комнаты. Несколько человек задержались в дверях, поглядывая то на меня, то на Таки. – Ты тоже, Ника!
– Если ты остаешься, я тоже останусь, – покачала она головой.
Говорила девочка негромко, в отличие от меня, однако твердости в ее голосе было не меньше – а может, и больше.
Отупев от усталости, я свернулся калачиком в кровати рядом с бедолагой и махнул рукой Нике. Присоединяйся…
Она легла с другой стороны и провела рукой по волосам мальчика.
– Все хорошо, Таки… Мы никуда не уйдем.
Она обхватила парнишку рукой и крепко прижала к себе. Я молчал, рассчитывая, что наше присутствие позволит прекратить припадок.
К утру стало ясно, что ничего не помогает.
Таки метался всю ночь, и мы с Никой не сомкнули глаз. Проснувшись рано утром, он дрожал и бредил. Цвет глаз больше не менялся, но это было слабым утешением. Нормальный здоровый оттенок радужки не вернулся.
Иногда лицо Таки становилось похожим на маску, потом на нем вдруг появлялось выражение изумленного блаженства. Тогда его рот открывался, а лицо оставалось сонным, словно мальчик пребывал в приятных грезах.
Это было ужасно, но, честно говоря, я молился, чтобы подобные мгновения длились как можно дольше. Если он от нас уйдет – пусть уходит в таком состоянии.
Паршиво, что белую отраду настолько легко изготовить. Впрочем, раствор очень нестоек. По сути, любой придурок, у которого есть время и желание, может сделать себе дозу с помощью обычной перегонки. Другое дело, что домашняя перегонка – штука крайне рискованная. Побочные эффекты могут быть ужасными, и наступают они едва ли не раньше, чем человек начинает получать наслаждение. Не каждый из таких любителей проживет столь долго, чтобы впасть в зависимость.
Об этом мы узнали на примере Таки.
На следующий день он почти весь обесцветился, а бредил просто непрерывно. Говорил о Браме и его небесном царстве. Рассказывал о дверях, что открываются в полуночи, нес какую-то чушь о хождении по огню и о местах, куда после смерти попадают воробьи. Бредил о стенах безмолвия, обещал их разрушить…
А потом замолчал.
Ночь Таки провел без малейшего звука, словно мертвец. Впрочем, за нами с Никой он наблюдал и вроде бы даже узнавал, только, похоже, совсем ушел в себя и уже был неспособен сделать над собой усилие, чтобы очнуться.
Мы не стали выводить его из этого состояния, и Таки пребывал где-то на грани тяжелого сна и пробуждения. Воробьи ничего дельного предложить не могли. Кто-то из истово верующих возносил молитвы Браму и прочим богам, мы же с Никой смирились с тем, что нам до самого конца придется оставаться рядом с беднягой.
Воробьиный дом замер в ожидании. Щипачи и говоруны не выходили на улицы. Существовали мы за счет тех монет, что оставались в покоях Митху, и придерживались обычного нищенского образа жизни. Все боялись, что деньги в одночасье исчезнут, как исчез наш приемный отец.
Спасти Таки мы не смогли ни молитвами, ни заботой.
Он ушел от нас следующей ночью. Он визжал. Он бился. Он расцарапал мне лицо в припадке бешенства. Он оставил у Ники на бедре огромный кровоподтек, ударив ее ногой.
Я бросился на мальчика и придавил всем весом к кровати. До сих пор жалею, что не воспользовался возможностью последний раз обнять брата, сказать, как его люблю.
Таки затих и перестал метаться. Глаза остекленели, а на губах запузырилась пена.
Его кошмары кончились.
37
Время перемен
Несколько следующих дней прошли под знаком душевной пустоты, поразившей каждого воробья. Многие выползали из комнат лишь за тем, чтобы сходить в туалет на первом этаже. Маленькая Кайя в мрачном молчании разносила еду.
Прошел почти цикл, прежде чем заполнившие мое сердце гнев и горечь потребовали выхода.
Я закричал, не заботясь, слышат ли меня воробьи. Пусть слышат, плевать.
Весь последний год во мне копилась ярость. Жизнь потребовала страшной платы за мои мечты и желания, и я решил вернуть уплаченное сполна. Хватит покоряться судьбе.
* * *
На следующий день я собрал воробьев в общем зале. Грустные глаза, бледные лица… Все в нашей жизни изменилось за короткий срок, а подобные перемены выбивают людей из колеи; бессмысленно утверждать обратное.
Когда мир переворачивается с ног на голову, рассудок не выдерживает. Если тебе скажут обратное – не верь. Но это нормально. Постепенно жизнь все равно налаживается, просто надо приложить усилие. Иногда – очень серьезное.
И я для подобного усилия созрел.
– Все вы знаете, что произошло с Митху, Аскаром и Билу.
Воробьи закивали.
– Есть такие, кто никогда не слышал о Коли?
Ребята замотали головами.
– А о белой отраде? Ника рассказала вам, что Митху торговал секретами?
В зале тихо загудели. Всем все известно.
– Отлично. Вскоре такая торговля станет нашим основным занятием.
Воробьи переглянулись. Некоторые смущенно забормотали себе под нос, хотя впрямую мне никто не возразил. Я не хотел, чтобы в семействе возникло замешательство – иначе мои слова начнут подвергать сомнению.
– Каждый день, выходя на улицы, наши говоруны и щипачи рискуют жизнью. Рискует и Ника, исполняя роль собаки. Больше этому не бывать. Деньги можно делать на сведениях, которые люди стремятся сохранить в тайне. Найдутся и те, кто готов за секреты заплатить. Они получат их от нас. Умения, что мы применяем для воровства и попрошайничества, пригодятся и здесь. Будем учиться слушать тех, кто не хочет, чтобы их услышали, и передавать их тайны тем, кто не постоит за ценой. Учить вас буду я. А начнем мы с одного очень важного секрета, который нам обязательно нужно узнать.
Из круга воробьев выступил Дилу. Обернулся к братьям и сестрам в поисках поддержки, затем перевел взгляд на меня:
– Что ты задумал, Ари? Что мы должны будем делать, чтобы исполнить твои планы, да еще и заработать денег?
Я ожидал подобного вопроса и к ответу подготовился заранее:
– Пока мы по-прежнему остаемся говорунами и щипачами, а в конце каждой смены я буду заниматься с вами грамотой. Тренироваться станете на улицах, читая вывески.
Несколько воробьев зароптали, однако Ника окинула их таким взглядом, что желание спорить у мятежников тут же пропало.
– Что касается секрета… – Я сделал паузу, чувствуя, как в семействе растут тревога и любопытство. – Мы должны найти место, где Коли варит белую отраду, и выяснить все подробности.
Дилу откашлялся и сконфуженно пошаркал ногой по полу:
– А потом что?
В моем ответе прозвучал копившийся целый год гнев:
– Мы спалим этот дом дотла.
