кроме вдохов, выдохов и чередования рук.
Юра, узнав о его старом новом увлечении, сыронизировал в своём стиле:
«Небось чужих мужиков там разглядываешь?»
«Конечно! Мне же своего мало», — обиделся Володя.
«Хочешь сказать, что… иметь меня в Германии для тебя достаточно?!» — ответил Юра, дополнив сообщение тремя обиженными смайликами.
«Я бы с радостью имел тебя в Харькове, но…», — давясь смехом, написал Володя, решив, что их отношения уже достаточно близки для таких шуток.
А на самом деле Володя действительно ни на кого не смотрел. Но Юра оказался недалёк от истины: раньше Володя силой заставлял себя отворачиваться от подтянутых пловцов, которых в этом бассейне всегда было немало. Но сейчас — это не раньше. Какими бы привлекательными ни были посетители бассейна, у Володи на уме был другой, пусть худой, но свой, как выразился Юра, «мужик».
Дома Володя активно читал книги по музыке. Старался научиться понимать и слышать, чтобы в конечном счёте стать Юре достойным собеседником. Ведь пока Володя был не лучше Йонаса, ведь мог сказать только: «Это мне нравится, а это — нет, но почему — не знаю». Чтобы понимать это «почему», стал слушать симфонии Прокофьева. Додумался до этого, конечно, не сам — Юра подсказал: «Они написаны специально, чтобы учиться».
Юрин диск Володя не включил ни разу. В январе, опасливо поглядывая на него, брал в руки и клал обратно — Юрина музыка запросто унесла бы его в Германию, на диван в уютном кабинете. И тогда в голову могли бы лавиной хлынуть воспоминания об их сказочных каникулах, усиливая тяжесть ожидания.
Тоска победила в первых числах февраля. Володя поставил диск, но решил не докладывать об этом Юре до тех пор, пока не убедится, что по-настоящему понял его историю, написанную нотами.
Юра записал для него четыре трека. Сперва Володе предстояло выяснить: это четыре главы или четыре разных рассказа? Володя и так догадывался, о ком они, но о чём? Заранее решив не слушать бездумно всё подряд, а переходить к следующему треку только тогда, когда поймёт предыдущий, Володя сосредоточился на первом.
Каково было его удивление, когда вместо вступительных нот он услышал Юрин голос:
«Здравствуй, Володя! Эта музыка для тебя и про тебя. Я прочитал все твои письма. Не передать словами, как мне жаль, что тогда ты был совсем один. Врачи, Игорь и Света не в счёт, правда? Но, знаешь, даже тогда, даже очень далеко, но у тебя был настоящий друг. Сначала он был немым, но теперь он обрёл голос…»
Зазвучало пианино, но Володя не слушал его. Он замер, где стоял, ошарашенно глядя в окно. Грудь приятно стиснуло. Володя сам не понимал, почему отреагировал столь бурно — наверное, от неожиданности, ведь смысла Юриных слов он не уловил. Включив диск сначала, он приготовился снова услышать предисловие и сосредоточиться на музыке.
Он лёг на диван, закрыл глаза, и музыка перенесла его в другой дом, на другой диван. Там пахло старой мебелью и Юриным одеколоном, кружили в воздухе пылинки, а с фотографий на стенах смотрели лица. Юра устроился рядом, положив ему на грудь ладонь, и отбивал беспокойными пальцами ритм по коже. Володя обнимал Юру и вдыхал запах его волос. А Юра одновременно был в двух местах: и нежился рядом, и сидел за пианино, играя звучащую в реальности мелодию.
Из фантазии Володю вырвала знакомая трель телефона — Юра написал ему сообщение: «Прости, но сегодня я, скорее всего, не смогу позвонить в скайпе, очень много работы. Буду работать до ночи. Отпустишь?»
Володя даже не расстроился — на сегодня у него появилось очень важное и приятное занятие. Быстро ответив «Да, конечно», он отложил телефон, переключил на начало трека и снова закрыл глаза. Наслаждаясь картинкой в воображении, он не смог сосредоточиться на музыке: не получалось отпустить волшебное видение, где они вместе с Юрой в кабинете. Только к вечеру Володя пересилил себя и прислушался, стараясь понять, какую историю рассказывал ему Юра.
Первым аккордом зазвучал одинокий голос главного героя. Он был неуверенным, будто испуганным, захлёбывался и тонул в тишине. Вдруг грянули другие голоса, музыка стала рваной и нервозной — иногда раздражающе громкая, она подавляла главного героя. Слушать было тяжело, но в середине произведения Юра смягчился — он заглушил гомон, и в тишине зазвучал ещё один голос, высокий и нежный, но тут же замолк снова. Этот голос то появлялся, то пропадал, а когда возвращался, главный герой замирал, будто прислушиваясь. В конце произведения второй голос появился опять. С каждой секундой он становился громче и увереннее, а когда раскрылся в полную силу, слился с главным героем. Он переплетался с ним, будто дополняя, произнося то, что первый не мог сказать сам. Вместе они звучали прекрасно и гармонично. Минорный мотив сменился мажорным. А завершилось произведение на высокой ноте, где они оба пели победно и вдохновляюще.
В который раз переслушивая произведение, Володя улыбался с закрытыми глазами. Только одно нарушало идиллию: Герда поскуливала в такт музыке, сидя возле шкафа, в котором Володя спрятал от неё адвент-календарь. Выпрашивала лакомство. Пришлось встать.
Достав из календаря горстку корма, Володя показал Герде пустую коробку и заявил:
— Видишь, это последняя? Больше не проси. — Но смягчился и добавил ласково: — Наш Юра — настоящее чудо, такой классный подарок тебе подарил. И мне.
Если подарок для собаки был просто хорошим, то для Володи — просто удивительным. Ему никто и никогда не посвящал музыку — Володя и помыслить не мог о подобном. А Юра взял и сделал, никого ни о чём не спрашивая.
Они созвонились следующим вечером. Володя собирался в бассейн, но специально задержался в офисе. В груди защемило, когда он увидел Юру в этой комнате: не только потому, что знал это место и помнил каждый его сантиметр, но ещё и потому, что был в этом самом кабинете буквально вчера. Пусть и только в своих мыслях.
— Знаешь, я послушал первый трек на твоём диске. Юр, у меня нет слов, чтобы описать, как это приятно.
— Та-а-ак, — прищурившись, протянул Юра. — Отлично, теперь рассказывай, о чём я написал.
— Экзамен мне устраиваешь? — усмехнулся Володя.
Юра закинул в
