— Эгоист! Не жизнь с тобой, а сплошное мученье! Счастья за все годы не видела ни на одну начинку.
— Милый мой Гроссбух, — сказал Микола, поглядывая на фотографии, — разве ты не представляешь, что такое счастье?
— Вон у Пазуренков машина, дача, летом ездят к морю.
— Да им из-за этой дачи и голову некогда поднять.
— Не беспокойся: жена у него и одевается по моде, и в Болгарию ездила отдыхать.
— Эх, не понимаешь ты, что такое счастье, совсем не понимаешь. Для меня вот расшифровать эти письмена самое большое счастье!
— Опять что-нибудь шумерское?
— Нет, кажется, еще древнее. — Микола провел лупой над фотографией. — Вот эти глиняные таблички найдены в одном захоронении, на которое случайно наткнулись геологи в Афганистане. В предгорье.
Гроссбух надулась и, считая себя глубоко оскорбленной, вышла из комнаты. Микола остался наедине со своими уникальными фотодокументами. И тут же позабыл о своей стычке с женой и вообще обо всем на свете.
Только в канун Нового года, когда Киев укрылся снегом, в руках Миколы был черновик произведения, написанного тысячи лет назад на сырой глине. В нем оставалось еще немало непонятных мест, но основа уже прояснилась. Работал Микола до самозабвения, не думая о сне и еде, а на одежду обращал внимание только тогда, когда «ездил в Ленинград, чтобы сопоставить свои фотокопии с какими-то шумерскими таблицами, хранящимися в Эрмитаже.
Гроссбух оставила его еще осенью. Не захотела жить с «эгоистом, который думает только о себе», ей «надоело считать эти несчастные копейки», «терпение лопнуло»… Болезненно ли переживал это событие Микола? Возможно, что и так. Но друзья, коллеги, даже соседи этого не заметили. Как всегда, оставался он уравновешенным и дотошным исследователем. Многие радовались его успехам, но были и такие, что только пожимали плечами.
Медленно, но верно продвигался Микола вперед. Расшифровку этих древнейших письмен можно было сравнить, пожалуй, с добыванием жемчуга, с той только разницей, что добыть жемчужины слов гораздо труднее: ведь пласты тысячелетий прячут свои сокровища надежнее, чем воды океана. И как это ни странно, но охватывало Миколу чувство некоего совершенно нового, никому не ведомого простора. В сознание как бы входил древний мир, и с каждой строкой все шире и глубже. В этом психологическом комплексе были и привычки, и представления, и верования творца поэмы, но все это по какой-то непонятной причине преображалось в Миколином восприятии в некое пространство. Быть может, потому, что за этими знаками и символами видел он площади древнейшего города, храмы, реки и луга, отары овец, скалы, горы… Как бы там ни было, а долгие месяцы, проведенные в многотрудной работе, промелькнули для Миколы мгновеньем. И, вспыхивая, как молния, являлись открытия.
Отвоеванную у тысячелетий и подготовленную к печати поэму молодой ученый называл «Легендой о счастье». Вот ее текст:
Буту, пастух из овчарни Лахара,Оставил стада и о травах забыл и деревьях,Буту, пастух молодой, к дому бога пришелИ обратился с поклоном к жрецу от Шамшама:— О жрец, так много овец и розЯ пасу на лугах и долинах, дарованных щедростью божьей,И дыхание жизни меня радует, право.Но где оно, счастье, ответствуй!Я смотрел в глаза коз и овец и спрашивал: «Где оно, счастье?»Спрашивал я и у рыб, над водною гладью склонясь: «Где оно, счастье?»И у колосьев ячменя я спрашивал: «Где оно, счастье?»Но мне никто не ответил — ни овцы, ни рыбы, ни ячмень.А друзья надо мной лишь потешались, смеялись.Тяжко мне на душе, о жрец!Ты ведь знаешь Тайны, которые боги скрывают от смертных.Ты мудрый, скажи мне, ответь мне: «Где счастье?»Долго молчал жрец Шамшама, не давая ответа,А Буту, пастух из овчарни Лахара, долго стоял-ожидая.— Демон сомненья зерно заронил ядовитоеВ душу твою, пастух, — прервал молчание жрец,Боги спустили Лахара на землю,Чтобы овец разводил он и коз и поил небеса молоком.А чтобы полнее были овчарни,Даровали боги жизнь людям.