.
— Хотя бы обувь снял…
— Ближе к делу, принцесса, — пират зевнул в ладони и поймал мой удивленный взгляд. — Что так пялишься? По твоей роже очевидно, что ты хочешь что-то спросить. Так валяй, — махнул он рукой, сложив пальцы в замок и опираясь локтями о колени.
Его выжидающий взгляд, прожигающий мою макушку, давал понять, что меня действительно слушают, а покрасневшие белки — что оппонент может вскоре отрубиться.
— Как моя семья? Вы так и не связались с ней?
Я нервно застучала пальцами по холодному полу, каря себя за то, что в нерешимости спросила совершенно не то.
— Нет, даже не стали запариваться.
— И не надо.
— Что это ты так, amiga? Моя принцесса от нас уезжать не хочет?
Не видела лица пирата, но, судя по голосу, он был удивлен и… Доволен.
— Нет, просто… — я растерянно пожала плечами, в одну секунду анализируя всю свою жизнь. — Проведя столько времени на этом острове, я не могла не вспоминать о своем недалеком прошлом. И с каждым днем я все больше понимала, что, видимо… — тяжело вздохнув, я попыталась собраться с мыслями. — Оказывается, мне и не к чему возвращаться, Ваас.
— Неужели мою бунтарку кто-то обижает? — иронично заметил Ваас, вливаясь в разговор.
Он приподнял меня за локоть и усадил возле себя.
— Ни за что блять не поверю в это.
Я усмехнулась: нервы шалят.
— Давай, amiga, я жду твоей исповеди. А то меня уже порядком подзаебало, что ты знаешь обо мне дохуя много, а я о тебе — ни черта.
Еще один нервный смешок. Я пялила в одну точку, мотая головой, и не знала, что блять я должна говорить. Не знала, каково это — делиться наболевшим.
Теперь я еще больше понимала Вааса. Понимала, насколько некомфортно он чувствовал себя во время наших разговоров, когда я затрагивала тему его прошлого.
— Окей, это будет сумбурно и вообще не факт, что понятно… Но я попытаюсь.
Наконец, взяв себя в руки, я начала выстраивать слова в предложения.
— Вообще, родителей своих я не знаю. Биологических родителей. Они отказались от меня еще в больнице, сразу после родов. Причину, кстати, тоже до сих пор не знаю, — пожала я плечами, вновь улыбаясь.
Пошла защитная реакция, пошла родимая…
— Ну да ладно, в любом случае, мне повезло. Наверное… Сейчас не уверена. Меня приняли в другую семью спустя где-то, может, пару месяцев. И как бы поначалу все было хорошо, хотя… Возможно, я просто была глупым и наивным ребенком, который смотрел на жизнь сквозь розовые очки… Не знаю. В какой-то момент… Все стало рушиться…
