моей рубахи.
Посмотрим, как взлетит маленький воробей… Я подогнул ноги в коленях – скорее от испуга, нежели сознательно. Упав на крышу, хотя бы на какое-то время можно отсрочить полет вниз. Буду цепляться всеми когтями…
То ли дело было в белой отраде, то ли в чем-то еще, но хватка Митху ослабла. Он точно не подозревал, что я вдруг рухну.
Аскар выпустил Таки и бросился к нам.
Вскочив на ноги, я пихнул Билу, рассчитывая проскочить мимо него, и одновременно ухватился за рукоять его меча. Толстяк толкнул меня в грудь здоровой рукой – я отлетел с мечом в сторону.
В этот миг положение изменилось: с оружием пришла уверенность. Я больше не был ребенком, пытающимся отбиться от опасных взрослых мужчин. Пришло время сразиться, станцевать поставленный Витумом смертельный танец. Тело помнило его прекрасно – столько сил я отдал тренировкам, полагаясь на обещание выйти на сцену. Надеялся стать героем, которого узнает весь мир.
Аскар потянулся за мечом, и я немедленно сделал выпад.
Острие вонзилось ему под грудь. Неглубоко – наверняка не глубже, чем на длину ногтя, и все же Аскар взвыл и отшатнулся. Я сделал шаг в сторону и махнул клинком, не давая Билу обойти меня сбоку.
Толстяк тоже отпрянул, а я развернулся, направив меч в грудь Митху.
– Где она? Где Ниша? – Наши крики наверняка привлекли внимание прохожих. – Говори!
Митху захохотал. Опять-таки не знаю, белая отрада была тому виной или нечто иное. Приложив руку к животу, он словно старался сдержать приступ несвоевременного смеха.
– Ох, Ари-ча! Теперь пути назад нет. Я ведь предлагал тебе шанс полетать. Коли не будет с тобой так добр, как…
Митху дернулся и закричал, подняв к лицу руку. Пальцы на ней были аккуратно срезаны на уровне второй фаланги.
С моего меча капнула кровь.
Сбоку зашевелился Билу, и я, вспомнив заученные движения, плавно скользнул к нему. Хотя «вспомнить» – неправильное слово. Представь, что ты каждый вечер засыпаешь в одной и той же позе, которую выбрал много лет назад или просыпаешься утром в один и тот же час. Очень похоже.
Тело само понимало, что ему делать.
Витум учил меня фехтованию, а Маграб дал ключ от кладовой разума, где хранился полученный опыт.
Все вернулось, только теперь мальчик был вооружен отнюдь не деревянным, а добрым стальным мечом.
Я описал полукруг, и меч повторил мои движения. Билу с трудом уклонился от сияющего лезвия. Я снова двинулся вперед и опустил острие меча чуть ниже, целясь в бок противника – туда, где находится почка.
Билу в панике развернулся, оказавшись на самом краю крыши, и я сделал новый выпад. Похоже, у толстяка не было такого учителя, как у меня. Он не освоил один из главных навыков фехтовальщика – чувствовать пространство – и уплатил за это дорогую цену.
Сорвавшись с крыши, он даже не вскрикнул. За счет веса полет Билу оказался недолгим, зато высота была вполне достаточна. При приземлении крика тоже не последовало – только сочный шлепок разбившегося тела.
Вывернутая под неестественным углом шея убедила нас, что воробьи и их охранники летать все же не умеют.
Аскар, к его чести, на труп друга смотрел хладнокровно, хотя в глазах его мелькнула тень сожаления. Того самого сожаления, что охватывало меня по ночам в комнате на втором этаже, пока время не отодвинуло в дальние уголки мозга воспоминания о погибшей семье.
Теперь они вернулись, а с ними и бушующее пламя той ночи.
Можно назвать меня жестоким человеком или даже чудовищем за то, что я сделал дальше. Подобная роль доставалась мне нередко – так распорядилась история.
Аскар не был невинным агнцем. Негодяй наверняка сплавлял Коли моих братьев и сестер по приказу хозяина.
Издав яростный клич, я бросился на него.
Похоже, фехтованию Аскара учили в той же школе, что и Билу. Негодяй тоже не чувствовал пространства.
Я его даже не коснулся, однако это ничего не меняло.
Один воробей уже показал, что летать не умеет. Теперь за ним последовал второй – но и тот не взлетел.
Есть старая поговорка: бог троицу любит. И на крыше стоял человек, которому предстояло доказать, что уж его-то воздух держит.
Задрожав, Митху взглянул на сонного Таки, затем на Нику.
– Ника, милая моя… Моя верная собака… Прошу, останови его! Твой брат сошел с ума! Он хочет разрушить все, что я построил. Мы построили! Ведь это твой дом…
Девочка стояла с таким видом, который я замечал за ней не раз: то ли нечего сказать, то ли надо многое обдумать. Не поймешь, пока сама не скажет.
– Ты прав, Митху. Это мой дом. А это мои братья и сестры. Ты учил меня жить для них и за них умирать. За них – не за тебя.
Повелитель воробьев испуганно расширил глаза. Казалось, они даже задрожали. А потом на него что-то нашло. Может, сказалась потеря крови или ощущение безумного поворота в его беспечной жизни, а может – белая отрада. Скорее всего, все вместе. Он запрокинул голову и вновь расхохотался. Смеялся долго и с таким чувством, что бурливший во мне огонь поутих, а прохожие оторвали взгляд от бездыханных тел и перевели его на крышу, с которой доносился голос короля воробьев.
– Ах, Ари! Ари, Ари, Ари! – Он приложил окровавленную ладонь ко лбу, оставив на нем красный отпечаток. Кровь потекла ему в глаза и залила лицо. – Значит, ты тоже даешь мне выбор? Полетать или умереть от удара мечом? Или позволишь убежать и попытать счастья у Коли?
Мой гнев сошел на нет, и вместо него появилось осознание происходящего.
Что я наделал?
Я внезапно обмяк. Меч задрожал в моих руках и едва не упал на пол.
– Ари… Открою тебе один секрет. – Митху засмеялся еще громче. – Я ведь тоже когда-то был воробьем. И летать умею, сын мой.
Сделав свой выбор, он прыгнул с крыши.
Я уже понял, что Митху – лжец, и своим прыжком он лишь укрепил меня в этом убеждении.
Не был он воробьем.
И летать, разумеется, не умел.
К краю крыши я подбежал как раз в ту секунду, когда его тело рухнуло на землю.
Так не стало короля воробьев, и я видел его смерть.
Сегодня ходят разные истории. Рассказывают, что я искромсал злополучную троицу на куски. Говорят, что при этом визжал и выл, словно демон. Что зловеще смеялся. Что под крики воробьев кровь дождем лилась с крыши.
Говорят, что я зарезал их во сне. Взял и