Но демон зерно ядовитое заронил в твою душу, пастух и оно проросло!Если овцы твои и козы не дали счастья тебе,Если ячмень твой и лоза виноградаНе дали счастья тебе,Отправляйся, Буту, счастье искать по белому свету.О Буту, пока нет знака на табличке жизни твоей,Пока не запечатлела Нината на ней знака смерти, иди!— А куда мне идти? — спросил Буту.Скажи, Шамшама, куда, скажи мне, о жрец!— Путь на восток ты держи через реки, где водится рыба,Через долины, где люди пестуют пышные хлеба,И через горы, где водятся дикие козы и рыскают хищные звери,Там за горами-долами Край Счастья простерся.Но знай. Буту, что никто из людейВ том краю еще не был!Ни один глаз не видел несравненных просторов,Ни одна грудь не вдыхала их воздух хрустальный,Нината ставила знак, и дыханье жизни улетало.— Видать, они были старые, — молвил Буту, — а я молодой, я дойду!Пастух Буту пошел на восток, пошел на восток пастух.Вышел на берег широкой реки, где лежал и стонал рыбак.Он лежал и стонал от боли в руках и ногах.— Скажи мне, о бедный рыбак, скажи мне, кто обидел тебя?— Рыба Hyp поразила меня… Жестокая рыба Hyp.У нее острые жгучие стрелы.Глазом смерти смотрит она, гонит она рыбаков с реки.— Я поймаю эту хищную рыбу Hyp! — пообещал Буту.Почему бы ее не поймать?Диких коз я ловил, почему не поймать мне рыбу?И пантер я ловил, мне ль ее не поймать, рыбу Hyp?Я изловлю эту рыбу!Сделал Буту затяжную петлю и в воду ее зашвырнул.Попалась рыба в его петлю, хищная рыба Hyp.Вытащил рыбу на берег и убил у всех на виду.Обрадовались рыбаки.— Вот ты каков! — сказали они.— Останься, живи у нас! По белому свету таскаться зачем?— Нет, — Буту ответил, — путь мой далек…И дальше, дальше пошел на восток,Идет и видит: Засохла долина, обмелели каналы,Трава пожелтела, деревья мертвы.Козы не щиплют траву, овцы не нагуливают жира,Люди земли и сохи плачут от горя:— Страшный Единорог, спущенный с неба, опустошает землю,и нет у нас ни белых, ни черных коз, ни белой,ни черной овцы; земля иссохла без влаги, не родит, —отлетает дыханье жизни.— Есть у меня на него затяжная петля! — воскликнул пастух.Почему бы мне его не поймать?Диких коз я ловил, — почему бы не поймать Единорога?Пантер я ловил, — почему бы не поймать Единорога?Рыба Hyp попалась в петлю, — почему бы не словить и Едино рога?Встретив Единорога, пастух накинул петлю,Затяжную петлю накинул на голову зверяИ привязал его к дереву сухому.Долго боролся Единорог.Бил копытами землю, рыл ее рогом,Но крепкой оказалась петля, все сильнее сдавливала тело.Доконал пастух Единорога, Буту его доконал!— Оставайся у нас, — просили люди Земли,Теперь потечет вода, оживет пустыня,Вырастут хлеба, хлевы наполнятся овцами,— Нет, — Буту отвечал, — путь мой далек… —И дальше по шел на восток.День и ночь — на восток, на восток.Вступил он в кедровый лес, полный живности,И прилег отдохнуть у источника,Утолив жажду, прилег в тени отдохнуть.Увидел рядом красавицу и подумал: это Инанна?Огнем обдало — девушка была, как богиня Инанна!«Поцелуй меня!» — манили ее глаза.«Поцелуй меня», — вопили ее уста.«Возьми меня, возьми мою девственность».Обнял ее пастух, прижал к себе, целовал ее уста,нежил ее тело, но обладать ею не решился, поднялся и пошелНа восток и на восток искать Край Счастья.Долго петлял между голых камней,Поднимался все выше и выше к небу.Там, за горами, должен быть Край Счастья.Край, где нет страданий и страха, где все люди — братья,там, за горами, должен быть Край Счастья!Но упал Буту, дыханье жизни отлетело,Горный бог Дингир бросил на него взор смерти.
…Весной заявилась к Миколе Гроссбух. Зиму прожила у матери, тщетно ожидая Миколиного визита, а потом взяла и заявилась. Ведь пришло к Миколе признание, неслыханный успех. Бывшая жена сперва обрадовалась, а потом осерчала: снова счастье обходит ее стороной. Встреча была холодной и сдержанной до крайности. Микола не чувствовал себя виноватым, не просил прощения, не извинялся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
