– Ба, да здесь и Зоя Моисеевна Яблонская собственной персоной!
– Чему вы удивляетесь, Глеб Сергеевич? – отозвался на реплику полковника Кондратьев. – Эта дама за два последних дня надавала сразу несколько интервью западным и российским журналистам, где активно возмущалась блокадой американского посольства. А Вишнева назвала жертвой режима, чуть ли не узником совести. Узнаете вон того бородатого мужичка в кепке? Он в своей газете это заявление Яблонской и растиражировал.
Жмых узнал в мужчине, на которого указал генерал, редактора той самой газеты, куда несколько лет назад во время своего приезда в Россию нанесла визит тогдашний госсекретарь США Хилари Клинтон. Однако полковника все же больше интересовал не этот редактор, а Яблонская – подруга Жолташ. Глядя на то, как она проходит через временный пропускной пункт, Жмых заметил:
– Эта дама раздает подобные интервью, потому что Вишнев отравил не лично ее, а беременную Юлию Жолташ. Впрочем, заявление Яблонской звучит еще более кощунственно, учитывая, что покойница считалась ее подругой. Куда катится мир?
Куда он катится, наглядно продемонстрировали следующие гости американского посольства, подъехавшие буквально за пять минут до начала раута на микроавтобусе. Это были пятеро рок-музыкантов – участники американской рок-группы «Бойз гангз», участвовавшей в подольском рок-фестивале. Судя по тому, как развязно вели себя музыканты, они были под кайфом. Проверяющие это сразу заметили, но никаких замечаний молодым людям не сделали: это не входило в их компетенцию. А музыканты, передавая свои паспорта через стойку, дурачились: строили проверяющим рожи, конструировали из собственных пальцев «пистолеты» и «палили» из них в разные стороны. Глядя на их ужимки, Жмых возмутился:
– Вот ведь недоумки!
– А вы чего ожидали увидеть от «Парней банды» – так, кажется, переводится название их ансамбля? Это же панк-музыканты, а эта братия живет прежде всего за счет своего эпатажа.
– А вы откуда знаете, неужели слушаете их музыку?
– Слушать не слушаю, но кое-какие справки о нем в интернете навел. Кстати, там пишут, что «Бойз гангз» очень популярная в мире рок-группа. В противном случае ее вряд ли бы сегодня пригласили в американское посольство. Наверняка будут услаждать вкус изысканных гостей своими хулиганскими руладами. Правда, я не заметил с ними никакой аппаратуры.
– Ее подвезли еще днем на грузовичке, – сообщил Жмых. – А следом на автобусе доставили и картины тех самых художников, что выставлялись в Доме-музее Цветаевой. Так что повестка дня на этом рауте весьма обширная.
– Напомните, сколько продлится это действо? – поинтересовался Кондратьев.
– По нашим сведениям, до полуночи.
– Сомневаюсь. Учитывая присутствие на рауте этих «гангстеров», вечеринка может растянуться до утра, – отворачиваясь от экрана, предположил Кондратьев. – Вы заметили, что Саммерс проскользнул в посольство одним из первых?
– Да, юркнул как мышь в зернохранилище. Не иначе торопится.
– Как вы думаете, Глеб Сергеевич, он липовый профессор или все же настоящий?
– Кто же его разберет? – пожал плечами Жмых.
– А мы с вами на что? За ним на форуме значится какое-либо выступление или он участвует как слушатель?
Прежде чем ответить, Жмых полез в свою папку, лежавшую здесь же, на столике. Полистав бумаги, ответил:
– Из двадцати двух членов американской делегации доклады будут делать семеро, в том числе и Саммерс. Он выступает послезавтра на шестом пленарном заседании. Тема доклада: «Деятельность Федеральной Резервной Системы США в свете мирового финансового кризиса».
– Сурьезная тема, – постукивая пальцами по подлокотнику кресла, произнес Кондратьев. – Интересно, если предположить, что в ближайшие день-два его место может занять Вишнев, то как в Лэнгли могли решить проблему с докладом?
– Мне кажется, тут все ясно: Вишнев должен покинуть Россию до шестого пленарного заседания, то есть до послезавтра.
– В таком случае напомните нашим сотрудникам, дежурящим на пропускном пункте у посольства, чтобы они особое внимание уделили Саммерсу.
– Уже напомнили раз сто.
– Ничего, сто первое напоминание не помешает, – Кондратьев поднялся из кресла. – Вы пока оставайтесь здесь, а я поднимусь к руководству – расскажу им про наших «гангстеров».
Тем временем в посольстве уже во всю шел светский раут: официанты в накрахмаленных белых рубашках при бабочках разносили на подносах фужеры с шампанским и вином, а гости и дипломаты ходили по залу и под звуки классической музыки, доносившийся из динамиков, разглядывали картины американских живописцев – тех самых, что участвовали в московской выставке. Раутом заправлял второй посол, поскольку первый находился в отъезде: улетел на родину для консультаций в Госдепе. Вокруг второго посла крутились представители российской несистемной оппозиции, которые выражали ему поддержку в связи с последними событиями и связанной с ними блокадой. Особенно выделялась Яблонская, которая, держа в руке бокал с шампанским, возмущалась:
– Это неслыханное оскорбление – установить пропускной пункт у посольства суверенной страны! Да как они смеют так себя вести?! Господин посол, ни в коем случае не поддавайтесь на эту провокацию. Знайте, что в этой стране есть честные люди, которые всей душой переживают за вас. Если надо, мы выведем тысячи наших сограждан на улицы.
Слушая ее, посол улыбался и кивал головой. Эта экзальтированная дама была ему неприятна, но он знал, что ее ценят в Госдепе, поэтому вел себя с нею как истинный дипломат – скрывал свои подлинные чувства за улыбкой. Сам же внимательно следил за тем, как ведут себя главные участники этого действа – люди, от действий которых зависело то, о чем говорила Яблонская, – сроки посольской блокады. Посол следил за сотрудниками резидентуры ЦРУ, которые, фланируя между гостями с бокалами, сужали круги, все ближе приближаясь к двум гостям, которые, стоя у одной из картин, что-то живо между собой обсуждали. Это были Чак Коламбус и Клайв Флиндерс. Наконец, один из сотрудников ЦРУ подошел к этим двум и, сделав вид, что он тоже хочет поучаствовать в их обсуждении, встрял в их разговор. Цэрэушник пробыл с ними несколько минут. Потом, чокнувшись с обоими бокалом, удалился. После чего Коламбус и Флиндерс постояли у картины еще пары минут, а затем отправились в сторону туалетной комнаты. Однако, не доходя до нее нескольких шагов, они скрылись за неприметной деревянной дверью, которая вывела их в небольшой коридор с лифтом. Никто из гостей не обратил на их исчезновение абсолютно никакого внимания, поскольку в тот самый миг, когда это произошло, на небольшую авансцену в дальнем конце зала вышел представитель посольства и обратился к собравшимся с приветственной речью.
Между тем Коламбус и Флиндерс, спустившись на лифте в подвальное помещение, оказались в широком коридоре, где их уже поджидали двое сотрудников посольской резидентуры. Они повели их по специальному тоннелю, который вел к той части здания посольства, где находились помещения резидентуры ЦРУ, куда всем остальным посольским работникам вход был заказан. Затем они снова сели в лифт и вскоре оказались на нужном этаже. Там они прошли по длинному коридору в самый его конец, пока наконец не очутились в комнате, где гостей дожидались резидент Лоренс Макфи и его заместитель Эдвард Нортон. Гости обменялись с ними рукопожатиями, после чего Коламбус спросил:
– Где наш клиент?
Вместо ответа Макфи открыл дверцу, которая была у него за спиной, и жестом пригласил гостей пройти в соседнее помещение. Те повиновались и очутились в комнате, которая была приспособлена под гримерную. В ней стояло трюмо с большим зеркалом, шкаф, несколько кресел, а по стенам были развешаны фотографии двух мужчин – Флиндерса и того самого человека, который поджидал гостей, стоя возле трюмо. Это был Лев Вишнев. Пожав ему руку, Коламбус взял дипломата за плечи и в течение минуты внимательно разглядывал его лицо, изучая на нем каждую черточку. Затем попросил занять место в кресле, а сам обратился к цэрэушникам:
– Где мои инструменты?
Нортон открыл шкаф и извлек на свет большой кофр, который сегодня утром прибыл из Америки с дипломатической почтой. Это были гримерные принадлежности Коламбуса. Взяв кофр, гример поставил его на свободное кресло и открыл молнию. И первое, что он извлек на свет, был портативный магнитофон с вставленным в него диском, на котором были записи Лондонского симфонического оркестра, исполняющего обработки классических произведений. Время звучания диска было ровно три часа – именно столько времени собирался потратить Коламбус на то, чтобы превратить Вишнева во Флиндерса. Последний, кстати, все еще стоял посреди комнаты, с интересом рассматривая свои фотографии, развешанные по стенам: все они были испещрены специальными пометками, которые Коламбус нанес перед своим отлетом в Россию.
